На Дебальцево противник бросал большие силы и нес колоссальные потери, — полковник ВСУ
Наступление врага началось 22 января. «Военачальникам» террористов поставили задачу сформировать котел. 5 февраля был захвачен Углегорск, 7 февраля — село Редкодуб, 9 февраля — Логвиново (через него проходит трасса Артемовск—Дебальцево, по которой осуществлялось обеспечение сил АТО). После этого представители «Л/ДНР» заговорили о полном окружении сил ВСУ. 17 февраля боевики заняли центральную, северную и восточную части Дебальцево, в том числе райотдел милиции и железнодорожный вокзал. На следующий день они заявили, что взяли город под полный контроль.
Точное количество погибших и раненых с обеих сторон до сих пор достоверно неизвестно. Согласно данным Генштаба, с 15 января по 18 февраля 110 военнослужащих погибли, 270 ранены, 7 взяты в плен и 18 пропали без вести. А за все время обороны Дебальцевского района погибло 136 и ранено 331 военнослужащих, 30 процентов техники уничтожено противником или выведено из строя силами подразделений АТО. Потери противника в период с 24 января по 19 февраля — до 870 человек личного состава, до 50 единиц ракетно-артиллерийского вооружения, до 110 единиц бронетанкового вооружения и техники и до 24 единиц автомобильной техники.
В докладе Бориса Немцова говорилось, что под Дебальцево были уничтожены около 70 военных из России, как минимум 17 из них — десантники из Иваново. По утверждению журналиста «Новой газеты» Елены Костюченко, в боях активно участвовали 300 человек из 5-й отдельной танковой бригады (Улан-Удэ), в распоряжении которых был 31 танк (читайте от этом также в публикации «Террорист „ДНР“: Дебальцево брали буряты под командованием российских генералов»). В Генштабе ВСУ утверждают, что штурм города поддерживали до восьми батальонных тактических групп и артиллерийских дивизионов Вооруженных Сил РФ.
О событиях тех дней «ФАКТАМ» рассказал их непосредственный участник 43-летний офицер управления 169-го учебного центра «Десна» полковник ВСУ Олег Дегтярёв.
— Может, вы хотите услышать, что я такой крутой — скакал на белом коне с шашкой наголо по донецким степям? Я считаю себя обыкновенным солдатом, которому доверили жизни людей, — сказал он в начале разговора. И потом еще несколько раз повторил, что «не сделал ничего особенного, просто выполнял свою работу». «Ничего особенного» — это вывести из ада сто человек живыми и невредимыми.
— Олег, говорят, о вас на фронте легенды ходили.
— Было дело. Приходили посмотреть, как в музей восковых фигур: «А где тот «Медик»? Это мой позывной.
— Почему такой? Вы же к медицине никакого отношения не имеете.
- Ну вот такой… Говорю: «Ну, я „Медик“, что случилось?» — «Да взглянуть, какой ты из себя».
Короче, были такие приметы. Во-первых, если я побреюсь — значит будет обстрел или какая-то серьезная заваруха. Поэтому хлопцы просили: «Командир, не брейся». А я не могу! Не побреюсь — словно немытый хожу. Говорю: «Ладно, буду хотя бы раз в три дня бриться». Так приходили и проверяли: «Ты еще не брился?» — «Да нет, все нормально, сегодня не переживайте».
Во-вторых, все, кто со мной ходил на боевые задания, — возвращались. «За тобой ходит «пруха. Вокруг ж… полная, а рядом с тобой как будто под куполом». Причем в любой точке этого дебальцевского выступа. Если я приезжал на опорник, хлопцы говорили: «Фух, слава Богу, теперь можно расслабиться».
— У вас самого были ранения?
— Нет. Как-то, правда, пуля черканула по руке и попала в магазин автомата… И в тот момент справа от меня погибли два человека.
— Прочла, что на вашем личном счету две уничтоженные диверсионно-разведывательные группы.
— Мы хорошо попортили нервы сепаратистам на всем дебальцевском выступе. 8 февраля уничтожили диверсионно-разведывательную группу возле Логвиново. Благодаря этому боевики заняли данное село на сутки позже, что для ВСУ было важно. «Урал» диверсантов был нагружен минами и взрывчаткой. К сожалению, половина группы ушла.
* Полковник ВСУ Олег Дегтярев: «Пока последний российский солдат не покинет территорию Украины, не успокоюсь». Фото Сергея Тушинского
— Это были россияне или местные?
- Россиян в плен не брал ни разу. В основном, местная гопота. Водитель машины был родом из Горловки. Спросил его: «За что ты воюешь?» — «А что мне делать? На шахту пришла разнарядка — 15 человек в армию. Не пойдешь — уволят».
А первую группу мы взяли в сентябре, во время моей первой ротации. Группа — это, как правило, два легковых автомобиля, в них 8−10 человек.
— Все время думала, что диверсанты пешком ходят.
- Не обязательно.
Украинцы — гуманные люди. Мы не стреляем сразу, сначала разбираемся. Противник этим пользуется. Рядом с водителем первой машины, которую мы остановили, сидела женщина. Стали проверять документы и оказалось, что у нее удостоверение «старшего лейтенанта милиции», подписанное… Безлером (летом 2014 года фактически руководил захваченной Горловкой. — Авт.). Второй автомобиль ушел (оба авто «отжатые»), а пассажиров первого мы «приняли» в лучшем виде.
— Возвращаемся к дебальцевскому котлу. Где вы тогда располагались?
— На так называемом «кресте» — перекрестке дорог Ростов-Харьков и Донецк-Луганск.
— Когда прибыли в город?
- 10 января. В качестве командира ротной тактической группы. Улицы все в воронках, усыпаны снарядами, в том числе и неразорвавшимися.
Наши опорные пункты вблизи Острой Могилы, Орлово-Ивановки, Малоорловки стали жестко штурмовать. Полторы недели каждый день шли бои. Само Дебальцево обстреливали из дальнобойной артиллерии — даже не «Грады», а «Ураганы» и «Смерчи».
В один прекрасный момент наступило затишье. Боевики стали штурмовать Никишино, где наших уже начали выдавливать с позиций. Потом они практически взяли Углегорск. К тому же шло наступление со стороны Красного Луча по ростовской трассе.
Я как командир понимал, что боевики перестали на моих тратить силы и средства, рассчитывая, что отрежут их от основных сил и окружат. Но команду на отход мне не дали. Люди нервничали, ведь бои уже шли на окраинах города.
Я не сидел на месте. Отправлялся туда, где образовывались прорывы и создавались угрожающие ситуации.
После уничтожения ДРГ привез пленного в штаб сектора: «Противник почему-то чувствует себя очень раскованно у нас в тылу. Наверное, у него есть какие-то планы». Понимал, что та сторона прощупывает пробелы в нашей обороне. Командир сектора сказал: «Все нормально, все под контролем, работай».
Тем временем на наши телефоны по всему сектору стали приходить эсэмэски: «Мужики, командир свалил в Артемовск, нас бросили. Мы сегодня вечером уходим».
— Типа кто-то из своих писал?
- Ну да. Номер якобы «киевстаровский» — 097 или 067, но дальше идет не семь цифр, а шесть. Одной не хватает. Эти специальные фээсбэшные разработки — «все пропало, надо уходить, нас окружили» — были рассчитаны на простого солдата, который сидит в окопе. Чтобы он запаниковал, бросил все и сдался или ушел.
Поэтому надо было показывать, что я на месте: «Мужики, воюем. Боеприпасы есть, вода и еда есть, вас не бросили».
— Было чем отбивать атаки?
- Да. Скажу одно: непосредственно от командира зависит наличие продуктов, топлива, боеприпасов, одежды (морозы стояли 10−15 градусов плюс ветер). Были у нас в секторе подразделения, которые вдруг оставались без запасов. Я не говорю, что у меня проблем не было. Но они решались. Единственная сложность — отправлять на лечение раненых после того как боевики заняли Логвиново, ведь они перерезали трассу на Артемовск.
— Раненых было много?
- Да. Отправляли по ночам конвой проселочными дорогами и полями. Но они, как правило, были заминированы. Мы минировали, противник минировал. К тому же массированный артиллерийский обстрел не прекращался. Это был колоссальный риск. Машины подрывались. Но всех своих я отправил благополучно… Самое страшное, когда раненый жив, но ты можешь не успеть довезти его до больницы. То есть у человека был шанс…
— А местные жители где прятались?
— В Дебальцево еще со времен Советского Союза осталось много серьезных бомбоубежищ на предприятиях. Почти все местные перебрались туда. К тому же, до жестких боев часть населения вывезли (4 февраля стороны поддержали временное перемирие, оно неоднократно продлевалось, благодаря чему из Дебальцево и Авдеевки удалось вывезти более 5000 жителей. — Авт.).
Я не мог оценить всю стратегическую обстановку, но понимал, что, если происходит эвакуация мирного населения, что-то должно произойти. Люди тоже говорили об этом.
Все местные знали, что ко мне можно обратиться с житейскими проблемами. Я ни от кого не отмахивался, со всеми разговаривал и помогал чем мог.
Из Углегорска приезжала «скорая помощь». Просили лекарства и бензин. Делился. Приходили люди: «Бабушка умерла. Что нам делать?» А что делать? Отвозили тело в морг. Иногда на «кресте» останавливались рейсовые автобусы и попутные машины. Если видел, что люди замерзли, шел туда, давал хлеб, банку консервов, крупу какую-то.
— Были такие, кто плевал вам в спину?
- В первую ротацию (летом 2014 года), после того как в в одном из сел серьезно атаковали опорный пункт и там шли сильные бои, руководство сектора решило отправить туда меня, чтобы стабилизировать обстановку и закрыть эту брешь. Сначала было одно: «Чего вы приперлись на нашу землю? Убирайтесь! Вы фашисты, вы бандеровцы». Я предложил: «Давайте говорить спокойно. Сейчас разберусь в обстановке, и мы все тут наладим». Буквально через неделю местные жители уже решили, что я что-то вроде сельского головы. «А вот Дуня у меня из огорода украла помидоры». «У меня корова пропала». «У меня на поле зерно лежит, что мне делать?» Приходилось заниматься и таким… Вскоре уже ходил по селу без проблем. Правда, иногда в такие моменты сепаратисты начинали стрельбу из минометов. Видимо, «стучал» кто-то из местных.
Нормальное общение с людьми творит чудеса, честно скажу. Люди даже подсказывали кое-какие моменты. Вплоть до того, где стоят боевики.
Кстати, я отдавал боевикам их убитых: «Придите без оружия и заберите. Я вас пропускаю. Похороните человека достойно». Кем бы он ни был, но его предать земле надо. И дать близким попрощаться.
— Те, кто прошел через бои на Саур-Могиле, в Иловайске, в ДАПе, рассказывали, что когда понимали, что уже все — конец, звонили близким и прощались. У вас было такое?
- Я не звонил. Маму вообще пытался оградить от всего. Жене тоже ничего не говорил. Она паниковала: «Что там у вас происходит?» — «Не знаю, меньше смотри телевизор. У нас все замечательно, еда есть, тепло, светло, сплю нормально». Единственное, что говорил, понимая, что могу не вернуться: «Поцелуй, обними детей, скоро буду».
А сам постоянно в напряжении. По городу уже ходили боевики — там обстреляли, там миномет работает. Как объяснить состояние, если за тобой постоянно следом ходит смерть? Нормальный человек, зная, что его каждую минуту хочет кто-то убить, может сойти с ума.
Многие мирские вопросы на войне отходят на задний план, иногда забываешь про день рождения жены или путаешь даты. Вот спрашивают: «Сколько у тебя боевых выходов?» А как считать боевые? Ты прибыл на опорный пункт. День и ночь идет бой с небольшими перерывами. Неделя постоянных боев — это сколько выходов?
Читайте также: Петр Дубовик: «Если бы я не притормозил, чтобы… перекреститься, снаряд попал бы прямо в середину БМП»
— Когда в первый раз стало по-настоящему страшно?
- Все говорят, что это самый первый бой. Но он сродни первому парашютному прыжку. Тебе непонятно, куда ты попал и что будет. Второй раз, третий прыгать уже боязно. А дальше привыкаешь. Те, кто говорит, что на войне не страшно, откровенно врут. Страшно всегда. Главное, чтобы страх не руководил тобой.
А вот так, чтобы «все — хана», наверное, было 3 сентября. По опорнику в Малоорловке ударили и «Грады», и минометы. Про себя говорил: «Боженька, можно я останусь живой? Брошу пить, брошу курить, буду слушать жену».
Если бы был просто солдатом, наверное, хотелось бы спрятаться, но я же офицер. Страшно не за себя, а за ребят. Постоянно думаешь: как сделать, чтобы они остались живы?
Я видел животный страх, видел слезы. Человек забивается в угол и не может ничего с собой поделать. Не понимал такого. Как так можно? Многие преодолевали этот страх. Но были и такие, кто не смог себя пересилить. Все зависит от человека. Неважно, кто ты — офицер, солдат, мобилизованный, доброволец, молодой, старый, накаченный или нет. Бывало, рядом хлопцы молятся, а ты им стучишь прикладом по каске: «Давай патроны». Хотя самому тоже страшно.
— Обстановка ведь накалялась с каждым днем…
— Я понимал, что опорные пункты вот-вот отрежут. Сориентировал, чтобы там приготовились уходить по первой команде. Когда начался прорыв со стороны Луганска, пошел к руководству: «Надо моих вытаскивать, иначе будет поздно. Если попадут в окружение, выходить можно только между Донецком и Горловкой». Сдаваться в плен у меня мыслей не было вообще.
— А если бы пришлось?
- Не знаю. Меня, наверное, сразу бы застрелили. Может, поиздевались бы перед этим. Шанса выжить точно не было. Но понимал, что если буду драться до конца, шанс есть. Люди видели мое настроение. Никто не паниковал, хотя переживал каждый.
В общем, обсудили ситуацию с начальником сектора. Буквально через пару часов он дал команду: «Снимай своих». Они выдвинулись в Дебальцево колонной. Пока дошли, обстановка изменилась. Противник переместил наступление в сторону Новогригорьевки (это между Логвиново и Дебальцево, от Дебальцево километр-полтора).
Но у меня даже мысли не было, что мы покинем Дебальцево. Настроил людей и себя, что будем обороняться. Местные спрашивали: «Вы уйдете, что нам теперь делать?» Отвечал: «Вы что? Мы не собираемся уходить». Мне за это, честно говоря, до сих пор стыдно. Получается, я невольно обманул их. Особенно проукрански настроенных, которые просили: «Не оставляйте нас».
Пока наши дошли с опорных пунктов, в районе Новогригорьевки другие подразделения попали в окружение. Мне велели отправиться туда для деблокирования. Взял людей и выехал. На месте увидел, что ситуация сложная, но не критическая. Организовали оборону, систему огня, управления. Мой опорный пункт — сто человек, три танка, пять БМП, БТР, зенитная установка. Все в комплекте, все для работы есть. На командно-наблюдательном пункте я чувствовал себя замечательно.
— В Дебальцево же шли бои чуть ли не за каждую улицу.
- Когда враги поняли, что шансов прорваться через Новогригорьевку, куда мы пришли, нет, начали вдоль железной дороги просачиваться в город. Оставшиеся там бойцы моей роты участвовали в уличных боях. Погиб наш начальник связи полковник Виктор Соснюк.
Под вечер, будучи в Новогригорьевке, услышал, что в радиоэфире происходит что-то непонятное. Если раньше сообщения были короткими и закодированными, теперь все шло практически открытым текстом. Разговоров было слишком много.
Перед этим ночью ушла колонна с ранеными. Они попали на заминированные дороги, поэтому у меня оказались пять раненых. Но они были вполне дееспособны.
Читайте также: Тарас Пономаренко: «Когда мы мчались на угнанном российском танке, очень переживали, чтобы свои же не подбили»
В общем, мы спокойно отстреливались, вели бой. Никаких мыслей об отходе. Единственное, с этого опорного пункта я не мог пройти в Дебальцево по прямой, потому что плотность огня была очень высокая. Успокоил людей: «Стоит задача обороняться, значит обороняемся. Пока не получу приказ на отход или на наступление».
Мобильные телефоны тогда уже работали с перебоями, их глушили. Набрал поздним вечером начальника штаба: «Что у вас там происходит?» — «А тебе что, не довели ничего?» — «Нет». Он сказал: «Готовимся к выходу из Дебальцево». Мне дали команду — выйти после крайнего подразделения.
Речи про «зеленые» коридоры при выходе из Дебальцево не было вообще. Никто ни с кем не договаривался.
Первая часть подразделения вышла около полуночи. Она попала под обстрелы и засады. Часов восемь выходили. Очень много техники было повреждено: пробитые колеса, радиаторы, все посечено осколками. Ее не смогли забрать, потому что банально было нечем.
Тогда без вести пропал командир танка, старший лейтенант Хотенов. До сих пор ни тела, ничего. Танк вышел, экипаж вышел, а его нет. И никто не видел.
После того как через Новогригорьевку прошло крайнее подразделение, за которым мы должны были выдвигаться, ребята говорят, мол, наконец-то мы тоже уходим. Я им: «Нет, давайте подождем. Мы прикроем наших немножко. Как раз рассветет. Быстрее догоним всех». Так и сделали.
Когда рассвело и прошли все колонны, попил кофе, съел печеньку, перекурил и дал команду: «Всем на броню!» Раненых отдал подразделениям, которые проходили ночью.
Мы совершили марш между опорными пунктами — своими и противника. Вслед летели мины, снаряды «Градов», осколки, но мы шли практически на полном ходу, не останавливаясь. Догнали наши основные силы аж в районе Мироновского.
— Вас послушать, так просто прогулка какая-то была…
- Про свое подразделение скажу, что все сто человек с моего опорного пункта дошли живыми. Все ехали. Пешком не шел никто. Были не голодные. Только очень сильно уставшие.
— Выходило ведь больше двух с половиной тысяч. Очевидцы рассказывали, что бойцы просто падали без сил на обочинах дорог. Что они долго мерзли на улицах, потому что их негде было разместить. Говорят, была полная неразбериха.
— Что не разместили — это, на мой взгляд, неправда. Я, предвидя ситуацию, еще до того, как Логвиново было занято, часть подразделений, которые были не сильно нужны, отправил в Константиновку. Они там организовали лагерь. То есть была минимальная база, куда можно было привезти людей, накормить их, напоить, помыть, переодеть.
.jpg)
* 18 февраля Генштаб Украины заявил о выводе из Дебальцево 2459 военнослужащих
— Что было дальше?
- Восстановили боеспособность группы. Через три-четыре дня получили приказ и выдвинулись в район Попасной, там заняли три опорных пункта и продолжили работу. Уже начало теплеть, стало гораздо легче.
Дебальцево, по моему мнению, можно было еще удерживать. Противник бросал очень большие силы и нес колоссальные потери. У них было много артиллерии. Мы же отвели всю артиллерию по-честному — аж в Артемовск. Оттуда она не доставала до Дебальцево. А боевики всю свою артиллерию подтянули и не стеснялись этого.
— До войны вы были на Донбассе?
- Ни разу. Даже не представлял, какой там ландшафт.
До войны я служил заместителем командира учебного полка 169-го учебного центра «Десна». Когда мы получили распоряжение о создании батальонной тактической группы, возглавил ее штаб. Около месяца мы прикрывали украинскую территорию с севера — в районе Городни Черниговской области, на государственной границе с Россией.
Потом создали 169-ю ротную тактическую группу. Моя первая ротация началась 10 августа. Прибыл в Дебальцево. Тогда там было относительно спокойно. По моим меркам, просто курорт.
Многие меня не понимают: «Чего ты туда поперся? Оно тебе надо? За кого ты воюешь?» Отвечаю просто: «За своих детей, за свою землю, за то, чтобы мне никто не указывал, как жить в моей стране». У меня растут два сына и дочь. Пока последний российский солдат не покинет территорию Украины, не успокоюсь.
Ранее «ФАКТЫ» публиковали интервью с комбатом Романом Боровневым, который также вывел свое подразделение из-под Дебальцево без потерь («Заблокированные вражескими танками, мы вызвали огонь артиллерии на себя»).
Также мы сообщали, что российские блогеры провели собственное расследование и выяснили, что ответственность за принятие решения об атаке на Дебальцево и замыкании котла несет лично президент России Путин.
7867Читайте нас в Facebook
