«после съемок кинокомедии «максим перепелица» мы с леонидом быковым в ленинграде заплыли на середину невы, пока наc не догнал милицейский катер… »
Улыбку, взгляд, лицо Сергея Сибеля невозможно забыть. Люди старшего поколения до сих пор в восторге от его блестящей игры в снятой в конце 50-х годов знаменитой кинокомедии «Максим Перепелица», принесшей известность ему и Леониду Быкову.
Зрители бывшего Союза с ностальгией вспоминают фильмы «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Акваланги на дне», «Ракеты не должны взлететь», «Эксперимент доктора Абста», «Интервенция», «Опасные гастроли», «Старая крепость», «Аты-баты, шли солдаты», «Контрудар»… На этих и многих других прекрасных картинах нынче зарабатывают видеопираты и деятели теле- и кинобизнеса, понимающие, что современный сериальный фаст-фуд никогда не насытит нормального взыскательного ценителя настоящего искусства.
Сам Сергей Сибель, который был знаком с Олегом Борисовым, Владимиром Высоцким и Валерием Золотухиным, Спартаком Мишулиным и Николаем Гринько, Алексеем Смирновым и Ефимом Копеляном, ничего, кроме славы, не имеет и живет по-прежнему в старой хрущевке на столичной улице Довженко, неподалеку от киностудии, где проработал почти всю жизнь.
Сергей Константинович ни о чем не жалеет. Главное его (и настоящее, как он считает) богатство — семья, дети, внуки, друзья.
«Вы не похожи на артистов, не то пьете!» — говорили нам с Леней официантки»
— С Леней Быковым мы познакомились в феврале 1955 года в Ленинграде перед съемками «Максима Перепелицы», — вспоминает заслуженный артист Украины Сергей Сибель. — Меня пригласили на роль Самуся, которому главный герой дал прозвище Фитиль, — высокого, худого, нескладного такого солдата, вечно попадающего в курьезные ситуации.
И вот я на «Ленфильме». Режиссер Граник ведет меня в репетиционную комнату. Там четыре парня. Один из них, небольшого роста, с вьющейся шевелюрой, лукавыми глазами и широким утиным носом, подходит и говорит: «А вот и наш Фитиль!» «А ты, — отвечаю, — Максим Перепелица!» «Точно, — говорит, — угадал!»
Вот так мы и познакомились. Леня легко вошел в роль, репетировал с душой, задорно. Начались съемки. Снималась сцена, где Максим Перепелица танцует перед солдатами, готовясь к выступлению в художественной самодеятельности. Пригласили балетмейстера. Он показал Лене несколько движений. Быков тут же их повторил и легко пошел в пляс. Все задействованные в этой сцене были в восторге. Отснятый материал понравился даже придирчивому худсовету.
Мы жили в гостинице «Европейская». Завтракать ходили в кафе на Невском проспекте. За столик садились Леня Быков, Вася Фущич, Радик Муратов и я. Заказывали по нескольку стаканов молока, яичницу с сосисками. Официантки говорили: «Вы не похожи на артистов, не то пьете!» Леня отвечал: «Напрасно вы так об артистах… »
В мае съемки перенесли в Украину. По дороге в село Гусенцы на левом берегу Днепра мы с Леней заехали в Киев переночевать к моим родителям, которые жили на Соломенке, на улице Островского. Мой отец, бывший железнодорожник, рассказывал Лене, как встречался с Николаем Островским, как они строили знаменитую узкоколейку под Бояркой. Мама играла на бандуре, мы пели. Леня очень понравился моим.
Утром мы уехали в Гусенцы. Чтобы актеры прочувствовали солдатскую службу, нас поселили в армейских палатках на территории воинской части. Май в тот год был холодный. Так мы иногда даже спали в шинелях.
К нам, пятерым не служившим в армии артистам, приставили пожилого старшину-сверхсрочника Семена, который каждое утро два-три часа занимался с нами строевой подготовкой. Гонял по-настоящему. Через час-полтора мы страшно уставали. А старшина давал новую команду: «Марш-бросок с полной выкладкой!» Однажды мы взвыли. На съемки сил не оставалось…
Но и на съемках иногда случалось такое! В лесу вырыли огромную яму- котлован, где должны были сниматься сцены на болоте, когда солдаты проваливаются в трясину, спасают друг друга… Словом, утром приходим, а та яма буквально кишит змеями! Рабочие их били, разгоняли, как-то очистили… Но все равно нет-нет, да и мелькнет в траве эта гадость. Бр-р… Хорошо, что мы были в сапогах. Правда, иногда и ползать по земле приходилось.
На следующее утро картина повторилась. Потом местные жители нам сказали: зачем вы, дескать, туда поперлись, ведь это урочище так и называется — Змеиное болото!
«В саду моей бабушки Юлия Солнцева снимала фильм по сценарию Александра Довженко «Повесть пламенных лет»
- Как-то выдался свободный денек, — вспоминает Сергей Сибель. — Я пригласил Леню Быкова съездить со мной на правый берег Днепра под Ржищев, на хутор Крутой Вывоз. Там до войны жила моя бабушка. В детстве я каждое лето отдыхал у нее, а во время фашистской оккупации мы с мамой спасались там от голода.
Местный дядька перевез нас на лодке через Днепр. Поднялись с Леней на гору. Места очень красивые. Смотрим на бабушкину хату — в саду цветет старая груша! А был уже июнь, все деревья давно отцвели. Леня удивился. Потом задумчиво так сказал: «Случается, что цветут поздно, даже осенью… » Подходим — а цветы-то ненастоящие, бутафорские! Оказывается, в саду моей бабушки режиссер Юлия Солнцева — жена Александра Довженко — снимала эпизод к фильму по сценарию Александра Петровича «Повесть пламенных лет» с молодым Миколой Винграновским. И грушу сделали цветущей.
Я рассказал Лене, как пережила войну наша семья. У нас возле села в сорок первом где-то восемьдесят солдат держали оборону, долго не пускали немцев к Днепру. На горе стояли две пушки-сорокапятки, лодка с того берега подвозила ящики со снарядами. А мы на руках носили их к артиллеристам. По два снаряда. Они маленькие были…
Запомнилось, как командир — капитан с одной шпалой в петлицах — страшно ругался в трубку: «Что вы нам прислали, туды-растуды, вместо осколочных — бронебойные!»
Потом ночью наши уцелевшие бойцы уходили на тот берег. А с ними — мой отец и старший двоюродный брат. Отец позже рассказывал, что очень переживал, когда услышал, как один командир сказал: ничего, мы этот Крутой Вывоз с того берега сметем с лица земли…
Когда советские войска ушли, а немцы еще не пришли, моя мама, фельдшер по образованию, вместе с другими женщинами похоронила погибших красноармейцев, собрала их документы, после войны написала всем родственникам. Увы, никто не ответил.
Я рассказал Лене о страшных месяцах и годах оккупации. Немцы выселили всех местных жителей с линии фронта в соседнее село, это километров семь. А скотина в хлевах осталась. Бабушка держала кур, свинью. И вот они, пять женщин, ходили за семь километров кормить живность! Возможно, бабушка понимала, что немцы рано или поздно сожрут ту свинью. Но такая, наверное, натура сельской женщины: живое существо не должно голодать. Поначалу немцы пропускали женщин в село. А один, как нам потом рассказали, попался зверюка — не пустил и погнал, приказал бежать. Чтобы напугать, дал вдогонку очередь. Никому ничего, а одна пуля попала бабушке в затылок. Я потом думал: почему именно мою бабушку?..
Где-то через месяц мы с мамой нашли ее, кое-как присыпанную, в старом окопе.
Помню, дядька, у которого были лошади, бабушкин кум, не хотел везти тело бабушки на кладбище: «А нащо? У садку закопайте i годi… » И отказался. — И, вы знаете, наверное, Бог его наказал. На следующий день колесом своей брички дядька наехал на мину! Его насквозь проткнула ось, застрявшая в теле.
Люди боятся подойти. А вдруг рядом еще и другие мины! Моя мама как медик и какой-то односельчанин пошли, выбили из тела погибшего ту ось и привезли на хутор. Похоронили его в одном гробу с останками бабушки.
То ли в том, то ли в следующем году мы с мамой шли пешком из Киева в Ржищев. Это километров восемьдесят. Мама несла мешок с одеждой, которую надо было в селе обменять на продукты. У меня была небольшая сумка от противогаза тоже с какими-то нехитрыми пожитками.
С Соломенки поднялись на Батыеву гору, там немного передохнули и пошли. Через Конче-Заспу, Триполье… Помню, в лесу под Кончей узенькая тропиночка. А свернуть с нее — Боже упаси. Повсюду мины! Таблички везде предупреждали — это немцы уже понаписывали. Нашим какой смысл писать, когда отступали? Смотрим: один мертвый человек лежит в луже крови, дальше — еще кто-то подорвался. Мама расплакалась: их ведь дома ждут!
Еще запомнилась такая деталь. Мы вернулись в село. У нас там остались петух и три или четыре курицы. И вот все они летали, как настоящие птицы, с дерева на дерево! Видать, натерпелись, бедные. И неслись, как дикие перепелки, в траве. Я следил за ними и находил яйца. Каждое было на вес золота. Ведь мы голодали.
В Киеве во время фашистской оккупации на большом угольном складе возле вокзала работали наши пленные. Худые, оборванные… По улице Урицкого ходил восьмой трамвай. Однажды зимой грузовой трамвай — платформа такая — вез гору мерзлой сахарной свеклы. Эти буряки мы воровали и бросали пленным. Близко охрана никого не подпускала, а совсем ослабевших добивала.
«При слове «Барнаул» мне всегда хочется есть», — вздыхал Быков»
— Иногда и теперь думаю о превратностях жизни, — продолжает Сергей Сибель. — Перед войной в селе приходилось слышать: «Скорiше б нiмцi прийшли… » Люди не могли простить большевикам коллективизацию, 1937 год, колоски. А мой папа и брат от немцев уходили с нашими. Знали, что мужчин немцы забирают в Германию.
Но не пойму, почему евреи не уходили. Ведь этот народ фашисты начали уничтожать еще в Польше! Понимаю, все эвакуироваться не успели. Но можно было в леса убежать! Вон какие у нас леса… Так нет, некоторые киевские евреи встречали немцев с цветами. А потом шли в Бабий Яр. Помню, бабушка сказала соседям Сахновским, у которых было двое маленьких деток: «Хоть детей нам оставьте!» Нет, не оставили. Все пошли… Не понимаю, вроде умный же народ!
А что нас с родителями спасло? Тоже иногда задумываюсь. Может, то, что родители пели в церковном хоре? Папа, кстати, одно время пел со знаменитым Борисом Гмырей, тоже волею судьбы оказавшимся в оккупации.
Перед войной один коммунист взорвал колокольню и крест церкви на Соломенке, которую превратили в сапожную мастерскую. В первые же дни обороны Киева он погиб.
Помню, как мальчишки воровали на складе уголь. А я проходил мимо. И один немец так сильно меня ударил, что я умылся кровью, упал, потом побежал, ожидая выстрела в спину… Перед тем как оставить город, немцы начали вывозить людей в Германию. К нашему дому тоже подходили несколько раз. Но не забрали.
А Леня Быков рассказывал, что наголодался в эвакуации в Сибири. Грустно шутил: «При слове «Барнаул» мне всегда хочется есть… » Его взволновал мой рассказ. Думаю, все эти впечатления и рассказы других людей впоследствии помогли вызреть замыслу знаменитых быковских фильмов о войне.
Завершив экскурсию в мое детство, мы с Леней Быковым на лодке переправились обратно и вернулись в Гусенцы. Осенью съемки закончились. Фильм получился сильный, имел большой успех.
Через три года мы вновь встретились с Быковым в Ленинграде. Он снимался в картине «Ссора в Лукашах». А я — в «Не имей сто рублей… » Лето было жаркое. Пошли с Леней купаться в Неве возле Петропавловской крепости. Плавали, загорали.
Потом решили переплыть Неву! Доплыли до середины реки, плавали оба хорошо, и вдруг услышали рокот мотора. Оглянулись: нас догоняет катер с двумя милиционерами: «Залезайте, голубчики!» Куда денешься, залезли. А милиционеры: «О, так это же Максим Перепелица и Фитиль!» Расхохотались. Попросили рассказать что-нибудь интересное, над чем работаем. Штрафовать не стали, только пожурили: мужики, вы же взрослые люди, глядите, какое движение по Неве, какие пароходы огромные ходят, под винт затянет — и кина не будет. Не заплывайте за буйки!
А Леню всегда тянуло за буйки… Мы с ним переписывались. Жалею, что письма не сохранились. Да, мы мечтали о славе, но никто никогда не думал, что Быков станет знаменитостью! Осталось только небольшое письмецо, написанное Леней на обратной стороне небольшой любительской фотографии.
Он ведь чаще работал в Ленинграде, я — в Киеве. А жизнь артиста — это постоянные разъезды. И наши пути все время расходились. Расстояния, знаете ли, не сближают…
4209
Читайте нас в Facebook
