Виктор Черномырдин: «Пора рассказать всем о том, о чем знали только я и Борис Ельцин. Но обо всем я все равно не расскажу»
В конце прошлой недели в Киеве чтили память патриарха российской политики, шесть лет возглавлявшего правительство России, а затем восемь лет работавшего на посту Чрезвычайного и Полномочного Посла РФ в Украине Виктора Черномырдина. Он умер 3 ноября прошлого года. К годовщине смерти известного политического деятеля в московском издательстве вышла его книга «Время выбрало нас». На презентации издания, состоявшейся в президентском фонде «Украина» Леонида Кучмы, многолетнего друга Черномырдина, присутствовали политики, ученые и общественные деятели двух стран, в том числе бывшие украинские премьер-министры Валерий Пустовойтенко, Виталий Масол и Витольд Фокин, Чрезвычайный и Полномочный Посол России в Украине Михаил Зурабов, Председатель Верховной Рады Владимир Литвин, академики Борис Патон и Петр Толочко, а также младший сын Виктора Степановича Андрей.
Леонид Кучма рассказал присутствовавшим, что Виктор Черномырдин часто гостил в фонде «Украина». «Мы с ним близко дружили, он был искренним другом нашей страны, — сказал Президент Украины (1994-2005 гг.). — Во время наших встреч мы совершенно откровенно обсуждали любые темы».
Гости презентации вспоминали не только влиятельного политика Черномырдина, но и отзывчивого и внимательного человека, умевшего и глобальные проблемы решать, и дружить. Академик Борис Патон назвал Виктора Степановича «легендой и эпохой», а Витольд Фокин сравнил с «курьерским поездом, мчавшимся к большой цели и не разменивавшемся на мелочи».
*В президентском фонде «Украина» о Викторе Степановиче вспоминали люди, хорошо его знавшие: близкий друг Леонид Кучма (в центре), академик Петр Толочко (слева), а также российский посол Михаил Зурабов
Бывший помощник Черномырдина Евгений Белоглазов, работавший вместе с заместителем главного редактора журнала «Радуга» Петром Катериничевым над воспоминаниями Виктора Степановича, рассказал, что «Время выбрало нас» — первая книга из задуманной политиком трилогии — повествует о событиях до 1991 года. Вторая часть мемуаров будет посвящена деятельности Черномырдина на посту главы правительства России, а третья — его работе в Украине. В свое время Виктор Степанович так объяснил свое желание издать мемуары: «Пора рассказать всем о том, о чем знали только я и Борис Ельцин. Но обо всем я все равно не расскажу».
«ФАКТЫ» предлагают читателям наиболее интересные фрагменты из книги мемуаров Черномырдина, которая построена в виде интервью с Виктором Степановичем.
«Жили трудно. Яичницу мама впервые мне пожарила, когда я десятый класс заканчивал»
…Виктор Черномырдин родился в селе Черный Острог (Оренбургская область России) 9 апреля 1938 года. Весь его род и по отцовской, и по материнской линиям — казаки. Да и сам Черномырдин был полковником Оренбургского казачьего войска. «Казак — это не просто надел форму и фуражку. — говорил Виктор Степанович. — Это внутреннее содержание и образ жизни, традиции казачьи, ответственность совершенно другая… Они пахали и сеяли, но в любую минуту могли вскочить в седло и — в бой».
*Виктор Черномырдин планировал издать трилогию своих воспоминаний, но успел отредактировать лишь первый том
— Виктор Степанович, после войны трудно жили?
— Трудно. Землей жили. Отца редко видели, на работе пропадал; весь дом вела мама. У каждого из нас — свои обязанности. Сестра Наташа — по дому, я — воду таскать. В пойме огород высаживали, воду из реки приходилось носить, поливать. И дрова на мне. Из леса дрова не возьмешь, только с выделенной делянки. Еще можно было сучья подбирать. Сено заготавливали, корову держали, кур. За скотиной ухаживать — тоже моя работа. Коней я особенно любил, ездил верхом без седла… А зимними вечерами пух козий обрабатывали — это все вместе. Одевалась-обувалась семья за счет продажи пуховых платков. Да и не возникало никогда у нас, детей, такого вопроса: делать или не делать. А кому делать? Взрослые на работе, хозяйство — на нас. В общем, трудно было. Но росли дружно. Находили время и для игр. На лыжах много ходили. Кстати, сами их мастерили. А фабричный волейбольный мяч впервые увидел, когда учился в восьмом классе. Отец привез из города. Правда, мы сначала в футбол его пинали, разбили вовсе, а потом сидели, сшивали.
— Послевоенные годы как пережили? Голод был…
— Сорок шестой год запомнился особенно голодным — неурожай. Да и из села все под чистую выгребали. Тогда эти платки вязаные и возили в Оренбург. Там продавали и покупали у спекулянтов хлеб — «кирпичики», везли его домой в больших деревянных чемоданах. Хлеб из города в село запрещалось возить, а чемоданы милиционеры не досматривали. Хотя, конечно, догадывались: крестьяне свой же хлеб везут. Мясо редко бывало — только если праздник большой. За стол всей семьей садились. Пока старшие не сядут, дети ложки не возьмут. Лучший кусок — всегда отцу. Мама так показывала нам, детям: тому, кто зарабатывает. Он сам нам потом все отдавал. А яичницу мама впервые мне пожарила, когда я десятый класс заканчивал.
Воспитывали нас в строгости, в почитании старших, как в казацких семьях принято. Но никогда не кричали, не били. И прутики, «чилиги», и ремень дома были, но, скорее, как символ. Нудных нотаций нам не читали: просто дружные все росли. Я думал, что во всех семьях так. Если бы! И ругались, и пили, и дрались, и драли за непослушание…
«Воспитывали нас в почитании старших. При старшем брате я закурить не мог, даже когда уже министром был»
— А шалости, проказы?
— Как-то в школе я подговорил весь класс с уроков сбежать. Вообще, заводилой был. Так учительница пришла к нам домой. Под взглядом мамы — ох, мне было! И самое страшное: «Смотри, повторится — скажу отцу!». Не то что бы мы боялись отца, просто уважение к нему было искреннее… Я гордился им. А если к себе на колени посадит в машину — за руль! — так это просто счастье. Сколько помню себя — помню и машину. Полуторку. Отец разрешал садиться за руль, и я въезжал во двор. Сам! И выводил со двора тоже сам, хоть и ноги до педалей не доставали… Самое дорогое, что родители сумели нам передать, — это пример отношений в семье: между братьями, сестрами, уважение к родителям, старшим. Бабушка и дед, родители отца, жили с нами, и мы видели, с каким почтением наши родители относились к ним. У нас в семье не ругались матом. Вообще. Надо сказать, что когда я сам стал взрослым, руководителем, министром, даже в этом положении тоже не мог выругаться при братьях. Да что ругаться… При старшем брате закурить не мог, даже когда уже министром был, пока он сам не предложит. А при отце — тем более.
— О будущем не задумывались?
— Меня часто спрашивают, были ли у меня мысли какие-то в детстве: кем стану, или что стану руководителем большим? Да ничего такого не думалось. Рос как все, влюблялся. В учебе был не из первых, но и не из последних. Вот если что организовать — это я первый был. Помню, прихожу из школы, а отец спрашивает: «Что это за две лычки на рукаве?» Отвечаю, мол, звеньевым выбрали. Тогда он поинтересовался, у кого три лычки? Я ответил, что у командира отряда. «Почему у тебя не три?» — спросил он. Запомнил я этот разговор с отцом на всю жизнь, и потом всегда старался, чтобы «лычек» было больше. Отец очень немногословен был. И от него — один верный завет, навсегда: «Работай, работай и работай, Витя. Как будешь работать, так к тебе и люди будут относиться».
* «Я просто наглядеться не мог на баян, который брат Александр привез из Германии». Фото 1955 года
— На гармони отец научил играть?
— Нет, он не умел. Но семья у нас была музыкальная. Песни пели — мама особенно хорошо… Вначале я играл на русской трехструнной балалайке. Когда первый раз взял ее и как заиграл — не помню. Отец играл, братья играли, а себя помню уже играющим. Кстати, вот так же не помню, когда первый раз на машине поехал. Гармонь отец купил старшему брату, Николаю. А гармонь в деревне — это я вам скажу… Сначала Николай на ней играть научился, потом Александр, средний, а потом понемногу и я… На слух и по памяти подбирал народные песни, популярные мелодии тех лет… Баян Александр привез из Германии, он там служил. Я просто наглядеться не мог на это чудо…
А гармонь наша была одна на всю деревню. И я сам на посиделки ходил, да еще как ходил! Гармонист же! Правда, пока маленький был, два старших парня несли ее, пристроившись по бокам, а я — посредине, играл-наяривал. Завлекал, значит. Девчата, как услышат гармонь, зовут. Они на посиделках обычно платки вязали, вся деревня платки вязала. Так вот, меня приглашают, пускают в дом, а старших — нет. Тогда я упирался: или всех, или не пойду… Потом и я в старшие вышел. Заводилой был. Рыбачили мы часто на речке Сакмара, пескарей ловили… Пескарь поджаренный — лучшее лакомство для нас! Дед там один с лодкой сидел на переправе перевозчиком. Всех пацанов по именам звал, а меня — Степаныч!
Я спросил как-то: «Чего ж вы меня не как всех?» А он улыбнулся в бороду: «А того, что быть тебе особым человеком, Степаныч!» С опытом был дедушка тот… Но у меня мыслей каких-то «высоких», или, как теперь говорят, карьерных, не было. Я хотел быть офицером. Родину защищать.
«Я бы ничего не добился, если бы была другая обстановка в семье, если бы не было такого надежного тыла»
Виктору Черномырдину не удалось стать военным. Поехал поступать в училище, но не прошел медкомиссию. Так что, перебравшись из Черного Острога в Орск, Виктор Степанович устроился на местный нефтеперерабатывающий завод машинистом установки. «Сейчас некоторые любят с иронией повторять мои слова: «Я вырос в атмосфере нефти и газа». Знаете, какая это была «атмосфера»? Дым, копоть, после смены — черный весь… Руки ни мылом хозяйственным, ни песком до конца не оттирались. Вот так было», — вспоминал политик. Кстати, старший сын Черномырдина, Виталий, тоже собирался стать военным, но… пошел по стопам отца — поступил на нефтяной факультет Института имени Губкина, этот же вуз окончил и младший сын, Андрей.
*Виктор Степанович и Валентина Федоровна с сыновьями Виталием (слева) и Андреем, невестками Светланой (слева) и Натальей, а также внуками Марией и Андреем
— Нормальные у меня ребята, дружные, никогда не злоупотребляли ни фамилией, ни положением отца, — рассказывал Виктор Степанович. — Вспоминается курьезный случай: студентом Виталий ехал на практику в Уренгой. Позвонил мне перед отъездом из Москвы: «Папа, не вздумай поручать кому-нибудь, чтобы меня встречали, и, вообще, чтоб без лишнего. Я там буду вместе с ребятами, в общежитии». Ну сам так сам. Я, правда, позвонил в Уренгой и попросил, чтобы за сыном понаблюдали. Только аккуратно, издали… Как только Ту-154 приземлился, мой заместитель (в то время Виктор Степанович возглавлял «Тюменьгазпром». — Авт.) зашел в салон и начал спрашивать у всех, кто примерно по возрасту подходил: «Ты не Черномырдин? А ты не Черномырдин?» Первого, оказалось, как раз Витальку спросил. Тот ответил: «Нет» — и уехал вместе со всеми в автобусе. Заместитель набирает меня: «Степаныч, нет его!» Но я-то понял, что Виталий «проскочил»… Когда сын окончил институт, его распределили на Север, начал с рабочей специальности. Его пытались поставить на инженерную должность, но Виталий сказал: «Нет». И я его поддержал. Хочешь профессию знать — начинай с азов, с людей.
— А с Андреем как?
— Тот еще более сдержанный и щепетильный… Он в 70-м родился, когда я уже в горкоме работал, потом — завод, ЦК КПСС, освоение Сибири… Андрей рос тихим, домашним. Поступил в Институт нефти и газа, отучился год. Звонит как-то мне на работу, сообщает, что пришла повестка в армию, и говорит: «Хочу сразу предупредить — не вздумай ничего предпринимать, я все равно пойду служить. Я так решил».
Кстати, Андрей Черномырдин запретил родителям приезжать на присягу, а когда они решили его навестить, предупредил, чтобы не вздумали ехать на представительской «Чайке» и ни в коем случае не подъезжали к КПП.
— Мы приехали, машину оставили в лесу, и пешком до части. А там никто, кроме командира и замполита, не знал, что Андрей — сын министра. Спрашиваю. Командир отвечает, мол, нормальный парень. Вписался. Посылки присылают — в тот же день все раздает. Щедрый, прямой, толковый. А я вижу, что у командира — чертики в глазах. Недоговаривает… Настаиваю. А он смеется: «Да комсомольское собрание тут было. Андрей ваш и выдал: «Что это у нас за часть?! Что за офицеры? Зачастую все — матом! Как им солдат воспитывать, если сами?..» Ну офицеры, прапорщики — те вообще вначале очумели. Ну, молодой, ну дал жизни!..»
Виктор Степанович всегда с особой теплотой говорил о семье: и о супруге Валентине, вместе с которой прожил полвека, и о теще Анне Алексеевне, которую называл мамой: «Я бы ничего не смог, ничего бы не добился, если бы была другая обстановка в семье, если бы не было такого надежного тыла».
«В конце 90-х мы с Горбачевым вместе летели из Парижа. Он предложил: «А что, Виктор, выпьем?» Отвечаю: «А вы что, пьете?»
…Министерство газовой промышленности СССР Виктор Черномырдин возглавил зимой 1985 года. До этого он прошел все ступеньки карьерной лестницы: от рабочего до руководителя энергетического предприятия. Виктор Степанович вспоминал, как стал директором Оренбургского газоперерабатывающего завода, куда его сначала назначили начальником производства.
— Жить пришлось на первых порах в гостинице при заводе. Валя с детьми — в Орске. А первое рабочее место — вагончик. Захожу: мусор, стекла мутные, полы не метены, стол не пойми, чем завален. Я что, замечания какие-то стану делать или указания раздавать? Взял веник, ведро воды, тряпку и пошел все до ума доводить. Навел порядок — и за работу. От родителей выучился с детства: пусть бедно, бедность — не порок, да и не роскошеством человек богат — детьми, друзьями. Но даже если достаток невелик — чисто все должно быть, опрятно.
В 1973-м на завод приехали французы монтировать оборудование. Местное руководство устроило им банкет в честь… Дня взятия Бастилии. Мероприятие проходило в той же гостинице, где жил Виктор Степанович. Этим же вечером двое бывших руководителей предприятия вызвали действующего директора в подъезд, где поговорили с ним «по душам». Так, что на следующий день директор ходил в темных очках… А министр газовой промышленности СССР Сабит Оруджев, узнав о драке, уволил всех троих «разговорщиков», назначив руководителем предприятия Черномырдина.
Еще один курьез случился во время визита на завод председателя Совмина Алексея Косыгина. Черномырдин долго водил Алексея Николаевича по заводу, а напоследок показал свой кабинет. Часть помещения отвели под «комнату отдыха», где кроме топчана никаких удобств не было. Именно в эту каморку и заглянул глава Совмина.
— Косыгин, заглянул и вернулся, не заходя… А я стою и чувствую, что лицо заливает краска — ведь вроде все предусмотрел! Туалет на этаже выдраили до блеска, мыло свежее положили, полотенце белое — аж хрустело. Такой порядок я давно пытался в повседневную практику ввести. Да куда там! То мыла «след простыл», то полотенце все черное… А в тот день, когда Косыгин приехал, я приказал туалет выдраить и… забить! Понятно, на один гвоздик, слегка. И главного технолога завода «часовым» поставил… Но оказалось, зря. А вскоре закончилась моя работа на заводе и оренбургский период жизни в целом.
В 1978 году меня утвердили инструктором ЦК. Проработал я в этой должности более трех лет. Это был, может быть, самый трудный период в моей жизни. Кто такой инструктор? И не партийный, и не хозяйственный работник. Это рабочая лошадь, человек, который только готовит материал. Он должен знать свое направление, порой узкое. Я вел свое же Министерство газовой промышленности, да и то не все министерство, а часть главков. Но это было настолько не мое… Обстановка другая, другая жизнь, другие правила. Столица, одним словом…
В 1981 году Виктора Черномырдина назначили заместителем министра газовой промышленности СССР, главой «Тюменьгазпрома». Он занимался реализацией колоссального проекта — строительством газопровода «Уренгой — Помары — Ужгород». А в 1985-м, буквально за несколько месяцев до избрания Михаила Горбачева на пост Генсека ЦК КПСС, возглавил отрасль.
— Помню большую поездку Горбачева по Западной Сибири осенью 1985 года, — пишет в мемуарах Виктор Черномырдин. — Вначале Тюмень, потом Уренгой и итоговое совещание в Сургуте. Был там забавный случай с председателем Тюменского облисполкома Николаем Чернухиным. Помню, мы с ним в перерыве пошли туда, куда даже министры пешком ходят. Я вышел первым, навстречу — Горбачев. А на мне костюм почти как у него — синий в полосочку. Я еще, когда встречал его в аэропорту, внимание на это обратил. Короче, я вышел, а он вошел и аккуратно на то же место пристроился. А тут Чернухин выходит из кабинки да Горбачева со всей дури по загривку — хрясь! Да еще со словами: «Ну, Виктор Степанович, эти московские болтать горазды!» Он, вообще-то, похлеще выразился. Горбачев аж присел, обернулся… Чернухин в лице изменился — хоть второй раз в кабинку беги! «Ой, — говорит, — я думал, что это — Черномырдин». А Горбачев ему: «Что-о-о?!! У вас принято Черномырдина по загривку прикладывать!?» Потом, на банкете, Чернухин был сам не свой: стоял, сгорбившись, понурый, а я ему: «Ты чего? Садись поближе к Генсеку, по-товарищески…» Он посмотрел на меня затравленно и присел в дальний угол, с самого краю — не по должности.
— Как по-вашему, почему провалилась перестройка?
— Из-за неспособности тогдашнего руководства СССР на деле реализовать заявленные реформы, доводить решения до практического воплощения. Пройдя в комсомоле и партии школу политического лавирования, многие из них не приобрели хозяйственного опыта. А экономика — не говорильня, это вещь жесткая и даже жестокая. Каждое решение или отсутствие такового отражается на повседневной жизни людей, их достатке и благосостоянии. Получается, руководство страны одно поломало, а другое не выстроило. И оказались мы там, где оказались.
Много позже, где-то в конце 90-х, мы с Горбачевым вместе летели из Парижа. Он предложил: «А что, Виктор, выпьем, за разговор?» Отвечаю: «А вы что, пьете?» Он улыбается. Тогда я полушутя сказал: «Нет, я не буду. Вы нас так всех напугали, что до сих пор опасаюсь» (речь идет об ограничении в СССР продажи алкоголя, введенного в мае 1986 года. — Авт.). Потом по рюмке-другой выпили, конечно. Михаил Cepгеевич анекдот рассказал: «Стоит очередь в магазин винный, что на Тверской. Хвост почти до Кремля. Один мужик час стоит, два, три… «Все, — говорит, — не могу больше. Вы мне очередь подержите, пойду, Горбачева убью и вернусь». Приходит через час. Мужики ему: «Ну что, убил?» А он: «Как же! Там очередь из желающих больше, чем здесь!» Рассказал, погрустнел, и разговор у нас как-то не получился. Да разве в вине дело? В водке? Он не обустраивал Россию! При его президентстве в СССР и произошел развал огромного сильного государства. Вот за это Горбачев и получил оценку.
«Врачи сказали, что мне нужно делать операцию на сердце. И честно признались: стопроцентную гарантию дает только Господь Бог, а они — не боги»
В конце 80-х годов, по словам Виктора Черномырдина, в стране начали снижаться темпы производства. И именно в это время возникла идея преобразовать Министерство газовой промышленности в концерн «Газпром».
— Мы были первыми, и все было не просто, — вспоминал Виктор Степанович. — Мы тогда продавали Германии газ по 173 марки, а они его реализовывали уже по 400 марок. Так что у нас возникла мысль: а почему мы не можем продавать по такой же цене? Начали пробивать вопрос о том, чтобы построить в Германии свой распределительный газопровод, свои сети и поставлять газ потребителям. Помню, меня принял министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер. Я рассказал ему о нашем предложении, а тот ничего не понял. Говорю, мол, хотим сами продавать вашим потребителям газ. Мы его добываем, мы его сюда доводим… Хотим поддержки и согласия вашего правительства. А то когда мы впервые вышли с таким проектом, главный инженер «Рургаза» заявил: «Да вы что делаете? Русский газ в Германии! Если они сами его продавать будут, это страшнее, чем русские танки». В итоге договорились…
В своих мемуарах Виктор Степанович рассказал о том, как летом 1988 года у него начались серьезные проблемы с сердцем. Тогда Черномырдины жили на госдаче в Петрово-Дальнем. Виктор Степанович проснулся утром, поехал на велосипеде к реке купаться и… чуть не утонул — так заболело сердце.
— Назначили обследование, — вспоминал он. — Сделали коронарографию, записали все на видеокассету и показали мне. Сразу все понятно стало: я же с трубами в «Газпроме» работаю. Система иногда забивается, что-то лишнее попадает в газопровод, и он сбрасывает производительность. Давление резко повышается, приходится сразу же останавливать работу и принимать кардинальные меры. И с сердцем все было ясно: сужение основной артерии, в результате орган снабжается плохо, любой спазм и — будьте любезны. Нужно делать операцию, но каков будет ее исход? Ребята честно сказали: стопроцентную гарантию дает только Господь Бог, а они — не боги. Вот так. Попала собака в колесо — пищи, а беги! Задумался я, но ненадолго. Попробовал представить себя пенсионером с удочкой… Не могу и все! Да без работы я через месяц точно «в ящик сыграю» — это без вариантов!
— Долго вас выхаживали?
— Тогда я молодой был, пятьдесят лет. Месяца через два снова вышел на работу. Впрягся в привычную колею и — вперед. Никаких раскачек, никаких вполсилы. Никогда вполсилы не умел и не умею до сих пор. Делаешь — делай, не умеешь, не тянешь, не получается — отойди.
…Эта фраза как нельзя лучше характеризирует Виктора Степановича. «В моей жизни многое состоялось. Но никогда не было такого, что я хотел быть начальником или кем-то другим. Только желание во что бы то ни стало сделать свою работу лучше. Всю жизнь старался быть первым… Еще учась в школе, занимаясь спортом, больше тянулся к старшим. И тогда же запали в душу слова отца моего: лучше быть последним среди первых, чем первым среди последних, тогда результат будет обязательно. Это стало моим образом жизни», — так написал о себе политик.
2633Читайте нас в Facebook
