После ампутации ноги тяжело раненный доброволец батальона «Шахтерск» узнал, что помощи от государства он не получит
После тяжелого ранения в бою и ампутации ноги в августе 2014 года доброволец батальона МВД Украины «Шахтерск» Максим Клокун узнал, что его не оформили на службу надлежащим образом, поэтому помощи от государства он не получит. Только сейчас, после выигранного дела в Киевском апелляционном административном суде, появился шанс, что ему начислят выплаты и пенсию.
— Я получил ранение в августе 2014 года в предместье Иловайска, — говорит ветеран АТО 27-летний киевлянин Максим Клокун. — К тому времени враг создал вокруг этого города мощный укрепрайон: пять линий обороны, состоявших из забетонированных окопов. В штурме укрепленного района пришлось задействовать большое количество наших войск — это была крупная армейская операция. Я воевал в составе добровольческого батальона «Шахтерск», приписанного к Главному управлению МВД Украины в Днепропетровской области. Нашей задачей была зачистка освобожденных украинской армией городов и сел, поддержание в них правопорядка. Но ситуация на фронте заставила направлять добровольческие батальоны милиции на передовую. Мой третий по счету выезд для участия в операции по освобождению Иловайска стал для меня роковым.
*Максим Клокун (в центре) во время прохождения срочной службы. Рядом с ним сослуживцы из… Донецка
На войне применяют такой прием, как разведка боем. На окраине Иловайска мы, по сути, пошли именно в такую разведку. Тут нужно пояснить, что противник прятался в блиндажах и других хорошо защищенных подземных сооружениях. В окопах находились только их наблюдатели. Нужно было выманить сепаратистов из блиндажей. Ради этого мы пошли в атаку. В окопах сразу прозвучал сигнал тревоги, их начали заполнять стрелки. Это нам и было нужно! Мы по рации передали информацию артиллеристам, что можно открывать огонь. Десятки, если не сотни, снарядов обрушились на окопы, уничтожая «сепаров». В этом и был смысл разведки боем — дать возможность артиллерии уничтожить как можно больше российских наемников. Конечно, в ходе разведки боем гибли и получали ранения наши бойцы, но потери врага были гораздо большими. Это и оправдывало такие операции.
Так вот, после артобстрела наш командир приказал отходить. Только я встал, как возле моей правой ноги разорвался ВОГ-25. Это осколочный боеприпас. Выстрелили из подствольного гранатомета. Ногу оторвало, осколки разворотили левый бок, сильно повредили левое ухо (потом я узнал от врачей, что пробита барабанная перепонка, до сих пор очень плохо слышу).
— Вы потеряли сознание?
— Нет. Поначалу я и боли почти не чувствовал. Это состояние называется шок. Я служил срочную службу в разведывательном подразделении, поэтому хорошо знаю, как оказывать первую помощь при различных ранениях. Позвал ребят и говорил им, что нужно делать (многие в нашем добровольческом батальоне в армии не служили). Оторванная взрывом нога висела ниже колена на сухожилии и коже. Хлопцы вместо медицинской шины использовали мой автомат — примотали его к оторванной части ноги и бедру.
Когда меня вынесли с поля боя и повезли в машине «скорой» в Старобешев, боль стала жуткой. Я орал, требуя унять ее. Мне ввели довольно большую дозу обезболивающего — четыре кубических сантиметра. Но оно не помогло. В больнице Старобешева анестезиолог ввел какое-то сильнодействующее средство, и боль на время отпустила. Но я слышал, что врачи заявили: пока к моим ноге и бедру примотан автомат, они не займутся обработкой ран. Ребята отмотали оружие, и только тогда мое сознание отключилось.
Очнулся в автомобиле скорой помощи. На ноге стоял аппарат Илизарова, во рту было горько и сухо. Мне сообщили, что едем на аэродром, чтобы на вертолете доставить меня в знаменитую Днепропетровскую областную больницу имени Мечникова. Начала захлестывать сильнейшая боль. Медсестра сказала, что новые дозы обезболивающего колоть пока нельзя. Рядом сидел солдат. Мне было очень больно, поэтому я сжимал его колено. Через какое-то время этот парень попросил меня: «Ты не мог бы положить руку на другое колено, а то я уже ноги не чувствую». Когда мы приехали на место и меня перенесли в вертолет, врач ввел мне какой-то препарат, и я вновь провалился в забытье.
— Был шанс спасти ногу?
— Нет, и я это понимал. Когда проснулся после ампутации, ко мне пришли несколько врачей, извинились, что пришлось отрезать ногу, подробно объяснили, почему ее нельзя было сохранить.
Понятно, что на душе было очень тяжело. Я даже плакал. Но слезами делу не поможешь — нужно было думать, как жить дальше.
— У вас было предчувствие, что получите столь тяжелое ранение?
— Нет, ни у меня, ни у родителей предчувствия или вещих снов не было. Разве что утром того рокового дня у меня побаливало сердце. Ребята сказали: «Может, сегодня не поедешь?» — «Да ну, бросьте, — это не тот случай, чтобы оставаться на базе», — ответил я.
Кстати, родители не знали, что я на войне. Я им говорил, что дежурю на блокпостах на подъезде к Днепру. Через три дня после ампутации позвонил маме: «Я был на войне, остался без ноги». Мама на следующий день приехала ко мне.
Как раз тогда, через несколько суток после операции, я узнал, что при моем оформлении в добровольческий батальон «Шахтерск» не были соблюдены некоторые формальности. Из-за этого я оказался недооформленным на службу. К слову, такие же бюрократические проблемы были у многих других ребят из нашего батальона. Хотя все мы писали заявления на зачисление в его ряды, нам официально выдали под роспись оружие.
Знаю, что в подобных ситуациях оказались парни и в других добробатах — в «Айдаре», «Донбассе»… Больше всего обидно за тех, кто погиб. Их жены, дети, родители остались без поддержки государства. Я хоть и утратил ногу, но живой, могу обратиться в суд за восстановлением справедливости. А мертвые судиться не могут.
— Как вы оказались в батальоне «Шахтерск»?
— Когда Россия развязала войну на Донбассе, я учился в Университете туризма и работал менеджером в одной из компаний. Пошел в военкомат с просьбой отправить меня в армию. Мне ответили, что солдаты с моей воинской специальностью — командир разведывательного отделения бронемашины БТР-80 — пока не требуются. Я дней десять подождал — может, вызовут в военкомат. Не дождался и записался добровольцем в «Правый сектор». Меня направили на базу подготовки в поселок Десна под Киевом. Инструктор с позывным «Черный» учил новобранцев азам военного дела. Шла неделя за неделей, а на фронт нас не отправляли — у «Правого сектора» было мало оружия. Ребята начали искать возможность перейти в другие добробаты. Узнали, что возле Днепра на территории одной из баз отдыха формируется батальон «Шахтерск». С несколькими парнями поехал туда. Оказалось, чтобы стать бойцом батальона, нужно оформиться на службу в милицию. Мы написали заявления. Нас поставили на довольствие, платили зарплату (мы расписывались за нее в ведомости), выдали оружие, боеприпасы.
В первую командировку в зону АТО мы отправились в конце июля 2014 года в Пески, что на околице Донецка. Добирались туда на… рейсовых автобусах. А затем нас командировали на базу, обустроенную под Мариуполем в хозяйственных постройках бывшего колхоза. С нее выезжали на боевые задания — к Иловайску, на разведку аж до самой российской границы. Часто помогали сотрудникам СБУ задерживать российских агентов в различных городах и поселках. Кстати, больше всего при проведении таких операций я боялся убить невиновного человека, ведь агенты, как правило, оружия при себе не имеют, ходят в гражданской одежде.
— Протез вам оплатили волонтеры?
— Да. За собранные ими средства меня направили в Польшу к классному специалисту, который подобрал протезы для многих бойцов АТО. Кстати, прежде чем начать пользоваться постоянным протезом, сменил три временных. Деньги мне на лечение давали многие люди, в том числе с бывшей маминой работы — прежде она служила в правоохранительных органах. Кстати, сейчас я работаю в Министерстве внутренних дел Украины — в отделе, который занимается выдачей документов участникам АТО. Правда, почти вся зарплата уходит на такси — на протезе ведь в переполненных маршрутках и метро не поездишь. Вообще, долго ходить на «железной ноге» тяжело: за день на работе так устаю, что, возвращаясь домой, почти сразу ложусь спать. А еще заочно учусь в Академии МВД, так что через несколько лет стану офицером полиции.
*В столичном Институте хирургии и трансплантологии имени Шалимова Максиму Клокуну лечили раны на разорванном осколками левом боку. На фото Максим с волонтером с позывным «Леля». Фото с сайта pidmoga.info
— Знаю, что вы выиграли дело в суде против Главного управления МВД Украины в Днепропетровской области. После этого вас должны официально признать бойцом «Шахтерска»?
— Получилось так, что районный суд отказал в требовании признать меня бойцом «Шахтерска» на том основании, что этого батальона уже не существует. И вот теперь Киевский апелляционный административный суд отменил это решение. Кроме того, он обязал областное управление МВД еще раз рассмотреть вопрос о признании того, что летом 2014 года я был в рядах милиции и служил в батальоне «Шахтерск».
— Это решение было принято после того, как мне пришлось заявить отвод первому составу Киевского апелляционного административного суда, рассматривавшего апелляцию Максима, — вступает в разговор адвокат Николай Пономарев. — Дело в том, что судьи вели себя откровенно неуважительно по отношению к Максиму. Двое из них во время процесса, уткнувшись в смартфоны, то ли переписывались с кем-то, то ли играли в игры. Когда объявили технический перерыв и мы должны были выйти из зала, председательствующая прикрикнула на Максима: «Выходите быстрее — бегом, как в армии. Раз-два, раз-два…» Я был шокирован. Сказал: «Он же на протезе!»
Поведение судей заставило меня поинтересоваться, кто они такие. Оказалось, все трое переведены из Донецкой области, причем у них есть там дорогостоящее имущество. Мы с Максимом решили объявить им недоверие и пришли на следующее заседание с ребятами из общественной организации «Київське ветеранське братство». Закончилось тем, что судьи взяли самоотвод. Новый состав суда вынес решение в пользу Максима. Впрочем, борьба за восстановление справедливости продолжается.
*Ребята из «Київського ветеранського братства» пришли в суд поддержать Максима. Фото из «Фейсбука»
— Знаете, что я куплю первым делом за деньги, которые получу от государства как боец, утративший ногу в АТО? Автомобиль, — сказал нам на прощание Максим Клокун. — По закону инвалид имеет право ввезти раз то ли в 10, то ли в 15 лет машину без оплаты таможенного сбора. Впрочем, при этом за авто плачу я, а его собственником считается собес.
5008Читайте нас в Facebook
