Ирина Геращенко: «В нашем обществе востребованы ненависть и злость»
— Ирина, в последнее время в СМИ активно муссируется тема досрочных парламентских выборов. Они возможны?
— Я достаточно низко оцениваю вероятность досрочных выборов. Однако эту перспективу нельзя исключать. Сейчас мяч на поле парламента.
Очевидно, что Украине важно провести год без выборов. Главный аргумент: избирательная кампания, как правило, отрывает политиков от работы, а перед нами стоят очень серьезные задачи на нынешней сессии. Во-первых, блок безопасности. Начиная от законопроекта о национальной безопасности, поданного президентом, и заканчивая законопроектами, над которыми еще идет работа, — например, о гуманитарном разминировании (по информации Министерства обороны, взрывоопасными предметами усеяно около семи тысяч квадратных километров, и это только на подконтрольных Украине территориях Донецкой и Луганской областей). После принятия так называемого закона о реинтеграции Донбасса (речь о Законе «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях». — Авт.) необходимо усовершенствовать другую законодательную базу, в частности принять закон о статусе граждан, незаконно удерживаемых в Российской Федерации и на оккупированных территориях, и о статусе пропавших без вести.
Во-вторых, предстоит голосование во втором чтении закона об Антикоррупционном суде. Он будет принят без сомнений. Притом, поверьте, поддержка депутатов будет солидной. Мой прогноз — не менее 250 голосов.
В-третьих, есть и кадровые вопросы: изменение состава Центральной избирательной комиссии, плюс, мне кажется, все-таки пришло время назначить министров (а то у нас до сих пор есть исполняющие обязанности), да и некоторые парламентские комитеты уже два года работают без руководителей.
Понятно, что в пылу избирательной кампании такие серьезные решения не принимаются в принципе. Предвыборная гонка дестабилизировала бы и без того разбалансированный парламент, от которого и общество, и президент ожидают конструктивной работы.
Однако для некоторых политических сил и их лидеров выборы уже начались. Они уже не ходят на работу (некоторых приходится вылавливать в кулуарах и взывать к разуму: «Вернитесь в зал и проголосуйте»), куда-то бесконечно ездят, занимаются внешней политикой, причем иногда во вред Украине. Призывают наших партнеров: «Не давайте безвиз», «Не давайте летальное оружие»
Выборы очень дорого обходятся для страны. Но неработающий парламент — еще дороже. В общем, на мой взгляд, досрочные выборы маловероятны. Но, если парламент будет «стараться», всякое может быть.
— Вы даже написали в «Фейсбуке», что «годинник тікає проти парламенту».
— Да он «тикает против» и по другим причинам. Потому что на самом деле выборы — срочные или досрочные — все равно приближаются. Сегодня у нас огромная очередь критиканов (так зажигательно и эмоционально все оплевывают друг друга), чуть меньше — дающих советы, но при этом несколько десятков человек реально работают. А во время избирательной кампании всем надо будет идти к избирателям и не только рассказывать, какой плохой кто-то, а доказывать, почему ты лучше и чем эти годы конкретно занимался. И тут многим будет нечего предъявить обществу, они пять лет разглагольствовали и критиковали.
Уверена, что читатели вашей газеты знают, что работать тяжелее, чем болтать и критиковать. С трудом достигаешь чего-то, бывает, набиваешь шишки и ошибаешься. Но ты ведь работаешь. А рядом кто-то стоит в белых перчатках и белом манто и рассказывает, что ты делаешь не так, при этом ничего не делает сам.
Еще один момент. Важно, чтобы общество осознало, что с 2014 года наша страна прошла долгий и тяжелый путь. Я говорю о невозвращении в «единую гавань». Однако есть серьезная угроза отката.
— Надеюсь, этот вариант исключен.
— Увы, угроза реваншизма существует. Некоторые политические силы мечтают об этом. Да, балалайку и гармошку никто не возьмет в руки, косоворотки и кокошники не наденет. Они все пойдут к избирателям в вышиванках. А что будет под этой вышиванкой — вопрос. Популизм, беспринципность и безответственность часто прячут под ней.
Россия будет использовать все способы влияния на избирательную кампанию через гибридные методы, через интернет-войны и дискредитацию украинских политиков, лишь бы завести в ВР широкую пятую колонну. Путину дорого обходится оккупация Крыма и Донбасса — их надо финансировать, а бюджет России истощился из-за действия санкций. Поэтому сейчас Кремль будет делать ставку на внутренние раздоры в Украине. Это и дешевле, и приятнее, и эффективнее. Посему очень важно не дать развалить страну и реализовать реваншистские сценарии.
— Многие говорят, что Путин взвинтится после чемпионата мира.
— Может взвинтиться в любой момент, судя по событиям в той же Британии и Сирии. Важно, чтобы это понимала не только Украина, но и весь мир. Чтобы все вместе его останавливали.
— Следующая тема. Без преувеличения, вехой в истории войны стало 27 декабря прошлого года, когда прошел самый масштабный обмен пленными…
— Тяжелейшими усилиями президента, его команды, всех наших представителей в Минской группе, в том числе Леонида Кучмы, дипломатов, Службы безопасности Украины, Генпрокуратуры и других ведомств удалось освободить 74 украинца, а еще в январе военнослужащего Романа Савкива и в начале марта — двух пограничников.
* 27 декабря 2017 года прошел самый масштабный в истории войны обмен пленными. «Я отношусь к теме освобождения не как к работе, а как к важной миссии. Это уже часть жизни…» — рассказала Ирина Геращенко. Фото из «Фейсбука»
— Я была уверена, что окно возможностей для дальнейших освобождений наших ребят остается приоткрытым во время избирательной кампании Путина, — продолжает Ирина Геращенко. — Что он, понимая, каковы его имидж и репутация в мире, все-таки продолжит освобождение украинцев — и тех, кто в тюрьмах Российской Федерации, и тех, кто в застенках ОРДЛО, — чтобы таким образом продемонстрировать международному сообществу образ миротворца. Однако в феврале у нас сорвались планы по освобождению нескольких военнослужащих. Переговоры идут крайне тяжело. Мы видим, что другая сторона не очень-то заинтересована в прогрессе, в имплементации Минских соглашений в широком смысле этого слова — начиная с вопросов безопасности, гуманитарного блока и заканчивая освобождением заложников.
Мы задействуем все возможности: и церковь, и наших международных партнеров (Чийгоз и Умеров освобождены при посредничестве президента Турции Эрдогана). То есть ищем любые пути и механизмы, чтобы вытащить людей. Хочу, чтобы все услышали: Украина борется за каждого.
Но что происходит на той стороне? Вот сейчас, например, в украинских тюрьмах находятся более двадцати граждан Российской Федерации.
— Осужденных за участие в войне на Донбассе?
— Да. По статьям «терроризм, посягательство на территориальную целостность и суверенитет Украины». Знаете, что любопытно? У многих этих россиян ни разу не побывал даже консул.
— Как постоянно пишет российский журналист Аркадий Бабченко, обращаясь к соотечественникам, ставшим наемниками: «Родина тебя бросит, сынок. Всегда».
— Эти люди России не нужны. У Виктора Агеева (задержан на Донбассе летом 2017 года и приговорен украинским судом к десяти годам лишения свободы за участие в террористической организации. — Авт.) консул Российской Федерации был лишь однажды. И то после публичных обращений его мамы.
Цинизм в том, что Российская Федерация ни разу не подала никаких запросов в наш МИД, не предложила их забрать и передать в ответ наших военных. Когда я в Минске говорю россиянам: «Заберите своих, пожалуйста, а нам наших из тюрем РФ отдайте», у них начинаются ритуальные танцы: «Нас на Донбассе нет».
Так называемые представители ОРДО и ОРЛО требуют включить россиян в их списки. Я парирую: «Это граждане РФ». В ответ слышу убийственные аргументы: «У этих людей двойное гражданство. Они приняли гражданство «ДНР» и «ЛНР». Тогда я говорю: «Давайте у самих россиян спросим». Обратилась к представителям РФ: «Россия признала «ЛНР» и «ДНР»?» Те в ответ только ухмыльнулись в усы.
— Буквально?
— Ну, конечно. Россию интересует не Крым или Донбасс, ее цель — Украина. А Донбасс — это средство террора и дестабилизации нашей страны. Заложников Москва использует как элемент шантажа и давления.
Самые сложные переговоры (если говорить о тех, кто в тюрьмах ОРДЛО) — о наших военных. Некоторых ребят удерживают больше трех лет. Это Сергей Глондарь, Александр Кореньков, Богдан Пантюшенко и другие.
* Ирина Геращенко: «Заложников Москва использует как элемент шантажа и давления». Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
— Мне говорили, что до сих пор там есть попавшие в плен после Иловайска, то есть с августа 2014 года.
— Есть и такие. Самое сложное — установить факт пребывания там человека, ведь боевики скрывают информацию о заложниках. От освобожденных в декабре ребят мы кое-что узнали о тех, кто там еще остался. Например, о парне, который у нас числится в списках пропавших без вести. Вторая сторона в Минске никогда не подтверждала, что он у них, что он жив. А ребята сидели с ним в Макеевской колонии.
Конечно, мы тут же включили его в списки. И ткнули носом представителей ОРДО: «Что же вы делаете? Как такое может быть?»
Отношение к военным там очень суровое, мягко говоря. Им запрещено звонить семьям. Туда не допускают Красный Крест, не дают передавать посылки, с письмами тоже проблема. Такое бесчеловечное отношение — это элемент психологических пыток. Ежедневное нарушение прав человека по отношению к нашим военным и гражданским должно получить очень серьезную реакцию правозащитных организаций. А для России, которая все это заварила, и для тех, кто издевается над заложниками, должны наступить последствия.
Знаете, я была удивлена, когда журналисты и эксперты после освобождения заложников начали какую-то странную дискуссию: как можно было отдать 306 человек, а забрать только 74? Господа, это живые люди, тут вообще не может идти речь о цифрах. Даже если освободим одного — уже здорово. Это не математика, а жизни! Вы хоть представляете, в каких условиях они там находятся?
Звучали реплики, мол, среди этих 74 были и дезертиры. Да, это правда, среди освобожденных и членов их семей есть разные люди. И мы все сейчас это отчетливо видим. Однако среди них есть и герои. Наша задача как переговорщиков — забрать всех. А если к кому-то есть вопросы у правоохранительных органов, военной прокуратуры или психиатров, они их зададут, не сомневайтесь.
Еще скажу, что у всех без исключения заложников очень серьезные проблемы со здоровьем. Приведу статистику о состоянии тех, кого освободили в декабре: у двоих выявлен туберкулез, у пятерых — гепатит, у троих — физическое истощение, у четверых — опухоли, у семерых — закрытая черепно-мозговая травма, а еще цирроз печени, псориаз, сахарный диабет, обезвоживание, суицидальные риски и острые проблемы с зависимостями
Если говорить об украинских тюрьмах, то туда имеют доступ представители Международного комитета Красного Креста, у осужденных есть право на звонок, на посылку, на письмо омбудсмену.
— Можете что-то рассказать о судьбе молодого донецкого журналиста Станислава Асеева? Его вроде содержат в помещении арт-платформы «Изоляция», которую боевики «ДНР» превратили в концлагерь.
— Едва стало известно о его задержании, мы потребовали освобождения Станислава. Примечательно, что боевики долго не давали никакой информации ни его маме, ни нам.
Первым, кому они подтвердили, что Асеев в тюрьме, стал Союз журналистов России, руководитель которого вместе со своим украинским коллегой недавно подписали воззвание об освобождении Асеева. Правда, безадресное такое воззвание. А надо было, господа, обратиться к Путину: «Президент Российской Федерации, будьте любезны, освободите Асеева, Сущенко, Сенцова и всех остальных».
Любопытно, что в этом заявлении еще содержится пассаж о приглашении журналистов посетить оккупированный Крым. Меня лично покоробила такая легитимизация отношений с пропагандистами, участвующими в записи пыток над нашими военными и прочих далеких от журналистики вещах.
Мы боремся за освобождение Стаса с лета 2017 года, включали его во все списки, настаивали на его освобождении в декабре. Несмотря на колоссальные усилия, пока прогресса нет.
— Когда забирали наших заложников, вам пришлось заехать в оккупированную Горловку. Причем вели вы себя там…
— Мы были в эйфории.
Освобождение должно было пройти на нейтральной территории. Перечислю тех, кто был в колонне. Я, омбудсмен Лутковская, офицер Службы безопасности без оружия, украинские журналисты и несколько автобусов с теми, кого мы должны передать «республикам». Почему-то проехали «нейтралку». Едем дальше. Вдруг смотрю: надпись «Горловка» и флаги псевдореспублик. Остановились на автомобильной стоянке. Там десятки вооруженных людей в какой-то непонятной военной форме. Из окна автобуса увидела — стоят наши. Узнала ребят, лица которых видела только на фото. Выскочила, а ко мне уже бегут: «В автобус! Назад! Кто вы такая?»
Но меня было не остановить. В глазах ребят такая радость… Наверное, только в тот момент мы поверили в реалистичность происходящего. Я в порыве эмоций сняла шапку, швырнула ее вверх: «Ура!» А они в ответ: «Слава Украине!»
Вслед за мной высыпали журналисты. Люди с оружием стали стеной, но потом расступились. Объятия, улыбки, слезы… Кстати, говорили мы только на украинском языке.
Тем временем стемнело. Никакого освещения, кроме огоньков от камер журналистов и фотокамер. Передали тех, кого привезли, и стали забирать наших. И вот тут началось. Боевики читают по списку: «Герасименко!» Он отвечает: «Николай. Слава Украине!» И следом целый хор — до хрипоты. Потом ребята вошли в раж и стали кричать: «Горловка — это Украина! Макеевка — это Украина!»
— Представляю, как тех корежило.
— Не то слово. Когда уезжали, сказала этим «воякам»: «Merry Christmas! Happy New Year!» — Они: «В смысле?» (смеется).
Шесть часов вечера, темень. Президент ожидает нас недалеко от линии фронта, буквально в нескольких километрах, чтобы поздравить ребят и вместе лететь в Киев. Надо торопиться. Я в этой темени и суматохе больше всего боялась потерять журналистов, которые все снимали и снимали. Но самое смешное: когда мы сели в автобус, потом выяснилось, что туда вскарабкались несколько человек — те, кого наша сторона только что передала на обмен, а они в последний момент передумали. Забрали их с собой.
Кстати, 26 декабря, накануне обмена, мы с Лутковской и заместителем генпрокурора Стрижевской посетили харьковскую тюрьму, где находилась часть тех, кого должны были переместить в ОРДЛО. А утром — пансионат «Сосновый бор», где пребывали остальные. Мы спрашивали: все ли по доброй воле перемещаются, есть ли у них жалобы, замечания, пожелания, нарекания. Пару человек пожаловались на условия. Остальные претензий не имели. Мы всем пожелали мира и чтобы они больше не совершали противоправных действий.
* «Искренне счастлива, когда удается освободить чьего-то сына, мужа, брата. Больно, когда нет результата», — говорит Ирина Геращенко. Фото из «Фейсбука»
— Ирина, вы наверняка много общаетесь с мамами и с женами ребят, которые находятся в плену. Как можно выдержать такое?
— Это психологически самое тяжелое. Потому что они ожидают от тебя только одного — даты освобождения. А когда нет ответа на этот вопрос…
Я отношусь к теме освобождения не как к работе, а как к важной миссии. Это уже часть жизни… Искренне счастлива, когда удается освободить чьего-то сына, мужа, брата. Больно, когда нет результата. Конечно, семьи очень тяжело переживают, когда долго нет прогресса. Я их понимаю…
Знаете, на самом деле эти женщины, как и их мужья в плену, демонстрируют удивительный героизм, выдержку, мужество. Ищут любые пути: давят на власть, встречаются с послами. Они отчаянно борются за свободу своих близких.
Сейчас в обществе почему-то очень востребованы ненависть и злость. А на самом деле всем нормальным людям хочется любви, преданности, верности. Именно эти женщины — жены и мамы заложников — ежедневно демонстрируют очень важные уроки, настоящие ценности: любовь, терпение, веру, борьбу за свободу.
Мы встретились с освобожденными ребятами в январе, они были уже в другом психологическом состоянии и очень философски рассуждали о плене. Для них это было не только испытание, но и переосмысление. Насколько сильно они любят свою жену? Насколько важна для них мама? Что для них Бог и вера? Как они хотят прожить свою жизнь, чтобы больше не потерять ни одной минуты общения с близкими?
Кто-то за время плена бросил курить, кто-то стал учить языки, кто-то стал верующим. Все подкалывали харьковчанина Лешу Кириченко, когда он тащил в автобус два огромных мешка: «Ты нажил в плену майно?» А это были книги.
— Я занимаю жесткую позицию: Донбасс и Крым — это Украина…
— У меня много информации о том, что происходит на оккупированных территориях. Имею определенные контакты и стараюсь как-то поддерживать людей. Нередко на личную почту или в «Фейсбук» пишут: «Мы вас читаем. Пожалуйста, освободите Донбасс. Не бросайте нас. Не забудьте о нас».
Я за эти годы 77 раз бывала с рабочими поездками на Донбассе. Последний раз — в феврале этого года ездили с коллегами в Луганскую область. В Катериновке (это освобожденное село, которое было в серой зоне) встретили на площади местных женщин. Они увидели нас, и одна говорит: «Ой, а ты что, Геращенко? Боже, ты ж по телевизору совсем другая, а тут такая маленькая». Спрашиваю: «У вас тут бывает ОБСЕ?» — «Вы что? Какое ОБСЕ? Они сюда не приезжают».
Когда заметила, что у них прекрасный украинский язык, они ответили: «Так мы же украинцы».
Люди были страшно рады, что к ним кто-то приехал из Киева: «Вы нас не забываете, не бросили». Очень приглашали на чай. Пообещала в следующий раз обязательно приехать.
На минувшей неделе в Катериновке побывал президент Порошенко. Знаю, что его охрана нервничала, ведь до линии фронта несколько сот метров, там каждый день обстрелы, ночами работают диверсионные группы, они ставят мины и растяжки. Но для жителей этого маленького села, где осталось 200 человек, в том числе 20 детишек, это самый сильный сигнал, что Украина своих не бросает.
Мне очевидно, что если хотим реинтегрировать Донбасс, то должны бороться не только за территории, а в первую очередь за людей. К тем, кто проживает в «Л/ДНР», отношусь как к заложникам оккупационного режима.
Безусловно, там люди с очень разным мировоззрением, с разными позициями. Однако и в Киеве есть такие же. Мы не можем всех украинцев в оккупации считать коллаборантами и предателями. Там очень много тех, кто ждет Украину. И они должны нам помочь освободить Донбасс. И знать, что для нас это важно и что мы за них боремся.
— Ирина, как вы вообще все успеваете? И в парламенте работаете, и в Минске переговоры ведете, и на Донбасс ездите. Вы же еще мама и жена.
— Конечно, как и все женщины, много чего не успеваю. Однако у меня есть тыл, за что спасибо моим близким. На самом деле семья — это то, что тебе дает силы. Считаю, что самое мудрое, что я сделала в своей жизни, — это то, что в 38 лет родила второго, а в 42 года — третьего ребенка. В 24 — первого.
Мне кажется, что дети в зрелом возрасте по-другому воспринимаются. Иногда вечером приходишь домой и хочется, чтобы тебя никто не трогал, а они бегают вокруг тебя или спорят в соседней комнате, кота Амурчика в разные стороны тянут, потом требуют сказку на ночь (я их сама придумываю) или еще что-то. И нужно спасать Амурчика, рассказывать сказку, поиграть, отобрать у них планшеты и вручить книжку. Это и дает силы. Вот что я не люблю и не успеваю, так это готовить.
Завершу разговор рассказом об одном эпизоде. Когда после обмена мы общались с ребятами и их семьями, Алексей Кириченко сообщил, что учится печь настоящий венский штрудель — с тончайшим тестом и вишневой начинкой. Он пообещал нас угостить, когда освободим остальных. В общем, очень хочется попробовать Лешин штрудель…
Фото возле заголовка Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
1046Читайте нас в Facebook
