Елена Костюкович: "В мае 1945 года мой дед разыскал тайники с шедеврами Дрезденской галереи"
«Весной 1945 года мне выпало счастье участвовать в спасении от гибели бесценных сокровищ Дрезденской галереи», — так начинается книга «Семь дней» киевского писателя Леонида Волынского (на фото в заголовке), вышедшая в свет в 1960 году. Однако точнее было бы сказать, что он не только участвовал, но и сам вышел на след тайников, в которых немцы прятали экспонаты. Среди обнаруженных в штольнях и каменоломнях шедевров были картины Рафаэля, Рембрандта, Рубенса, Тициана, Ван Дейка…
Об истории спасения шедевров «ФАКТАМ» рассказала внучка Леонида Волынского писатель и переводчик Елена Костюкович, ныне живущая в Милане. Среди ее работ особенно известны переводы произведений знаменитого итальянского писателя Умберто Эко, а также собственные книги — «Еда. Итальянское счастье» и «Цвингер».
*Елена Костюкович: «Дед вдруг почувствовал: история возложила на него свои надежды. Картины будто ждали его»
— Елена, увы, мало кому известно, что шедевры Дрезденской галереи, в числе которых «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, «Динарий кесаря» Тициана и многие другие произведения, обязаны своим спасением в 1945 году в первую очередь вашему деду — киевлянину Леониду Волынскому. Ведь именно он вышел на след тайников со всемирно известными произведениями искусства.
— Да, это так. До войны мой дед Леонид Наумович Рабинович (Волынский — его послевоенный псевдоним) работал художником в двух киевских театрах — оперы и балета, а также в еврейском. В 1941 году ушел добровольцем на фронт, попал в плен, бежал. Дошел до Германии, а в апреле 1945 года младший техник-лейтенант Рабинович оказался в Дрездене.
В мае Леонид Наумович разыскал тайники с шедеврами Дрезденской галереи и организовал их спасение. А после войны вернулся в родной Киев и в 1960-е годы под псевдонимом Леонид Волынский написал ряд книг об искусстве. Среди них — «Дом на солнцепеке» о Винсенте Ван Гоге, «Лицо времени» о русских художниках-передвижниках, «Зеленое дерево жизни» о французских импрессионистах, «Страницы каменной летописи» о шедеврах русской архитектуры. В 1967 году уже тяжелобольным человеком переехал в Москву, где спустя два года умер.
— Сколько лет вам было в то время и знали ли вы о той миссии, которая выпала на долю Леонида Наумовича, из его рассказов?
— Мне было одиннадцать лет. Я очень хорошо помню рассказы деда и, конечно же, уже тогда прочла его книгу «Семь дней». Вообще, я начала читать с четырех лет. Телевизора у нас не было. Может, это вам покажется странным, но его у меня не было никогда в жизни. Смотреть телевизор нет времени, да и не люблю, чтобы мне кто-то навязывал свои мысли. Если что-то нужно, всегда могу найти в Интернете.
— Что из рассказов вашего деда особенно врезалось в память?
— У человека бывают такие моменты, когда судьба говорит, что он должен что-то сделать. Так случилось и с дедом. Он вдруг почувствовал: история возложила на него свои надежды. Картины будто ждали его. Все это объяснимо. Войдя в Дрезден, Леонид Волынский, как, наверное, ни один из солдат, мечтал увидеть музей-дворец Цвингер, в котором располагалась всемирно известная Дрезденская картинная галерея, и, конечно же, картины Рафаэля, Рембрандта, Тициана. Дед ведь был художник! Но, увы, шедевров в галерее не оказалось.
— Наверное, читателям нужно напомнить, что представлял собой в тот момент Дрезден. 13 февраля 1945 года английские и американские бомбардировщики сбросили на город больше трех тысяч тонн бомб. Дрезден горел пять дней, погибли тысячи людей.
— Да, это был апокалипсис — конец света. На Дрезден сбросили бомбы-зажигалки в таком количестве, что город весь запылал. Был очень страшный пожар, один из самых ужасных в истории человечества. Когда дед вошел в Дрезден, он увидел одни руины.
Что касается Цвингера — огромного квадратного здания, одной стороной нависавшего над обрывом, огонь его частично пощадил. Великолепный дворец, возведенный по прихоти курфюрста в начале XVIII века, еще недавно, как писал в своей повести мой дед, был местом паломничества тысяч людей со всего мира.
Ценители искусства «в почтительном молчании обходили великолепные галереи и павильоны, часами простаивали у знаменитых шедевров живописи — полных жизненной правды полотен Рембрандта, у картин Рубенса, пропитанных буйными соками фламандской земли, всматривались в лица властных вельмож на портретах кисти Веласкеса и в простодушные сценки сельской и городской жизни, изображенные на полотнах Яна Брейгеля „Бархатного“, Давида Тенирса…»
И, конечно же, приезжали сюда в первую очередь ради знаменитой «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. Зайдя внутрь, дед и солдаты не обнаружили абсолютно ничего — ни картин, ни скульптур, ни даже их обломков. Но вдруг увидели женщину — Рагну Энкинг, которая в былые времена заведовала отделом скульптуры. Вы спросите, что она там делала? Дожидалась, пока ее арестуют. У нее вообще был странный характер.
Дед стал расспрашивать Рагну, где спрятаны экспонаты. Она ответила, что все увезено, но куда, не знала. Солдаты спустились в подвал, стали его осматривать. В одном из шкафов обнаружилась карта со знаками. Ими обозначались шахты, где немцы спрятали произведения искусства от бомбежек.
Рагна Энкинг вручила эту «немую» карту деду, который (судя по записям в дневниках этой женщины) очень понравился ей, хотя она и была старше его на целых десять лет. Как Рагна описывала его глаза! Дневники до сих пор хранятся в архивах Дрезденской галереи.
Увы, Рагна Энкинг после войны не смогла вернуться в отдел скульптуры, так как работала там при гитлеровцах. Свои дни она закончила в Риме.
*"Сикстинская Мадонна" Рафаэля — жемчужина Дрезденской галереи
— То, что увидели спасители картин, ужасало. Часть полотен находилась в сырых подвалах, еще часть — в затопленных водой штольнях. И все эти тайники были заминированы!
— Взрывчатка, возможно, предназначалась для того, чтобы снести в тайнике замурованную стену. У меня нет достоверных данных о том, что именно немцы планировали уничтожить спрятанные шедевры. Что же касается состояния произведений, некоторые действительно находились в ужасном состоянии. Грязь, плесень, отдельные холсты были разорваны, красочный слой поврежден. Особенно пострадала картина Тициана «Динарий кесаря».
Вот что писал мой дед в своей повести «Семь дней»: «Эта небольшая, размером семьдесят пять на пятьдесят шесть сантиметров, картина лежала в дальнем, сплошь залитом водой конце штольни, и вот результат: глубокие длинные шрамы рассекли сверху донизу красочный слой, как бы отмечая ход продольных слоев дерева („Динарий“ написан на доске). Кое-где в глубине рубцов обнажился грунт. Вся поверхность между рубцами покрыта сетью мелких трещинок…»
Однако все картины были мастерски отреставрированы в СССР. Работы проходили в Москве, Ленинграде и Киеве. А 3 мая 1955 года в Москве в Пушкинском музее открылась масштабная выставка восстановленных советскими реставраторами произведений искусства, после чего все они были переданы ГДР — для Дрезденской галереи.
— Известно, что многие шедевры были в военное время утрачены, некоторые погибли во время эвакуации в хранилищах. Как описывает в повести ваш дед, часть произведений уничтожили эсэсовцы накануне капитуляции: был взорван бункер с античной коллекцией Берлинского музея, в другом бункере в районе Фридрихсхайна сгорели картины Рубенса, Ван Дейка, Мурильо и других выдающихся мастеров из Берлинской галереи, в третьем — в районе Гумбольдтсхайна — диверсионным взрывом уничтожены бесценные наброски Микеланджело к надгробию Пия II, пять из семи папок со всемирно известными рисунками Сандро Боттичелли к «Божественной комедии».
А иные полотна были уничтожены еще до начала войны. Читала, что Гитлер раздавал музейные экпонаты соратникам в их частные собрания под «идейными» предлогами. Летом 1937 года в Германии была объявлена кампания по очистке музеев от произведений «выродившегося» искусства. Дошло до того, что и великого Рембрандта объявили «художником гетто». Тысячи картин были уничтожены под руководством одного из гитлеровских искусствоведов.
— Тиранический режим, и этим все сказано. А Рембрандта Гитлер ненавидел за любовь к еврейству, интерес к библейским темам. Что же касается пропаж картин уже в послевоенное время, многое было разворовано. В некоторых случаях это даже трудно назвать воровством. Люди в хаосе что-то находили и подбирали, порой понятия не имея об истинной ценности вещей.
— Меня потрясла когда-то прочитанная история, как один немецкий искусствовед в крестьянском доме на обеденном столе увидел молочник и чашечки из бесценного коричневого фарфора, относящегося к первым опытам изобретателя европейского фарфора Беттгера. Он поинтересовался у женщины, известно ли ей, какую ценность представляют эти вещи. Она не могла понять сути вопроса. Тогда гость поведал ей историю о том, как Беттгер многие годы предпринимал попытку создать фарфор. В ответ услышал: «Мне это все равно. Мы беженцы, у нас ничего нет. По мне, молочник и чашки уж очень малы».
— Что можно сказать? Аристократические вещицы создавались, чтобы стоять на полках и чтобы люди ими любовались. И вдруг эти изделия попали совсем в иные жизненные реалии. Вообще, с трофейными вещами случалось много забавных историй. Общеизвестно ведь, как жены советских офицеров надевали трофейные ночные рубашки и отправлялись в них, как в вечерних платьях, в театр. Ведь рубашки были шелковые, с кружевами, очень красивые, каких многие из наших женщин в своей жизни и не видели.
— Вы помните свои чувства, когда попали в Цвингер?
— Впервые я посетила Дрезден в горбачевское время, это был мой первый выезд за границу. Не скажу, что Дрезденская галерея — мое любимое место, что я ощущала нечто особенное или сверхъестественное, стоя перед «Сикстинской Мадонной». Но, конечно, мне приятно, что мой дед спасал эти шедевры.
— Леонид Волынский не обижался, что его имя затерялось в подвиге коллективном?
— Думаю, какая-то обида была. Но мне, ребенку, конечно, об этом дед никогда не говорил. Кроме того, в то время высказывать подобные мысли люди боялись. Знаю, дед был обижен на то, что в июне 1945 года его отстранили от дальнейших поисков шедевров. Дед сопровождал поезд с картинами из Дрездена в Москву, где планировалась их реставрация. И на этом все закончилось.
— Он получил какие-то награды?
— Увы, обещанный орден Красной Звезды ему не дали. Помехой стала подлая пометка «был в плену», хотя дед геройски бежал из плена и работал в подполье на партизан.
— Обидно, конечно. К слову, что касается транспортировки шедевров для реставрации в СССР, дочь маршала Конева Наталья рассказывала мне, как для «Сикстинской Мадонны» отец дал в распоряжение свой личный самолет. Узнав об этом, искусствовед Наталья Соколова всплеснула руками. Мол, как же такое ценное полотно полетит на самолете? Маршал ее успокоил: «Он надежный — я сам на нем летаю». «Ну вы же маршал, а она — Мадонна», — сказала Соколова. Эта фраза на фронте стала крылатой. Ее употребляли, когда речь шла о чем-то трудновыполнимом.
— Да, все это я знаю. В своих мемуарах маршал Конев упоминает и моего деда.
— Почему спустя так много лет вы вернулись к теме спасения шедевров Дрезденской галереи в своем романе «Цвингер»?
— Дело в том, что сейчас я пережила своего деда по возрасту. Мне 57 лет, а он прожил 56. И мне показалось, что сейчас нам было бы интересно поговорить. Понимаете? Раньше я знала, что он пережил безмерно больше, чем я. А теперь я старше деда! Знаете, был такой фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича», он еще имел название «Мне двадцать лет». В нем есть такая сцена. У молодого человека происходит необычная встреча… с погибшим на войне отцом. Сын спрашивает совета о том, как он должен жить. Но слышит в ответ: «Тебе сколько лет?» Парень отвечает, что 23. На что отец говорит ему: «А мне — 21».
— О чем бы вы спросили деда, если бы он был жив?
— Ну, во-первых, о нескольких пропавших из семейного архива документах. Где они? Во-вторых, попросила бы рассказать историю спасения шедевров в деталях. Хотела бы увидеть все, как в кино. К слову, фронтовыми операторами был снят фильм о том, как маршал Конев едет осматривать шахты с картинами. Но где этот фильм сейчас можно найти — не знаю. Об этом тоже хотелось бы спросить деда.
— Как давно вы были в Киеве?
— Уехав из Киева десятилетней девочкой, вернулась спустя сорок лет. Приезжала дважды. Последний раз в 2012 году. Конечно же, слежу за всем, что происходит в Украине сегодня. Когда приезжала в Киев, поняла, как мне близок этот город. Прошлась по знакомым родным местам. Замок Ричарда, дом Булгакова… Киев безумно красив!
— На доме, где жил ваш дед, есть мемориальная доска?
— Дом под номером 23 на улице Малой Васильковской сохранился до сих пор, но, увы, таблички на нем нет. Однако, думаю, когда-нибудь она там все-таки появится.
5875Читайте нас в Facebook
