"На прощание сепаратисты сказали освобожденным из плена сыновьям: "Приедете на Донбасс — расстреляем"
На небольшом хуторе под Ковелем, где живет семья Климчуков, сейчас роскошное бабье лето. Яркими осенними красками радует глаз цветник, любовно высаженный мамой Татьяной. В саду среди деревьев прячутся необычные поделки сына Богдана — фигурки птиц и животных, домики сказочных персонажей. Сам воздух дышит радостью и умиротворением. Но вот на душе у матери неспокойно. Двух сыновей, только что с трудом возвращенных из плена, вот-вот могут вновь отправить на фронт.
«Мама, меня выпускают, а Виктора нет. Я без него не уеду»
— Богдан и Виктор получили повестки в армию еще в начале апреля, — рассказывает 55-летняя Татьяна Климчук. — Их прикомандировали к 51-й отдельной механизированной бригаде, велели взять с собой только самое необходимое: ложку, кружку, смену белья. Я надеялась, что после учений на полигоне их отпустят домой. Хотя бы одного. Тем более что у Богдана не все в порядке со зрением, да и по характеру он совсем не военный человек. Но через несколько недель тренировок их направили в зону АТО. К счастью, сыновья оказались в одном батальоне. Они выходили на связь редко, но я все же знала, что живы, не ранены. Успокаивала себя тем, что каждый день вела дневник, мысленно обращаясь к своим мальчикам. Писала: «Знаю, дети мои, под какие „колыбельные“ вы засыпаете. Знаю, что во сне вместо любимых жен обнимаете винтовки. Имела бы крылья — прилетела бы к вам хоть на край света». Душа болела, но хоть не рвалась на части: сыновья вместе, всегда помогут друг другу. Ведь для меня дети — одно целое.
*Счастливые дни отпуска. Богдан (слева) и Виктор вместе с координатором центра освобождения пленных Натальей Поповой и мамой Татьяной (фото из семейного альбома)
У Татьяны Климчук — четверо детей. Старшие сын и дочка живут отдельно, а младшие сыновья с женами — вместе с мамой. Климчуки с гордостью называют себя потомственными ветеринарами. Животных лечили и дед, и отец. Закончил ветеринарный институт и успел поработать в ветеринарной клинике и младший Виктор. А теперь из всей династии там работает только мама Татьяна.
— 19 июня у Виктора родился сынок, первенец, — продолжает моя собеседница. — Его отпустили домой на десять дней. Он был очень доволен. Повидался с женой, порадовался маленькому Захарчику. Справили крестины, и Виктор снова уехал на фронт. Жене старался не звонить — чтобы не волновалась, чтобы не пропало молоко. Сыновья держали связь со мной.
А 25 августа около полуночи ко мне на телефон пришло сообщение: «Третий день находимся в окружении, российские танки совсем близко. Или погибнем, или окажемся в плену». Самое ужасное, что в этой ситуации ничего нельзя сделать. Как мне помочь им, воюющим на востоке? Металась по дому, невесткам ничего не говорила. На следующий день был как раз день рождения Богдана, ему исполнился 31 год. Никаких новостей! И вдруг вечером еще одна sms-ка: «Пока живые». Господи, ну хоть живые! Потом выяснилось, что в это время оба сына уже находились в плену у террористов. Больше связи с ними не было.
Через два дня Татьяне позвонили знакомые, которые на одном из сайтов увидели видеозапись, выложенную сепаратистами. В колонне пленных было хорошо видно Виктора, рядом с ним — вроде бы Богдан.
— Мы кинулись в Центр освобождения пленных, к Владимиру Рубану, — вспоминает женщина. — Сыновей внесли в список пленных на обмен. Нам велели сидеть на месте, никуда не рыпаться. Целый месяц мы были на связи с координаторами центра. Увы, несколько раз переговоры срывались. Но мы, конечно, не теряли надежды. В середине сентября Богдан позвонил сам: «Мама, меня выпускают, а Виктора нет. Я без него не уеду». Их тогда меняли в формате 73 на 73, только рядовых. А Виктор — старший солдат, их должны были поменять в следующий раз. У меня сердце упало: «Сыночек, не делай глупости. Сначала ты, потом брат. Так и соберемся вместе».
Встречали освобожденных пленников в Новоград-Волынском, торжественно, с цветами. Богдан рассказал: перед тем как менять пленных, боевики каждого сфотографировали, переписали все данные и предупредили: «Если вернетесь воевать на Донбасс — никакого плена или обмена, сразу расстреляем». А спустя две недели точно так же приехал и Виктор. В тот день я записала в своем дневнике: «Счастлива сегодня, после возвращения из плена младшего сына. Конец моим страданиям. Теперь у нас все будет хорошо».
Буквально через несколько дней Татьяна узнала: Министерство обороны лишь предоставило бойцам трехнедельный отпуск. Потом им надлежит снова вернуться в часть. И, возможно, снова ехать на фронт. Мать была в шоке.
«У нас не осталось ни техники, ни боеприпасов. А командование стояло на своем: «Занимайте круговую оборону, держите рубеж»
Поговорив с братьями Климчуками, я поняла, что возвращаться на войну они не очень-то хотят. Во всяком случае, сейчас.
— Конечно, я хотел бы отомстить за своих убитых и раненых друзей, — сказал младший Виктор. — И не боюсь угроз бандитов. Но сейчас там воевать просто нечем. Ни нормального оружия, ни техники…
Сначала мы стояли на блокпосту неподалеку от Луганска. Потом батальон переправили в Донецкую область, под Волноваху, где из-за предательства полегло два десятка бойцов нашей бригады. В августе нас перекинули в Катериновку Донецкой области, где вначале было относительно спокойно. Но после того, как наше расположение в течение трех дней прицельно обстреливали из «Смерчей», руководство наконец-то приняло решение переместиться к поселку Зеркальному, в нескольких километрах от Иловайска. Вот там и началась настоящая жара! Бомбили по полной программе.
Редкая военная специальность, полученная Виктором во время учебы в институте, оказалась невостребованной. Он планшетист — специалист, который составляет и ведет по карте динамическую схему расположения и движения в пространстве летательных аппаратов. С помощью такой схемы руководитель полетов в каждый момент может иметь наглядное представление о воздушной обстановке в районе полетов. Но Виктор был направлен в бригаду простым солдатом. А вот медицинские знания пригодились — ему не раз довелось перебинтовывать раненых.
— За два дня, 23—24 сентября, у нас под бомбежками сгорела вся техника, осталось только два грузовика и две полевые кухни, — продолжает Виктор. — На следующий день огневые установки накрыли склад с боеприпасами. Правда, нам удалось взять небольшой реванш — подбить два российских танка. Вот тогда-то мы и взяли в плен российских десантников. Это были совсем молодые ребята, лет двадцати. Они рассказали, якобы заблудились на учениях и даже не знали, что в Украине. Уже потом поняли, что попали на настоящую войну. Десантники сдались без сопротивления, и мы отнеслись к ним по-человечески. Покормили, дали умыться. Вечером за ними приехали из штаба и забрали.
А 25 августа российские танки подошли к нам вплотную. У нас к тому времени уже ничего не осталось — ни техники, ни боеприпасов. Командование стояло на своем: «Занимайте круговую оборону, держите рубеж. Скоро обеспечим вам поддержку авиации». Но время шло, а поддержки с воздуха все не было. Вот тогда Богдан и послал маме ту отчаянную sms-ку. Нервы не выдержали.
26 августа мы приняли решение прорываться самостоятельно. Только как, если у нас автоматы с минимумом патронов, а у них «Грады» и танки? Тем временем россияне начали переговоры. Пришли с «той стороны», предложили сдаваться, выходить с незаряженными автоматами. Они думали, что пленные десантники до сих пор находятся у нас, и намеревались их освободить. Когда мы отказались, они ушли, оставив на размышление 25 минут. Потом пошел прицельный огонь.
И мы сдались в плен… Более сотни наших бойцов согласились на ультиматум сепаратистов.
«Мы ночевали прямо в поле, а днем собирали тела наших погибших ребят»
Первые три дня плена были самыми страшными. Украинских бойцов ставили на колени, издевались и унижали.
— Мы ночевали прямо в поле, а днем собирали тела наших погибших, — вспоминает Богдан. — Нашли несколько десятков военных, некоторых разорвало буквально на куски. Долго не могли договориться об их передаче нашей стороне. А время шло, жара стояла страшная. На этом поле росли арбузы. Три дня мы питались только ими. Собирали тела убитых и ели арбузы. Многих потом рвало. Мы уже хотели закопать останки где-нибудь под приметным деревом, чтобы потом их можно было найти и вернуть родным. Однако террористы пошли на уступки и разрешили вывезти тела на нашем же грузовике.
Потом нас привезли в Снежное, каждый день водили на работу — разбирать разрушенные здания. Поселили в ангаре с военной техникой.
Нас практически не били, но всячески демонстрировали, что могут сделать с нами все что угодно. Привезли местного жителя, якобы мародера. Нас шеренгой построили во дворе. Его жестоко избили перед строем, заставили пить воду из лужи и приковали наручниками к одному из автомобилей.
Мучения этого немолодого мужчины продолжались несколько дней. Его избивали каждый день по нескольку раз, не давали ни есть ни пить. Когда кто-то из наших попытался потихоньку напоить его водой, ему пригрозили выстрелом в живот: «Будешь лежать рядом с ним и так же мучиться, пока не сдохнешь». Мужчина умер на наших глазах. Только тогда с тела сняли наручники, запихали его в черный мешок и увезли.
Нескольких ребят возили в Донецк на так называемый народный суд. Там выставляли на людной площади, чтобы каждый желающий мог подойти и ударить или плюнуть. Особенно злорадствовали старики. Они били пленных палками…
Четвертого сентября Виктор встретил свой 28-й день рождения. Наверное, самый невеселый в жизни.
— Богдан ухитрился раздобыть где-то запаянный в полиэтилен кусок сала, — рассказывает Виктор. — Видимо, из сухого пайка, забытого кем-то из сепаратистов. Мы отошли в сторонку и «попраздновали». Вот и все. Честно говоря, на всякий случай не стремились афишировать наше родство. Мало ли как бандиты потом могли этим воспользоваться?
Пленники практически не имели информации о военной и политической ситуации в стране. Поэтому известие об освобождении Богдана в составе группы рядовых было неожиданным.
— Я обрадовался, что брата увезут из этого ада, — говорит Виктор. — Он не хотел ехать без меня, но я настоял, что так матери будет спокойнее. А спустя две недели и сам выбрался оттуда. Нас посадили в автобусы: «Руки за голову, голову вниз». На прощание пообещали, что скоро «сами приедут в гости». Но уже через несколько часов мы были на своей территории!
«ФАКТЫ» связались с координатором Ковельского центра освобождения пленных Натальей Поповой, которая принимала участие в освобождении братьев Климчуков. По ее словам, из 243 волынян, попавших в плен к сепаратистам, удалось освободить 129 человек. По мнению Натальи, ни в коем случае нельзя отправлять этих бойцов на фронт сразу после короткого отпуска:
— Многие из них находятся в тяжелом психологическом состоянии, не хотят даже близким рассказывать о перенесенных унижениях. Десятки бойцов в плену подвергаются мощному идеологическому воздействию. Например, известен случай, когда накануне освобождения украинских солдат посадили в автобус и двое суток возили по Донбассу: «Посмотрите, вот разрушенный вами дом, вот могила убитого вами ребенка». На самом деле это очень тяжело, и не всякая психика выдержит. Если бойца в таком состоянии снова отправить на передовую, он хорошо воевать уже не сможет. На государственном уровне должна быть принята программа реабилитации пленных, предусматривающая курс оздоровления и психологическую помощь. Например, в нашем центре консультирует психолог, обучающий мам и жен правильно общаться с вернувшимися из плена бойцами.
11867Читайте нас в Facebook
