«Охранник СИЗО признался, что ждет, когда "русский мир" прогонят из Донецка», — экс-пленник боевиков "ДНР"

«Казаки, к которым я попал в плен, были типичной ОПГ 90-х, только с большим размахом»

— Богдан, когда пошел второй год вашего пребывания в плену, ваша супруга Виктория, как и родные других пленных, обращалась во все инстанции, пытаясь приблизить день вашего освобождения. Давала интервью и «ФАКТАМ». Виктория тогда сообщила о том, что 18 января 2015 года вы стали участником операции по подрыву Путиловского автомобильного моста, что на въезде в Донецк со стороны Авдеевки. Мост в тот день был взорван. Это удалось сделать экипажу вашего танка?

— Нет. Я не увидел, как подорвали мост, так как моя машина уже покинула этот район, была подбита по пути на базу и я вместе со своим экипажем попал в плен. В целом операция на Путиловском мосту была направлена на разблокирование Донецкого аэропорта (ДАП). В ней участвовала группа из четырех танков и пехота. У каждого экипажа была своя задача. Я был командиром одного из танков, со мной в машине были механик-водитель Дмитрий Костецкий и наводчик-оператор танкового орудия Иван Ляса. Моему экипажу была поставлена задача обеспечивать огневую поддержку десанту на определенном направлении. Под Путиловским мостом и возле него шел бой, в котором противник тоже задействовал танки. В итоге тогда разблокировать Донецкий аэропорт не удалось. А спустя два дня оккупанты взорвали новый терминал ДАП…

Для меня это было первое боевое задание в зоне боевых действий. И выполнить поставленную задачу оказалось непросто. Когда наш танк ехал к мосту, я обнаружил, что на машине заклинило пушку. По пути я занимался ремонтом пушки, Костецкий вел машину, а Иван Ляса строчил из пулемета. Когда прорвали линию обороны противника, пушка уже была налажена. Мы отработали, но нашу машину «разули» — подбили гусеничный трак. Дальше двигаться танк не мог. Я помог выбраться наружу Дмитрию Костецкому и вытащил из машины Ивана Лясу — он получил травму головы и был без сознания. И… нас тут же захватили в плен.

Членам моего экипажа повезло освободиться раньше меня. Первым еще зимой 2015-го главарь террористов «ДНР» Александр Захарченко освободил Дмитрия Костецкого. Захарченко собрал пресс-конференцию, на которую привели и Диму. Под объективами телекамер главарь двинул сентиментальную речь: мол, узнал о том, что дедушка Димы — герой Второй мировой войны, а подвиг дедов — это, дескать, святое, поэтому он потомка ветерана отпускает. Мама Димы увезла сына домой.

Ивана Лясу освободили в ходе большого обмена 27 декабря 2017 года. До 30 апреля 2015-го мы вместе с Иваном находились в расположении казачьего атамана Сафоненко. Его база была на улице Майской в Буденновском районе Донецка. Казачков там было человек 50. А в целом по Донецку до весны 2015 года шаталось до трех тысяч казаков.

— Вас били? Какие там были условия содержания?

— Конечно, били. Условия там были нечеловеческие. Супруга ужаснулась, когда увидела меня и Ивана Лясу в видеосюжете какого-то телеканала оккупантов: грязные, побитые, обросшие, с бородами. Но мы были живы, и из сюжета стало понятно, где находимся. Боевики позвонили жене вечером в день нашего пленения, и после этого никакой связи со мной не было до тех пор, пока нас не перевели в подвал здания бывшего управления СБУ в Донецке.

Казаки, к которым я попал в плен, были типичной ОПГ (организованной преступной группой. — Авт.) 90-х годов прошлого века, только с большим размахом. Они были лучше вооружены — автоматами, гранатометами, пулеметами. И совершали преступления абсолютно безнаказанно, никто им не противостоял. Притом их «военные приключения» на захваченных территориях Украины еще и неплохо оплачивалась: зарплата у каждого была $ 200−300 в месяц. Единицы из них воевали на «передке», а остальные занимались только мародерством, грабежами, похищением людей, за которых требовали выкуп.

Нас, военнопленных, они держали в подвале. С нами содержали и гражданских, похищенных ради выкупа. Среди них был англичанин. Он говорил, что является потомком Джона Юза, основателя Донецка. И, узнав о том, что на Донбассе разгорается военный конфликт, решил поехать посмотреть, что же здесь происходит. В итоге в октябре 2014 года казаки отняли у него автомобиль и 21 тысячу фунтов стерлингов, его банковские карточки и посадили «на подвал». Что делать с этим пленником дальше, казаки не знали. Говорили, что планировали вывезти его к неконтролируемому Украиной участку границы с Россией, а там, мол, пусть пограничники с ним разбираются. Но как с ним поступили на самом деле, мне неизвестно.

В апреле 2016-го казачья «вольница» в Донецке закончилась. Захарченко, возглавивший так называемую нацгвардию «ДНР», подчинил единому руководству все незаконные вооруженные формирования. «Захаровцы» базу на Майской разгромили, казаков разоружили, военнопленных перевели в здание областного СБУ. Человек 40 содержали в помещении бывшего архива СБУ, где мы спали на железных полках в 5−6 ярусов — до самого потолка.

«Охранник в Донецком СИЗО шепнул мне: «Я уже жду, пацаны, когда вы сюда придете и отсюда уйдет «русский мир»

— Дали связаться с родными? Какие были условия содержания?

— Позвонить домой разрешили в первый же день. На вахте у охраны был телефон. По нему мы связывались с родными почти ежедневно. Что касается условий содержания, то благодаря волонтерской помощи они оказались чуть получше, чем у казаков: были матрасы и одеяла. Нас не избивали. Но какой-нибудь пьяный охранник мог выместить на ком-то из пленных свое плохое настроение, если тот попался ему под горячую руку. Однажды к нам в подвал порывался наведаться российский наемник Арсен Павлов, известный под кличкой Моторола. Это было на Новый, 2016 год. Оккупанты устроили в здании донецкого СБУ свой корпоратив. И пьяный Моторола захотел «построить» пленных, но его пыл остудили свои же.

Нас возили на работы по всей оккупированной территории Донецкой области. Я не был только на развалинах ДАП и не подметал Путиловский мост — слышал, что был и такой рабочий наряд. Но других развалин по всему ОРДО вручную разобрал немало. Пленных использовали на самых тяжелых работах.

— Приходилось общаться с местным населением? Как оно было настроено?

— Волей-неволей общались мы и с боевиками, и с охранниками в местах заключения, и немного — с населением. Скажу так, в 2014—2015 годах жители Донбасса находились под прессом российской пропаганды, которая им внушала, что, когда Донбасс захватит Россия, то все здесь будет, как в Москве, — и высокие пенсии, и социальные гарантии. Русскую же глубинку на оккупированных территориях по телевизору не показывают. Но в 2016 году я мечтающих о русском мире уже практически не встречал. Сейчас зарплата в 19 тысяч рублей (около 7 438 грн) в Донецке считается хорошей, а есть те, кто получает и 3,5 тыс. руб. (1 370 грн) или минимальную пенсию — 4 тыс. руб.(1 566 грн).

На третий год оккупации в их «армию» шли служить исключительно те, кто не мог найти себе другого применения. Люди так разочаровались, что уже в 2018 году один охранник в Донецком СИЗО шепнул мне: «Я пришел сюда работать, потому что больше устроиться нигде не смог. Я уже жду, пацаны, когда вы сюда придете и отсюда уйдет «русский мир».

— Вас уговаривали остаться?

— Да, но не слишком настойчиво. Предлагали большую зарплату и квартиру в Донецке, если я пойду воевать против своей страны, обещали перевезти сюда мою жену. «Ты подумай, может, это самое серьезное решение в твоей жизни», — заявил мне какой-то их «сотрудник» еще в подвале СБУ и… не пришел за ответом. Вероятно, заранее знал, что может услышать. На такие предложения откликались только местные, которые собирались остаться на Донбассе после обмена.

22 июня 2016 года часть пленных, в том числе и меня, из здания СБУ перевезли в колонию № 97 в Макеевке. Это были самые тяжелые два года плена для нас с женой: совсем без телефонной связи с домом. Лишь спустя какое-то время нам дали возможность писать письма, которые передавали родным через Красный Крест. Таким же путем приходили письма и к нам.

Новости мы получали только по местному телевидению, которое нам разрешали смотреть по 1−2 часа в день, но затем и этого «развлечения» лишили. 27 декабря 2017-го по обмену освободили около 30 «старожилов», но я в этот список не попал. После того обмена меня и еще нескольких пленных перевели в Донецкий следственный изолятор, где снова появилась возможность связываться с родными по телефону.

«Пока выступал прокурор, я слушал, как судья с секретаршей тихонько обсуждают маникюр»

В СИЗО я находился до 24 сентября 2019-го. Оттуда меня отправили «отбывать наказание» в колонию № 32 тоже в Макеевке. Поместили в обнесенный забором барак на 30 человек, со мной были спецназовцы Глондарь и Кориньков. С Сергеем Глондарем мы и в 97-й колонии в одной камере сидели. Последние месяцы в неволе давались очень тяжело, связи с родными снова не было. В колонии звонили только по каналу местного оператора — «Фениксу», а он работает лишь в оккупированных районах. То есть приходилось просить охранников, чтобы они связывались с нашими близкими на мирной территории. Правда, телевизор в колонии ловил и украинские телеканалы, это был хоть какой-то глоток адекватной информации.

— Как вы выдержали пять лет в плену? — задаю вопрос уже обоим супругам.

— Выдержал, потому знал, за что пошел воевать, — за независимость и суверенитет своей страны.

— Мне здорово помогало общение с семьями товарищей Богдана по несчастью, — говорит Виктория. - За это время семьи пленных сплотились, я даже стала крестной мамой сына одного из тех, кто был с Богданом в плену и освободился два года назад. А вообще, я старалась не отчаиваться: Богдан убедил меня в том, что если кто-то из нас впадет в депрессию, то невольно передаст свое состояние другому. Конечно, когда накануне большого обмена 27 декабря 2017 года я узнала, что оккупанты Богдана не отпускают, то места себе не находила. Поэтому к нынешнему обмену не готовилась: не пекла пирогов, не готовила мужу никаких подарков…

— В октябре 2019 года оккупанты сообщили на своем сайте о том, что «приговорили» вас к 18 годам колонии строго режима. Как выглядели эти «следствие» и «суд»?

— «Приговорили» меня 1 сентября 2019 года. «Прокурор ДНР» по фамилии Олийнык вообще просил для меня два пожизненных заключения и плюс еще 15 лет. Он пытался доказать, что я нацист и чуть ли не расист: мол, пошел воевать, движимый «межнациональной враждой и ненавистью». Да, я ненавижу оккупантов, посягнувших на независимость и целостность Украины.

Я привез с собой и свое «обвинительное заключение», и «приговор». Меня обвинили в «прохождении обучения в целях осуществления террористической деятельности», «попытке насильственного захвата власти» и «диверсии». Два тома своего «уголовного дела» я, конечно, читать не стал. Там все было написано с моих слов. А в качестве доказательств приведено выступление главного редактора «Цензор.НЕТ» Юрия Бутусова в телепередаче, посвященной бою на Путиловском мосту. Журналист, в свою очередь, излагал то, что почерпнул из воспоминаний очевидцев.

Впрочем, «судье ДНР», похоже, было безразлично качество доказательств по делу. Весь этот процесс был никчемным фарсом. Пока выступал прокурор, я слушал, как судья с секретаршей тихонько обсуждают маникюр…

Ранее о своем пребывании в плену у боевиков «ФАКТАМ» рассказала жительница Донецкой области 70-летняя Зинаида Мальцева, которая передвигается на костылях либо в инвалидном кресле. Боевики захватили ее в Донецке 12 июня 2018 года на допросе в «военной прокуратуре ДНР».

11402

Читайте нас в Facebook