Цветов и объятий не было, все сидели по подвалам — как Лисичанск освобождали от «русского мира»
О том, что происходило в те дни в городе, «ФАКТАМ» рассказал коренной житель Лисичанска, заведующий отделением детской областной больницы Михаил Савенков.
— Михаил, что вы почувствовали, когда поняли, что кошмар закончился?
— Разумеется, облегчение и радость. Мы очень ждали прихода Вооруженных Сил Украины.
— Покидали Лисичанск во время боевых действий?
— Нет. Наша семья решила никуда не выезжать.
— Как проходило освобождение города?
— Если из соседнего Северодонецка боевики просто удрали и все прошло, условно говоря, спокойно, то в Лисичанске было «жарко».
Когда наши пошли в наступление, боевики применили свою обычную подлую тактику: стреляли из густонаселенных жилых кварталов, чтобы туда прилетала «ответка» и было побольше разрушений. Это их метод.
Мы не находились в центре событий, поскольку больница, в которой я работаю, расположена в спальном районе. К счастью, за все это время ни один снаряд в наши здания не попал.
Часть боевиков сразу же сбежала. Коллега видел, как возле больницы они останавливали машины, вышвыривали оттуда людей и забирали транспорт. Одна машина не остановилась, стали по ней стрелять.
И вот в какой-то момент после жуткого непрерывного грохота, взрывов, стрельбы, канонады «Градов» наступила тишина. 24 июля вечером в город зашла колонна наших военных.
— Как их встречали?
— Цветов и объятий не было точно. Народ в основном сидел по подвалам. На улицах ни души. Многие понятия не имели, что делается в городе. Никакой информации, разве что кто-то что-то расскажет. Но как верить слухам?
На следующее утро мы с женой и пятилетним сыном сели на велосипеды и поехали в центр. Мимо нас на скорости проносились груженые (многие аж проседали под тяжестью) машины. Люди, пользуясь затишьем, пытались выехать из города. Они не понимали и не знали, что Лисичанск освобожден.
То, что увидели, вряд ли когда-то забуду. «Отутюженный» танковыми траками асфальт, разбитые бордюры, висящие провода, дома без окон… Были здания, где не осталось ни одного стекла. Кругом разруха.
Мы выехали на центральную улицу, а навстречу батальон «Донбасс». Очень хотелось сказать им спасибо, но они даже не остановились — очевидно, нельзя было. Опасность сохранялась, ведь работали снайперы боевиков. В общем, было не до сантиментов.
Ребятам досталось тогда. Бойцы «Донбасса» лечились в нашей больнице. Порой даже просто переночевать приходили, поскольку у нас пустовали палаты. Для них панцирная сетка была роскошью, не говоря уже о простынях…
*24 июля над зданием горсовета вновь развевался желто-синий флаг
— Как начиналась «русская весна» в Лисичанске?
— Мы с женой с самых первых дней были категорически против «ЛНР». А как по-другому? Когда некоторые узнавали, что мы не ходили на «референдум», делали круглые глаза: разве такое может быть?
Кстати, мои коллеги по работе в основном тоже оказались проукраинскими. Так что никакого дискомфорта я не ощущал и взглядов в своей среде не скрывал. А вот жене (она учитель) было тяжело. Даже после освобождения города в ее учебном заведении возникали конфликты. И зарезать обещали, и «бандеровкой» называли. Всякое в свой адрес слышала.
— Когда вы поняли, что события принимают серьезный оборот?
— В конце апреля — начале мая. Как раз находился на курсах в Луганске.
Добирался туда на автобусе. Две пассажирки, мама с дочкой, увидев блокпост, где стояли непонятно кто, восхищались: «Эти люди нас защищают».
Тогда много гулял по Луганску. Даже пообщался с теми, кто захватывал областную администрацию. Мрак, конечно. Не понимал, почему все так просто: есть ведь страна, а эти говорят, что ее нет и не было…
Ни для кого не являлось секретом участие россиян в раскачивании ситуации на Донбассе. На пророссийских сборищах, маршах «Лисичанск, вставай!» стояли не только местные, но и чужаки. Знакомые ребята как-то поехали на митинг за единую Украину в Северодонецк (их там побили). Видели неподалеку каких-то теток и мужиков — по-иному одетых, в грязной обуви (в Северодонецке почва песчаная, грязь просто не налипает), слышали говор, который любому местному режет слух.
До этого, сколько живу в Лисичанске (сейчас мне 41 год), ни разу не видел российского флага. А тогда триколоры пестрели на каждом шагу. Было очевидно, что вся эта вакханалия кем-то срежиссирована.
Поначалу приехавших «товарищей» насчитывалось несколько десятков. Но силовики — эсбэушники, прокуратура, милиция — ничего не предпринимали, чтобы их выдворить. Постепенно милиция «перекрасилась» и начала ходить с «ополченцами». Вскоре появились профессиональные российские военные и кадыровцы. Их с каждым днем становилось все больше.
Восьмого мая «вежливые люди» пришли на телевышку и отключили «1+1», «5-й канал» и СТБ. Они привезли свое оборудование и провели перенастройку на «Россия-1» и «Россия-24». И началось: то в маршрутке радио «Новороссия» рассказывает про «кровавую хунту», то Киселев с Соловьевым про «распятого мальчика»… Я, честно говоря, не выдерживал.
Самым неприятным было осознание, что мы бессильны что-то изменить. Но все равно Лисичанск сопротивлялся. Уже во время оккупации то тут, то там появлялись надписи «Лисичанск, Донбасс — Украина». Как-то на центральной улице нарисовали украинский флаг размером где-то метр на два. Представляете? Люди рисковали, но демонстрировали, что будут бороться.
— Как вели себя представители «народной власти»?
— По-разному. Часто привозили в больницу какие-то подарки и конфеты.
— Под телекамеры?
— Конечно. Сплошная показуха. Городское телевидение с восторгом показывало эти акции. А мне было очень жалко детей. Ради визита бандитов из пяти-шестилетних ребят делали арлекинов…
На блокпостах дежурили и адекватные, и бомжи, и наркоманы, и откровенные уголовники. Когда в школах проводили выпускные, родители боялись везти через блокпосты нарядных красивых девочек.
— Вы работали во время боевых действий?
— Конечно. В пятницу, 18 июля, они начались на подступах к городу. А в ночь на понедельник — уже на территории Лисичанска. Наш город вытянут вдоль Северского Донца на много километров. В те дни он оказался разделен на две части.
Знаете, поначалу ты не ощущаешь опасности и не совсем понимаешь, что происходит вокруг. Кажется, что смотришь фильм про войну.
В понедельник утром я пришел на работу. На всю больницу всего четыре врача (обычно двенадцать). Многие физически не могли добраться — кругом была стрельба.
Провели пятиминутку без начальства. Решили, что всех маленьких пациентов надо собрать на одном этаже.
В те дни дежурства были простые, потому что почти никто не поступал. В нашем отделении находилось всего три ребенка, и то двоих смогли забрать родные, а третий малыш недоношенный — меньше двух килограммов — нуждался в квалифицированном уходе. Медсестры свою работу выполнили хорошо. С ним все нормально.
Перед освобождением привезли раненого мальчишку. Они с другом хотели залезть на террикон, чтобы посмотреть, что делается, и подорвались на растяжке. Один насмерть, второй ранен… Больше детских ранений не было. Слава Богу, ни один ребенок у нас не умер.
Когда начала работать артиллерия, перебрались в подвал. Там пережидали обстрелы вместе с людьми из близлежащих домов. По сути, персонал жил на работе.
Хочу еще отметить цеховую солидарность врачей. Нам приходил помочь реаниматолог-анестезиолог, который живет в этом районе. Он никакого отношения к нашей больнице не имел, но отсиживаться дома не мог. Точно так же приходили и «чужие» лаборанты. На мой взгляд, это очень серьезный показатель отношения к профессии.
Воды в домах не было (хотя в больнице имелись запасы), электричества не было… Ничего не было. Еду готовили на кострах. Самую простую.
*Боевики применяли свою обычную подлую тактику: стреляли из густонаселенных жилых кварталов, чтобы прилетала «ответка»
— Раненых привозили?
— Да. «Скорые» не могли проехать в ту часть, где находилась больница для взрослых. Так что раненые попадали к нам. Поскольку у нас имелись генераторы, ненадолго включали электричество и оперировали. Обычные детские врачи были вынуждены работать как травматологи. Каких-то наводящих ужас ранений, честно говоря, не видел.
В те дни мы испытывали дефицит инфузионных растворов (растворы, предназначенные для введения в организм через кровеносный сосуд. — Авт.), поскольку таких запасов у нас по определению меньше, чем во взрослых больницах. Все «закрома» очень быстро истощились.
После освобождения выяснилось, что в здании Лисичанского районного нефтяного управления в центре города боевики накопили немало «гуманитарки». Москвичи присылали помощь «защитникам Донбасса», на которых напали «фашисты», — в основном медикаменты, шприцы, антибиотики, перевязочный материал. Но мы не получали ничего. Лишь после прихода наших все передали в больницы.
Еще в этот офис боевики свозили награбленное. Очевидцы рассказывали, что в кабинетах стояли холодильники, еще какая-то бытовая техника. В первые дни после освобождения им приходилось буквально ходить по чехлам от мобильных телефонов.
— Где хоронили погибших?
— Не знаю. Но слышал, что порой тела день-два лежали на жаре.
— Вернемся к первому мирному дню.
— Мы сразу же поехали к родственникам жены и моим. Убедились, что, слава Богу, все живы.
— Вы не знали, что с ними?
— Ни они не знали ничего, ни мы. Связи же не было. Неведение — вот что было самым страшным.
Под вечер народ начал выползать из укрытий. Хозяева стали открывать свои магазины и киоски, люди — возвращаться в квартиры. У большинства пропали продукты. Но самой главной проблемой было безводье, а уже потом отсутствие еды. Долго не было газа и света.
Нам в тот период очень помогли северодончане. Их город гораздо меньше пострадал, поэтому они привозили в больницу хлеб, продукты, воду.
Мы, в свою очередь, покупали нашим защитникам сигареты, носки, угощали фруктами.
Все равно, невзирая ни на что, настроение было приподнятым. Хотя, разумеется, не все испытывали радость. Иногда мы на себе ощущали тяжелые взгляды. А когда видели машину с украинским флажком, понимали, что эти люди для нас как родные.
— Какие сейчас настроения в городе?
— Разные. В основном преобладают пофигисты. Многие призывавшие Путина ввести войска уехали в Россию. Некоторые «упоротые» сепаратисты остались, но с ними ничего не поделаешь. Переубеждать бесполезно.
Однако, знаете, искренне не понимаю, почему сейчас патриотическим воспитанием занимаются люди, которые организовывали «референдум». Они, извините, рвали одно место за «Новороссию», а сейчас переобулись на ходу и уже кричат: «Украина, Украина, Украина!» Вот как это?
Впрочем, тех, кто с нормальной проукраинской позицией, немало. В том числе и переселенцы (хотя разрушенный город для жизни не очень подходит, их у нас около двух тысяч). И они что-то делают для города: кто-то кафе открыл, кто-то магазин.
Обстановка меняется в лучшую сторону. «Новороссию» давно никто не превозносит, да и к России многие охладели. Люди стали активнее, они больше ценят то, что есть, стараются быть полезными. Появляется что-то новое, неформальное. Радует молодежь. Школьники, студенты в основном патриотически настроены.
Когда в прошлом году здесь выступал Вакарчук с «Океаном Ельзи», это стало классной прививкой против «русского мира». Тысячи людей на стадионе с украинскими флагами, в вышиванках — это нечто. И на литературных чтениях Ады Роговцевой было полно зрителей. То есть надо больше проводить культурных и спортивных мероприятий, все делать от души, от сердца. И показывать, что Украина — это прогресс, а «за поребриком» мрак и болото…
Я понял, что в «ЛНР» будущего у моей семьи нет, что не хочу терять Украину. Потому что без родной страны ты не человек. А те, кто перешел на ту сторону, предали себя, прежде всего.
У меня в Луганске осталось много проукраинских знакомых. Они говорят: «Мы не понимаем, почему так случилось?» Очень их жалко.
Иногда вступаю в дискуссии в «ватных» чатах. Спрашиваю: вот скажите, от чего нас защищали «ополченцы» с россиянами? В Лисичанске ведь нет насильственной украинизации. Мы живем нормальной жизнью. А те несколько месяцев в «ЛНР» — словно страшный сон.
5466Читайте нас в Facebook
