Владимир Парасюк: "Сейчас пишу книгу о событиях в Иловайске. Постараюсь передать все, что там произошло"
Ровно год назад, 21 ноября 2013 года, призыв в «Фейсбуке» вывел на майдан Незалежности десятки людей, не согласных с отменой курса страны на евроинтеграцию. Несмотря на дождь, слякоть и холод, люди простояли на Майдане целую ночь. Уже на следующий день там собрались не десятки, а сотни человек. А после того, как сотрудники «Беркута» жестоко избили протестующих, массовые протесты переросли в Революцию достоинства. Именно тогда, в первых числах декабря, на Майдан приехал 26-летний Владимир Парасюк, который, как позже скажут журналисты и политологи, изменил ход февральских событий…
После подписания 21 февраля мирного соглашения между тогдашним президентом Виктором Януковичем и лидерами оппозиции Владимир Парасюк, к тому времени уже один из сотников Майдана, вышел на сцену и поставил ультиматум: если до десяти часов утра следующих суток Янукович не уйдет в отставку, митингующие пойдут на штурм с оружием.
На следующий день, как известно, Янукович исчез. А Володя Парасюк, который, сам того не ожидая, в одно мгновение стал популярным, предсказал, что с победой Майдана борьба, к сожалению, не закончится…
За последние полгода Владимир Парасюк пережил фронтовые будни, Иловайский котел, плен и выборы в Верховную Раду, по результатам которых стал народным депутатом Украины. Кроме того, он волонтер: каждую неделю на собранные для военных деньги покупает реанимационные автомобили, амуницию и отправляет помощь в зону АТО. А тогда, 21 февраля, его практически никто не знал. Того, что на сцену Майдана вдруг выбежит никому не известный парень, люди не ожидали: с трибуны говорили только публичные персоны, священники, оппозиционные политики. 
Появившийся внезапно сотник (именно так Парасюк себя назвал) подчеркнул: он не состоит ни в одной радикальной организации и пришел на Майдан как обычный митингующий…
*21 февраля 2014 года Владимир Парасюк, выступая на Майдане, потребовал немедленной отставки президента. На следующий день выяснилось, что Янукович сбежал
Позже Володя признался корреспонденту «ФАКТОВ»: заранее свою речь не готовил.
— Это был экспромт, — улыбнулся сотник. — Я человек не публичный, перед таким количеством людей никогда прежде не выступал. И в тот раз не планировал. Мы с товарищами стояли под самой сценой, слушали выступления оппозиционных политиков. И когда они сообщили, что таки подписали с Януковичем мировую, у меня внутри все закипело: за что тогда погибли более 70 человек? И кто за это будет наказан? Все вокруг начали возмущаться. Услышав слова своих товарищей и стоявших неподалеку матерей погибших, я выбежал на сцену. И на одном дыхании сказал все, что думал и чувствовал.
…Я надолго запомнила нашу первую встречу. Мы познакомились с Володей через два дня после победы Майдана. Тогда на главной площади столицы, как и прежде, находилось огромное множество людей, но при этом было удивительно тихо. Повсюду стояли лампадки и фотографии погибших героев Небесной сотни. Девочки с полевой кухни все так же раздавали чай в пластмассовых стаканчиках, но уже не улыбались и не пели песни. Проходившая мимо меня девушка, замотанная в украинский флаг, заметила, что на Майдане теперь… пахнет смертью.
Шумно было в одном-единственном месте — возле здания консерватории, где жил с товарищами сотник Парасюк. У входа столпились несколько десятков человек — и девочки, мечтающие получить автограф, и сердобольные женщины, желавшие накормить героя горячим обедом, и мужчины, приехавшие, чтобы пожать Володе руку. Сам Владимир находился внутри здания — на третьем этаже давал интервью нескольким телеканалам одновременно. Было видно, что он очень уставший. Но все равно нашел время и силы, чтобы дать интервью для читателей газеты «ФАКТЫ».
— Вы стоите на Майдане с ноября прошлого года. Что вас толкнуло приехать сюда? — спросила я тогда Володю Парасюка.
— То же, что и большинство митингующих: желание жить хоть немного лучше. Я, кстати, родом из села с символическим названием Майдан. Первый раз прибыл в Киев с друзьями. В ноябре на столичном Майдане еще не было опасно, но мама дала мне с собой талисман (Володя показал серебряную цепочку с крестиком. — Авт.) С тех пор этот крестик меня охраняет. Я убедился в этом не раз. Мы с товарищами приехали в столицу 28 ноября — за день до того, как сотрудники «Беркута» жестоко разогнали мирных студентов. Нас приютила добрая женщина, живущая неподалеку от Крещатика. Время от времени я ездил домой и участвовал в протестах на Львовщине. Потом уже с отцом опять вернулся на Майдан.
— Вы находились там и во время противостояний на улице Грушевского?
— Да, мы с ребятами провели там несколько ночей. Не буду врать: «коктейли Молотова» в сторону силовиков действительно бросал. Вообще-то я против радикальных действий, но в той ситуации по-другому уже нельзя было.
Володя много рассказывал о любимых родителях и сестре, о том, как образовалась его боевая сотня. Провел меня по консерватории, гордо сообщил, что они с ребятами даже навели там порядок, вымыв грязные стены. А по поводу не дающих ему прохода девчонок лишь отшучивался, что, мол, сейчас не до этого.
— Это несерьезно, — сказал Парасюк. — Не надо делать из меня героя. Впереди много работы. Мы выиграли бой, но не войну. Мы не хотим жить, как раньше. Я сейчас говорю простые истины, пускай они и звучат банально. Хотим справедливых судов, власти, которая наконец начнет думать не о себе, а о людях. Никто не хочет возвращаться к тому, что мы уже прошли.
Позднее мы опять услышали о Владимире Парасюке. Но уже как о бойце батальона территориальной обороны «Днепр». Сразу после начала боевых действий в Донецкой и Луганской областях Володя записался в добровольцы. Как и когда-то на Майдан, с ним на восток отправился его отец Зиновий Алексеевич. Одновременно Володя начал собирать деньги для военных и покупать им все необходимое. Сам же тем временем отказался от солдатской зарплаты.
*"Майдан — как чистилище, очистил душу, расставил все точки над «і». А война закалила, страх забрала…" — признался Владимир. После начала вооруженного конфликта на востоке страны он вступил в батальон территориальной обороны «Днепр-1», где стал командиром 4-й роты
— Это сделали не только мы с папой, — объяснял он впоследствии. — От зарплаты отказались многие ребята из нашего батальона. Честно говоря, я даже не знаю, сколько там сейчас платят. В казармах же дают есть и пить, выдают одежду. А что еще нужно на войне?
Пока его отец находился в Песках, сам Володя уехал в Иловайск.
— Это правда, что вы отправились в Иловайск без соответствующего распоряжения руководства?
— Можно и так сказать. Когда приехал в Старобешево, ребята уже готовились к штурму Иловайска. Я привез им транспорт, который нам подарили в Западной Украине. Команды идти в Иловайск мне не поступало. К тому же ребята всегда меня оберегали. Говорили: «Ты можешь сделать больше, чем просто быть штыком в поле — это всегда успеешь». Но я подошел к их командиру и сказал: «Юра, я с ними — в Иловайск». А он мне в ответ: «Иди отсюда!» Я вспыхнул: «Ты можешь забрать у меня „броник“ и автомат — хоть голым оставишь, все равно не отступлюсь!» С тех пор был с ребятами.
— В одном из интервью вы рассказывали, что в течение двух дней вам не удавалось войти в Иловайск, а потом сепаратисты вас туда как будто пустили…
— Это правда. На третий день мы вошли в город без единого выстрела и сразу закрепили позиции. Хотя предыдущие два дня мы никак не могли прорваться, поскольку обстрелы не утихали. И вот когда мы заняли полгорода и отбили два блокпоста, нам вдруг сказали, что мы в кольце. А уж после этого нам продемонстрировали всю мощь российского оружия. Нас выбивали и минами, и «Градами», и всем, чем только можно было.
В какой-то момент боевики пообещали, что дадут выйти нашей колонне. Обманули. Обстрел начался внезапно и сразу со всех сторон. Колонну разбили, более тысячи человек погибли… Я уверен, что в иловайской трагедии виновно руководство украинской армии. Гелетей, Муженко, Литвин и другие генералы, которые сделали из нас пушечное мясо и бросили на верную смерть. Когда мой отец с передовой дозвонился-таки Гелетею, тот бросил трубку. А сейчас все эти эти люди пытаются переложить свою вину на батальон «Прикарпатье».
— А как вы попали в плен? И главное — как вас оттуда отпустили?
— Когда боеприпасы закончились полностью и нас окружили, я понял, что нужно избавиться от своих документов. Закопал их в землю. Причем сделал это в тот момент, когда врач перевязывал мне рану. Именно это меня и спасло: без документов, с бинтами на голове и отросшей бородой меня трудно было узнать. Да еще я все время опускал голову как можно ниже, чтобы не было видно лица. Сказал боевикам, что у меня болит простреленная шея, и они поверили. Спросили, кто я такой. Ответил, что моя фамилия Сидоренко и я волонтер, который никогда не брал в руки оружия. Кстати, слышал, как боевики меня разыскивали. Пытая ребят, они спрашивали их: «Знаете таких, как Парасюк, Семенченко, Береза?» Один из наших сказал: «Березу и Парасюка застрелили». Я сидел, затаив дыхание. Понимал, что если откроется правда, меня тут же расстреляют.
— Вас долго держали вас в плену?
— Два дня. Сначала раздели и бросили в холодные подвалы. Потом погрузили в КамАЗы, закрыли в машинах все окна и оставили нас под палящим солнцем. В первые дни сентября было жарко, мы задыхались от невыносимой жары и духоты, едва не теряли сознание. Но еще хуже стало после того, как нас передали чеченцам. Российские военные неплохо к нам относились и, как потом оказалось, вообще не знали, что окажутся в Украине. Солдатам сказали, что они едут на полигон в Ростов. А вместо этого их привезли на Донбасс. Многие из них совсем не хотели воевать и стреляли только тогда, когда стреляли в них.
Сейчас меня часто спрашивают, что было самым страшным в плену. Не знаю, как для кого, а для меня — мысли о родных. Незадолго до того, как я попал в плен, мне позвонила мама и сказала: «Сынок, я знаю, что мы с тобой скоро встретимся». А я привык, что мамино предчувствие не обманывает. И, оказавшись в плену, растерялся, как ребенок. Почему так случилось? Ведь мама же говорила, что все будет хорошо!.. А еще переживал за папу. Я знал, что отец ради меня горы свернет, и боялся, чтобы он не взял оружие и не пошел самостоятельно меня освобождать. Страшился за сестру, которая тоже не стала бы сидеть сложа руки…
— В одном из интервью вы сказали, что в бою погиб ваш лучший друг Тарас…
— Это правда. Там погибло много моих друзей. Но не побывавший на востоке Украины никогда не поймет, что там происходит, сколько бы ему ни рассказывали. Помню, перед боем ко мне подошел один военный. Сказал: «Знаешь, меня смерть за руку берет. Хочешь верь, хочешь нет, но я чувствую». Из того боя он не вернулся. А Тарас… Мы с побратимом Виталиком недавно вспоминали, как он погиб. Вспоминали и плакали. Виталик рассказывал, как тщетно пытался нащупать у него пульс, как потом загорелась трава, а вместе с ней и тело Тараса… Ребята сказали, что это его святая украинская земля забрала.
Знаете, то, что мы пережили за последний год, — это не экзамен и не школа. Этот отрезок жизни полностью меня изменил. Вечером ты общаешься с человеком, он рассказывает тебе о троих маленьких детях, а утром вас накрывает минометным обстрелом, и потом ты забираешь с поля его тело… Я видел врага на расстоянии десяти метров. После такого начинаешь по-настоящему ценить жизнь. Сейчас я пишу книгу о событиях в Иловайске — постараюсь передать все, что там произошло.
— Недавно вы стали депутатом Верховной Рады. Почему решили идти в парламент? Ведь после событий на Майдане говорили, что не собираетесь заниматься политикой.
— К этому меня подтолкнули разговоры с рядовыми бойцами и простыми людьми, которые говорили: «Иди в Раду, отстаивай наши права. Ты можешь. Возьми на себя ответственность, не предавай нас». И я останусь таким же, как был. Честное слово. Единственное, чего хочу: как и раньше, бороться за Украину.
Сейчас даже не верится, что еще год назад я жил во Львове и просто фотографировал свадьбы. Тогда все было по-другому. Мама вспоминает, как когда-то давно я становился на колени и просил Господа сделать так, «чтобы я сыграл в истории Украины какую-то роль, чтобы мог побороться за свою страну». Недавно ребята мне сказали, что, наверное, мое выступление на Майдане было Божьей провокацией. (Улыбается.)
— А правда, что вы хотели стать священником?
— Мне тогда было 23 года. Я работал на фирме, имел неплохой заработок, но меня все время преследовало странное ощущение: что-то не так. А однажды я попал в Креховский монастырь. В тот момент там не было прихожан, только настоятель — отец Пантелеймон. Как будто угадав мои мысли, он спросил: «Хочешь попробовать пожить здесь?» В тот же день я оставил свой телефон в машине, попросил родителей ее забрать, а сам остался в монастыре. Прожил там два месяца. Это было прекрасное время: еще никогда я не чувствовал такого внутреннего спокойствия. А потом отец Пантелеймон подошел ко мне и сказал: «Дитя мое, ты успокоился и можешь возвращаться в мир. Это не твоя дорога». И знаете, тогда, живя в монастыре, я чувствовал, что поступаю правильно. То же самое я ощущал на Майдане и на востоке…
— Володя, этот вопрос вам, должно быть, задают очень часто. И все-таки влюбленных в вас девушек по-прежнему интересует, не нашли ли вы свое счастье.
— У меня нет времени на личную жизнь, — улыбнулся сотник. — Я по-прежнему получаю письма, и все так же девушки спрашивают: «Можно с вами пообщаться?» Отвечаю: «Если у вас есть предложения по поводу ситуации в стране, пишите. А на другое у меня нет времени». И это правда. Конечно, я хочу семью. Но сейчас это даже небезопасно. На одном из сайтов «Новороссии» я нашел данные о каждом члене моей семьи, включая их номера телефонов и идентификационные коды. Зачем еще кого-то подвергать опасности? Сейчас период напряженной борьбы. Бог дал нам, украинцам, шанс победить врага — как внешнего, так и врага внутри себя. И для меня это самое главное.
7574Читайте нас в Facebook
