Роман Черемский: "О жестокости женщины-боксерши, служившей у боевиков, ходили легенды"
38-летний Роман Черемский сообщил родственникам и друзьям, что едет в Киев устраиваться на работу на один из телеканалов, — и пропал. В правоохранительных органах столицы об исчезновении человека с такой фамилией ничего не знали. В милиции уже собирались открыть розыскное дело, как вдруг на мобильный телефон брата исчезнувшего журналиста с неизвестного номера пришла sms-ка: «Я живой!» И подпись: «Роман». Через некоторое время пришло еще одно сообщение: «Я на Луганщине в плену у сепаратистов. Со мной обращаются хорошо, не волнуйтесь». Родным оставалось только ломать голову, как Роман оказался в плену.
— Я просто не хотел никому говорить, что собираюсь снимать сюжет о том, как освобождают наших пленных, — говорит Роман Черемский. — Зачем лишний раз волновать близких? Незадолго до поездки созвонился со знакомым волонтером Валерием Макеевым из Черкасс, который собирался в зону АТО. Вместе с ним должны были ехать оператор и журналист одного из украинских телеканалов. Валера сказал мне, что у него есть договоренность с луганскими боевиками: ему отдадут восьмерых украинских пленных. И я напросился ехать вместе с ними. Мог получиться хороший сюжет. Но на первом же блокпосту возле города Волнухино что-то сразу же пошло не так. Дорогу нам преградили вооруженные люди с георгиевскими ленточками и приказали выйти из машины. «У нас договоренность с полковником таким-то», — попытался возразить Валерий Макеев. Его никто не собирался слушать. «Выкладывайте все ценные вещи!» — приказал один из боевиков. В руки сепаратистов перешли мобильные телефоны, видеокамеры, планшеты, фотоаппараты, деньги, кредитные карточки.
«Не бойтесь, мы не мародеры. Все вернем, когда вас отпустят», — сказал один из боевиков, но тут же потребовал пин-коды наших кредиток. Когда мы отказались выполнять это требование, на нас направили автоматы. Забегая вперед, хочу сказать, что нам, конечно же, ничего потом не вернули. Более того, у Валерия Макеева конфисковали личный автомобиль. Я видел потом, как на иномарке черкасского волонтера местные боевики катались по Луганску.
Без каких-либо объяснений нас посадили в грузовик с другими боевиками и куда-то повезли. За все время пути ополченцы не проронили ни слова. Зато, когда мы подъехали к какому-то промышленному предприятию с мастерскими, нас тут же окружили сепаратисты: «Ну что, укропы? Попались? Теперь вас точно расстреляют, готовьтесь!» Среди местных боевиков увидел и нескольких чеченцев. Они молча наблюдали за происходящим.
На несколько часов нас заперли в мастерской. Время тянулось очень медленно. Видимо, решалась наша судьба. «Удивительно, — сказал Валера. — Вопрос об освобождении пленных мы решали через верхушку луганских боевиков. Нас не должны были задерживать. Может, это недоразумение сейчас разрешится?..»
Но через какое-то время нас снова погрузили в машину и, ничего не объясняя, повезли в направлении города Ровеньки…
Почти пятьдесят дней я провел в подвале одного из помещений песчаного карьера. Оператора и журналиста украинского телеканала, которых захватили вместе с нами, выпустили через неделю. Уже после того, как я оказался на свободе, узнал, что их сначала повезли на допрос в Ростов-на-Дону. Потом за них замолвили слово российские коллеги, и ребят отпустили. А вот я остался в плену надолго. На работы меня не выводили. В туалет под дулами автомата разрешалось выходить лишь раз в сутки.
— Что из себя представлял подвал, где вас держали?
— Грязное помещение с бетонными стенами, примерно 25 квадратных метров. Иногда там одновременно находилось до 25 человек. Спать приходилось прямо на полу. Кому повезет — тот ночевал на тонких грязных матрацах. Ближе к зиме в неотапливаемом подвале становилось все холоднее. Чтобы как-то спасаться от холодов, мы просили обноски у тех, кого освобождали. Так и спали, укрывшись кто чем.
Среди пленников было много местных жителей, которых сепаратисты задерживали по разным поводам. Не так посмотрел на боевиков или просто им не понравился — и ты уже «наводчик». Обязательно устроят допрос с пристрастием. Причем боевики никогда не сообщали родственникам арестованных об их судьбе. Задержание нигде не оформлялось. Их просто бросали в подвал и выводили на работы — рыть окопы, разгружать оружие.
Особенно боевики не любили пьяных. Малейший запах — и человека забирали прямо на улице. Ночью приходили представители местного ополчения и начинали на наших глазах избивать задержанного. Причем били очень жестоко. И ребра ломали, и зубы выбивали. Одного пьяного боевика свои же избили так сильно, что у него было сотрясение мозга. Парня всю ночь тошнило, и лишь утром ему оказали помощь. А мог так и умереть в подвале.
Хотя были и другие случаи. Одного местного жителя, который выпил, возвращаясь из шахты, сдала боевикам… жена. Она даже не догадывалась, к каким последствиям это приведет. Что интересно, выпившего шахтера в подвал привели… пьяные же боевики. Бросили парня на пол со всей силы. Через какое-то время открылась дверь, и шахтера вызвали в коридор. Не прошло и минуты, как его бросили назад в подвал — уже без признаков жизни. Оказывается, женщина-боксер, служившая у боевиков, избила шахтера в воспитательных целях. Несколько ударов — и нет человека. О жестокости этой боксерши ходили легенды. Поразительно, но за то, что она убила человека, ее не наказали.
— Получается, в подвале, кроме вас и волонтера Валерия Макеева, все остальные были местные жители. Как они к вам относились? Не возникали конфликты?
— Слава Богу, все было спокойно. Сепаратисты, журналисты, волонтеры — в подвале мы были в одинаковых условиях. Только местных выпускали — кого через неделю, кого через две. А мы с Валерой оставались. Правда, на работы нас не выводили. Целыми днями ничего не делали.
— А как вас кормили?
— Кстати, кормили неплохо. Бывало, я ел за одним столом с боевиками. Среди них есть разные люди. Ко мне относились нормально. Может быть, потому что я журналист.
— Вас допрашивали?
— Много раз. Причем не простые ополченцы, а кадровые офицеры разведки. Скорее всего, российской.
— В чем же вас обвиняли?
— В том, что я шпион, «наводчик» и еще бог знает кто. Пытались выведать места дислокации украинских войск. Но я говорил, что не местный и ничего не знаю. У обычных шахтеров боевики могли узнать больше информации, чем у меня.
— Страшно было в плену?
— Мне часто угрожали расстрелом. Даже выводили на улицу. Но потом вели в какое-то помещение, где местный офицер пил чай. Он предлагал мне составить ему компанию. Так они развлекались…
Бывало, боевики стреляли по окнам помещения, где нас держали. Просто так, для острастки. А однажды в подвал кинули двоих агрессивных мужчин, задержанных за какое-то правонарушение. Их, видимо, плохо обыскали, да к тому же оба были пьяными. Откуда-то они достали ножи и начали пугать: «Мы вас сейчас всех порежем!» Хорошо, что смена, которая нас охраняла, попалась нормальная, и тех мужиков куда-то увели.
В подвал среди ночи мог зайти кто угодно. Зайдут, выберут себе жертву и начинают избивать. Избивали жестоко, в кровь. Потом на окровавленных матрацах приходилось спать… На двери нашего подвала даже замков не было.
— Как это, замков не было? И никто не убегал?
— Были попытки побегов. Помню, сбежали трое местных жителей. Двоих тут же поймали и жестоко наказали. Был еще один почти анекдотичный случай, когда арестованный пьяный боевик умудрился вылезти в узенькое окошко. Но вместо того, чтобы бежать куда подальше, пошел на КПП — попросить закурить.
Вообще-то бежать из подвала нереально. За дверью постоянно находились вооруженные боевики. А за попытку бегства могли и расстрелять.
Из Ровеньков меня перевели в Луганск и еще почти три месяца держали в подвале одного из предприятий. Там было полегче. В своей камере я находился один. Меня уже выводили на работы — убирать казармы, чистить картошку. Иногда, когда убирался в помещениях, мог мельком посмотреть телевизор. Это ужас, что там показывают и рассказывают про Украину. Не удивительно, что многие из ополченцев, встретив меня, начинали говорить: «Вы мальчика маленького в Славянске распяли!» Я удивился: «Так даже российское телевидение уже извинилось за этот обман. Не было никакого мальчика!» «Ты все врешь, — отвечают. — Ваши его распяли. А еще вы расстреливаете мирное население, насилуете женщин, детей сдаете на органы!» Возражать им бесполезно. Я бы никогда не подумал, что телевидение может сделать из людей настоящих зомби. А еще людей меняет власть и оружие. Забери у боевика автомат — и он становится обычным человеком.
Как-то один боевик спросил меня: «А ты же из Харькова? Знаю. Это фашистский город. Его охраняют страшные головорезы! Всех несогласных с властью вешают на фонарных столбах. Но ничего, не волнуйся. Не спеши освобождаться. Скоро мы Харьков возьмем и подбросим тебя домой».
— Какая обстановка в Луганске?
— Там царит уныние. Билборды не обновлялись с прошлой весны. Людей на улицах стало гораздо меньше. Все боятся. На своих машинах почти никто не ездит — боевики могут забрать. У одного старика просто так конфисковали мотоцикл. Он им особо и не был нужен — валялся потом под забором возле мастерских… А в пригородах Луганска — запах смерти. И это не просто красивое выражение. Пленные, возвращаясь с работ, говорили, что их одежда буквально пропитана трупным запахом.
Я провел в плену 133 дня. Не падать духом помогало то, что время от времени боевики сообщали мне: «Тобой тут недавно интересовались. Возможно, скоро будешь на свободе». Хотя, как оказалось, в списках на освобождение меня не было. Держали, скорее всего, как товар. Думали, на кого бы обменять. Потом все-таки отпустили. Честно говоря, даже не знаю подробностей своего освобождения. Однажды охранник зашел в камеру и сказал: «Собирайся!» Правда, после этого я не сразу оказался на свободе. Меня еще долго возили по Луганску и доставили обратно в камеру. Так повторялось несколько раз. После чего я наконец-то оказался на свободе. Когда передавали нашим, пригрозили: «Еще раз попадешься — расстреляем!»
Фото из социальных сетей
10584Читайте нас в Facebook
