Михаил Турецкий: «У меня фамилия мамы, и с Турцией она никак не связана»
Хор Турецкого, в составе которого десять солистов с уникальными голосами, не имеет аналогов в мире. Вначале Михаил Турецкий создал мужской еврейский камерный хор при Московской синагоге, после присвоил коллективу свое имя, сумев превратить его в успешный эстрадный проект. Сейчас это известный на весь мир хор, который работал на одной сцене с Хулио Иглесиасом, Глорией Гейнор, Пласидо Доминго. Сегодня музыкант отмечает 50-летний юбилей. И хотя на свет Михаил появился в День космонавтики, о бескрайних космических просторах никогда не мечтал. С юных лет он подавал большие надежды в музыке.
В канун дня рождения Михаил Турецкий был в Киеве, занимался подготовкой шоу, которое состоится 17 апреля. Хор Турецкого выступит во Дворце «Украина», затем праздничные чествования пройдут в Москве. «ФАКТЫ» одними из первых поздравили народного артиста России с круглой датой.
«Хор Турецкого — это исключительно мужская группа. Как ансамбль «Битлз»
— Михаил, с юбилеем вас! 50-летие с какими мыслями встречаете?
— Настроение отличное, я даже не ожидал. Думал, что юбилей — это трагедия с элементами праздника или стихийное бедствие. Оказалось, нет. На удивление, чувствую в себе сил больше, чем десять лет назад. Видимо, генетика. Ведь мой отец прожил 97 лет. Он был участником прорыва Ленинградской блокады. Когда я родился, папе было уже 50 лет, но он дождался, пока я стану народным артистом России. Все успел. Кажется, что и для меня эта дата (дай Бог, середина жизни) дееспособная. Помните такое высказывание замечательное и очень мудрое: если б молодость знала, если б старость могла. Как раз сегодня я чувствую, что молодость уже знает, а старость еще может. Работоспособность есть, мудрость продолжает приходить.
— Думаете, продолжает? Неужто не все постигли в этой жизни?
— Когда мне было 26 лет, казалось, уже все про эту жизнь знаю. Но сегодня многое приходится переоценивать, додумывать, домысливать. Человек все время должен быть в движении и развитии, тогда он не успевает закостенеть и забронзоветь. Постоянно нужно учиться, сколько бы лет тебе не было.
— И чему вы научились за последнее время?
— Лояльности, наверное (вздыхает). А если из бытовухи… Раньше казалось, что возле меня должны быть секретари, не хотел говорить по мобильному телефону и включать компьютер. Я долго держался и компьютер не включал, но сейчас жизнь заставила. За последние полтора года пришлось осваивать новые технологии, потому что незнание компьютера стало признаком бескультурья (смеется).
— Чем бы еще хотели овладеть?
— Дайвингом и экстремальным вождением. Недавно был на гастролях на Мальдивах. Там меня погрузили на 12-метровую глубину, и я понял: вот где реально происходит перезагрузка компьютера (смеется). Другое измерение, невесомость. Такого я еще не испытывал. А еще как-то прокатился на КамАЗе вместе с чемпионом мира Володей Чагиным. Вот это адреналин! Прыжок с парашютом — ничто по сравнению с ощущениями, когда КамАЗ на четыре секунды отрывается от земли и по пересеченной местности шарашит со скоростью 115 километров в час.
А вообще, я всегда мечтал, как ни странно, дирижировать высокопрофессиональным симфоническим оркестром. Желательно, чтобы коллектив был какой-то породистый, качественный. Для этого нужно много времени, я чувствую в себе силы, но занят другими делами. Помимо хора Турецкого, у меня ведь есть еще арт-группа «Сопрано». И если хор я слепил из того, что было, собрав своих друзей (только последние несколько лет мог приглашать высокопрофессиональных певцов), то для «Сопрано» специально устраивал кастинг среди 120 девушек. Причем требования достаточно строгие: музыкальное образование, актерские данные, умение общаться с аудиторией, знание языка, игра на музыкальном инструменте. Отобрали сначала 40 солисток, с которыми четыре месяца репетировали. В результате осталось 20, а потом 10 девушек. Они поют мюзиклы, оперетту, попсу, мужские песни и мое любимое произведение, ради которого я их и создал. Это я так шучу.
— Какое же?
— Хор Турецкого может петь и мужскими, и женскими голосами. У нас два уникальных тенора. Но есть песни (например, «Ромашки спрятались»), которые не может петь мужик. Вот ради этого я и создал «Сопрано».
- Не проще ли было взять в хор Турецкого женщин?
— Хор Турецкого — исключительно мужская группа. Как ансамбль «Битлз».
— Неплохое сравнение!
- Почему бы и нет? В 2003 году я взял девчонку из Одессы. Был в восторге от того, как она работала на сцене, но девушка не вписалась в коллектив, была как пятое колесо.
«Последние 20 лет держусь в одном весе — 73 килограмма»
— Помимо музыки, чем еще могли бы заниматься в жизни?
— В студенческие годы я трудился на четырех работах, в том числе грузчиком универсама. Разгружал продукты первой необходимости: молоко, кефир, сливки, сметану, хлеб, а также дефицитные колбасу, чай, гречку. По выходным занимался частным извозом на своих «Жигулях». Получал больше тысячи рублей, считай, три зарплаты солидного начальника или управляющего трестом (смеется).
Мне кажется, запросто бы мог быть любым начальником, управлять большим трудовым коллективом, заводом, фабрикой, рестораном, футбольным клубом. Один мой знакомый, состоятельный человек здесь, в Украине, сказал: «То, что ты создал, уникально. Если 20 лет находишь мотивацию для стольких мужиков работать вместе, наверняка был бы блистательным тренером по футболу». Я тоже чувствую это. Любой командный дух, командная игра — это мое.
— При таком организаторском таланте и без бизнеса на стороне?!
— Жизнь пока не заставляет этим заниматься. Я очень занят, ведь мы даем 230-250 концертов в год. Свободного времени нет вообще. Я постоянно должен идти на компромисс: уделить время детям, побыть с женой, отправиться с семьей в Русский музей или пойти в спортзал, где набираюсь энергии, чтобы вечером взорвать зал.
— Со спортом на короткой ноге?
— А как же. Надо о себе думать. Пять ноль — это цифра, когда ты должен много заниматься собой. Природа идет мне навстречу: 20 лет держусь в одном весе — 73 килограмма.
— Судя по рабочему графику, вы должны ценить каждую минуту. В самолете спите, читаете?
— Закрываю глаза и пытаюсь немножко отдохнуть. Бывает, не могу отключиться, тогда читаю журнальчик, книжку. Предпочитаю расслабляющую мозг литературу. Иногда кусочек фильма могу посмотреть.
— Вам сны снятся?
— Постоянно. Иногда ушедших родителей вижу во сне, тогда сразу иду на кладбище. Хотелось бы больше эротики в снах, но почему-то она уже не снится. Иногда думаешь: пусть бы мучили эротические сны, как в юности. Ан нет. Мучает поиск истины, черной кошки в темной комнате.
«Мой папа говорил: «Я на старости родил Мишу, чтобы хорошо пожить»
— Вы ведь выросли в коммунальной московской квартире, наверное, детские воспоминания самые яркие?
— У нас была комната площадью 13 квадратных метра. Родители в возрасте, 15-летний брат и я — незапланированный поздний ребенок. Маме не разрешали рожать, ей говорили: «Белла, у тебя больное сердце, ты хочешь оставить сиротой и старшего?» Но она ответила: «Я рожу этого ребенка». Мама моя была решительная женщина, хотя и очень больная, к ней постоянно приезжала скорая помощь. Когда 50-летний папа приводил меня в музыкальную школу, педагог говорил: «Очень талантливый мальчик, желательно, чтобы его отец зашел». Я понял, что мой папа выглядит как дедушка. И тогда детский страх закрался в душу, если у меня старые родители, значит, я скоро осиротею. Но родители меня обманули: мама дожила до 84-х лет, а отец — до 97-ми. Папа на закате своих лет говорил: «Я на старости родил Мишу, чтобы хорошо пожить» (смеется).
— И был прав.
— Да, мы с братом окружили своих стариков любовью и заботой. Никакая дочка не могла бы сделать то, что делали мы. К сожалению, родители не вечны. Но пока они живы, между тобой и смертью есть своеобразная прокладка.
— В детстве вы были маменькиным сынком или задирой?
— Слабаком точно не был. Самый большой комплимент я получил в четвертом классе. Играли в слона. Это когда три пацана встают в рядок, а на них запрыгивают еще трое. И этот паровозик должен трех пацанов провезти метров 15 на своем горбу. А они пытались сесть на кого-то одного, самого слабого, чтобы слона завалить. Я играл с семиклассниками, хотя учился в четвертом. И они все время пытались сесть на меня, потому что я малой еще. Втроем на меня наваливались, а я концентрировался и не валился. И вот услышал разговоры этих семиклассников: «На Турка больше не садитесь, он мужик сильный». Это для меня был такой комплимент, как сегодня звание народного артиста России.
— В школе вас как-то дразнили?
— Турок. Мне очень нравилась эта кличка. Я не стеснялся ее, потому что тогда все турецкое было уже достаточно престижное.
— Я думал, Турецкий — это ваш псевдоним.
— Нет, моего папу звали Борис Борисович Эпштейн. В следующем году ему исполнилось бы 100 лет. У меня фамилия мамы. Она родом из Белоруссии. Все ее родственники погибли во время Холокоста. И чтобы род Турецких не пропал, меня записали на мамину фамилию. С Турцией фамилия никак не связана, происходит от названия польского города Турец.
— Из-за того, что в вас течет еврейская кровь, не страдали?
— Как же без этого?! С первыми проявлениями антисемитизма столкнулся в детстве. У нас был сосед по коммунальной квартире — 70-летний пенсионер, бывший машинист. У него на пижаме висел орден Трудового Красного Знамени. Сосед ходил по квартире, ему было скучно… А я играл на флейте, что раздражало его. Машинист хотел меня побить, а я закрывался в комнате. Он долбил в дверь и кричал: «А, израилев черт, хватит, мешаешь отдыхать». Спасение приходило, когда возвращался мой старший брат. Он был здоровый парень, самбист, и долго не церемонился: «В гробу отдохнешь, Василий, расслабься, иди в свою комнату». Представляешь, какие перепалки у нас были?!
2484
Читайте нас в Facebook
