Анатолий Мокренко: «На Кубе мы рубили сахарный тростник. Более тяжелого физического труда представить себе нельзя»
В оперное искусство Анатолий Мокренко, что называется, ворвался. Когда он стал студентом Киевской консерватории, был уже вполне зрелым
— Пышных празднеств по поводу своего юбилея я не собирался устраивать, — рассказывает Анатолий Юрьевич. — Правда, мои поклонники и друзья все же не оставят не замеченной эту дату — будет несколько концертов, посвященных мне. Предлагали сделать вечер и в родной консерватории, но я отказался. Я совершенно неамбициозный человек и не люблю подобной суеты. К тому же, по правде говоря, дата у меня не такая уж веселая. Не хочется лишний раз вспоминать, сколько лет исполняется.
— А подарки получать хочется?
— Да не нужны мне никакие подарки! Слава Богу, есть еще здоровье, чтобы работать и заниматься любимым делом, а это для меня главное. Что же касается бытовых вещей, то я никогда не испытывал к ним особой страсти. У меня даже машина еще с 1990 года. Надежная «Лада» верно служит до сих пор. Я ее берегу, мало на ней езжу, в основном на дачу. Я человек не притязательный. В еде в том числе. Так что на праздничном столе, за которым соберутся родственники, тоже не будет особых изысков. Мое самое любимое блюдо — печеная картошка. В день рождения сядем за большим столом, выпьем по рюмке, поговорим, может, попоем.
— У вас все тот же роскошный баритон?
— Ну, может, уже не такой роскошный, но спеть еще могу. Правда, чаще в кругу семьи. Вот и сегодня пел. Посмотрел по каналу «Ретро» концерт «Песня года-71». Я ведь выступал на всех подобных мероприятиях, представляя Украину. Послушал себя, а потом вышел на закрытый балкон и сам дал голосу силу. Ведь пение — это то, что я люблю и чем живу.
*Дирижер Стефан Турчак, исполнительница роли Тоски Мария Биешу и барон Скарпиа (Анатолий Мокренко). Опера «Тоска»,
— Во времена Советского Союза ни один правительственный концерт не обходился без вашего участия.
— Я частенько ездил в Москву, выступал в Кремле. Раньше были очень популярны концерты, посвященные всяким революционным праздникам. Пел и для самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. Правда, это было в Тбилиси. В 1972 году я поехал в составе украинской делегации, которую возглавлял член Политбюро ЦК КПСС Петр Шелест. Там собрались все первые секретари советских республик, был и Леонид Ильич. После официальной части начался концерт. Кстати, выступал на нем и сам Брежнев, читал стихи Сергея Есенина, которого очень любил. Я пел украинские и русские песни. Правда, лично с Генеральным секретарем не был знаком. А вот с Владимиром Щербицким у нас сложились теплые отношения.
— Он любил оперу?
— Поклонницей оперного искусства была его супруга Рада Гавриловна. Она непременно присутствовала на всех наших премьерах. Сейчас много чего говорят о Владимире Васильевиче. Он, конечно, был человеком своего времени, функционером, но лично я на него пожаловаться не могу. Более того — до сих пор очень ему признателен. Когда я только начал работать в Оперном театре, меня однажды вызвал министр культуры Ростислав Бабийчук. Говорит: «Анатолий Юрьевич, звонил Владимир Васильевич и спрашивал, какие у вас проблемы». Мне было трудно даже поверить, что моей персоной заинтересовался такой человек! Говорю: «Да у меня все в порядке». Что касается быта, то я в то время к своему великому счастью жил в двухкомнатной квартире на Лесном массиве.
— Неужели и правда были счастливы?
— Конечно! Ведь ни я, ни моя жена Мария, начав работать в Киеве, не имели собственного жилья. Сначала снимали углы у хозяев, потом нам дали малюсенькую квартирку в подвале на Ярославом валу. Кстати, нашим соседом по подвалу был Олег Тимошенко, ставший впоследствии ректором консерватории. Затем мы перебрались во времянку на Сырце. В то время у нас родилась дочь Люда. В нашем жилище можно было поставить только кровать, стул и ведро воды, которая зимой ночью всегда замерзала. Прожили в этой времянке лет шесть, пока в гости не приехал Платон Майборода. Однажды после репетиции напросился подвезти меня домой. Как я ни отнекивался, ничего не получилось. 
Когда Платон Илларионович увидел, как я живу, он пришел в ужас.
*Анатолий Мокренко, несмотря на возраст, продолжает работать — преподает в Национальной музыкальной академии Украины. Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
На следующий день Майборода пошел к председателю городского комитета партии и поставил вопрос о предоставлении мне квартиры. Тогда нам и выделили двушку на Лесном массиве. Для нас это были настоящие хоромы! Поэтому, когда Бабийчук спросил о проблемах, я даже не сразу сообразил, что же мне надо. Но Бабийчук настаивал, ведь должен был доложить Владимиру Васильевичу о моем вопросе. И тогда я сказал, что слишком далеко ездить из театра домой, это единственное неудобство. «Если бы мне дали квартиру ближе к Оперному, я был бы на вершине счастья», — признался тогда Бабийчуку. И через неделю уже получил ордер на квартиру на улице Суворова на Печерске. Что ни говорите, но во времена Советского Союза о работниках культуры государство заботилось. Сейчас такого и близко не сыщешь. Во время службы в Оперном театре я около ста раз выезжал за границу. Пел во Франции, Германии, Швейцарии, Америке, Канаде, Мексике. Даже для Фиделя Кастро на Кубе.
— Известно, что кубинский лидер был большим поклонником украинского оперного искусства.
— Это правда. Я встречался с ним лично, один раз даже вместе пели кубинский революционный гимн. Ездил на Кубу с комсомольской делегацией, было много людей разных профессий, в том числе и артистов. В делегации был и Юра Богатиков, правда, жаркий влажный климат Кубы ему не пошел. На следующий день после прилета Богатиков попал в больницу и его срочно отправили домой. Всех нас, участников делегации, не только развлекали, но и предлагали потрудиться. Мы рубили сахарный тростник и работали на строительстве пригорода Гаваны. Таким образом знакомились с кубинцами. Так вот, однажды, когда мы работали на плантации тростника, подъехал «бобик» — простенькая зеленая машина с брезентовой крышей. Из нее вышел Фидель Кастро, один, без охраны. Автоматчики подъехали на следующей машине.
Мы знали, что на Фиделя Кастро было много покушений. Весь фокус в том, что никто никогда не знал его маршрута. Помню, меня поразило, что глава государства был одет в простой поношенный френч. В нем чувствовалась абсолютная непритязательность к атрибутам большой власти. Он с улыбкой подошел, через переводчика стал расспрашивать о наших впечатлениях, потом мы с ним попели, и он умчался на своей машине так же быстро, как и появился.
Куба была тогда страшно бедной страной. Даже не могли найти какие-то сувениры, чтобы привезти домой. В делегации был белорусский композитор Игорь Лученок. Мы с ним пошли на пляж, где росло много кокосовых пальм. Тогда кокосы были для нас чем-то очень экзотическим. И я решил сорвать на память несколько штук. Долез до кроны, ободрав себе все ноги, а Игорь страховал внизу. Кокосы оказались крепко «сидящими» на ножках. Пришлось приложить немало сил, чтобы сорвать плоды. Я сбросил семь кокосов, мы взяли себе по одному, остальные отдали товарищам. Кстати, из Кубы я привез еще мачете — нож, которым рубил сахарный тростник. Более тяжелого физического труда я в своей жизни не знал.
— Юрий Гуляев, с которым вы были дружны, ездил тогда на Кубу?
— Честно говоря, не помню, чтобы Юра выезжал за границу. Тогда это было достаточно сложно. С Юрой я действительно был дружен. Несколько лет он был председателем профкома нашего театра. Затем уехал в Москву. История вышла неприятная. Мы поочередно пели партию Онегина в опере «Евгений Онегин». И вот однажды после спектакля вышла рецензия, где журналист написал, что когда Гуляев поет, в середине зала его уже не слышно. Абсолютная ложь! Гуляев страшно обиделся, и я его понимаю. Это и стало причиной переезда в Москву. К тому же по природе своей и происхождению Юра русак. Он считал Россию своей родиной и часто говорил, что хотел бы жить поближе к маме. В те годы его мать находилась в Тюмени.
— А говорят, причиной ухода Юрия Гуляева из Оперного театра стало пристрастие к алкоголю.
— Нет, это неправда.
«Зеленый змий» унес жизни многих талантливых людей. Спиртного не выдерживает ни голос, ни здоровье. А раньше, к сожалению, была в моде так называемая богемная жизнь. После спектакля обязательно устраивалось застолье. Многие не могли устоять, входили «в пике» и пропадали.
— Неужели вы никогда не соблазнялись?
— Никогда не курил и не пил. Мог позволить себе лишь полфужера вина. Нас, таких стойких, в свое время было лишь трое: Дмитрий Гнатюк, Толя Соловьяненко и я. К тому же все знали, что никто из нас во время застолья не будет петь. Сначала люди были этим недовольны, а потом привыкли, и никто уже не просил спеть для друзей.
— Правда, что вы впервые увидели рояль, когда вам было 18 лет?
— Было такое. Особенно сложно пришлось в консерватории по дисциплине «фортепиано». У меня ладонь большая, и пальцы не помещались между клавишами. Так что аккомпанировать себе я не могу. Успехи по фортепиано у меня были слабенькие. Правда, с первой же премии имени Николая Островского, которой меня наградил комсомол, купил домой пианино «Эстония». Оно до сих пор стоит в нашей гостиной.
— Ваш голос передался кому-то из детей или внуков?
— Две мои дочери пели в хоре, но в результате выбрали совершенно другие профессии. Внучка тоже не поет. У внука Дениса хороший голос, но он не захотел идти по певческой стезе. Значит, не его. Хотя... Я ведь тоже не сразу нашел свой путь в жизни. Очень уж непросто шел к оперной сцене. Пришлось сбежать из двух военных училищ, закончить политехнический институт, поработать в тундре, на шахтах, чтобы в конце концов стать певцом. Наверное, просто хватило веры в себя, а может, меня вела сама судьба...
5340Читайте нас в Facebook
