«Выводили мужчин на улицу, раздевали и смотрели татуировки»: военкор Ольга Калиновская о переживших оккупацию
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Ольга Калиновская рассказала о пережитом шоке, обстреле в Бахмуте и своем ангеле-хранителе.
«Я не верила в начало большой войны»
— Я уже давно знаю, что такое война, — рассказала Ольга. - Езжу на фронт с 2014 года. Конечно, сейчас она другая. Опасности больше. А вот по ощущениям… Я делаю то, что могу, что приносит пользу и, даст Бог, после победы буду понимать, что внесла в нее какой-то вклад. По крайней мере, информационный.
— У вас было предчувствие большой войны?
— Я не верила в полномасштабное вторжение. Накануне я делала программу, где военный эксперт описал практически начало войны один в один. Но многие говорили, что россияне не отважатся на вторжение, мол, их задавят санкции. На самом деле, я тоже исходила из понятия логики, думала, что они «зажгут» именно на востоке. Поэтому 20 февраля уехала в Донецкую область. Там меня и застало полномасштабное вторжение. Помню, что 24 февраля проснулась где-то в три утра, потому что мы должны были ехать в Мариуполь — была договоренность работать с морской пехотой. А в шесть — получила сообщение от родных и друзей, что обстреливают Киев. Морпехи отменили встречу, мы уехали в Авдеевку. Потом в Краматорск, где уже была паника — очереди у банкоматов, заправочных станций, испуганные люди.
— Что вы тогда чувствовали?
— Шок. Но в первые минуты, когда мне сказали о взрывах в Киеве, я еще не верила в начало большой войны. Я считала, что это просто диверсии, и нас пытаются психологически задавить. Я просто не допускала, что они классически пойдут на Киев, полдня у меня это не укладывалось в голове. Это был ужас 21 века. Ради чего?
— Вы ответили на этот вопрос?
— Нет логического объяснения. Ради чего убивать людей в соседней стране? Ведь с самого начала было понятно, что они не получат нашу землю и не сломят наших людей. Выходит, просто ради уничтожения.
В крайнюю ротацию мы ездили в уже освобожденный Святогорск. Встретили там бывшую россиянку, которая уже 40 лет живет в этом городке. Она около пяти месяцев провела в оккупации. Ее дочь уехала, а она осталась с больным мужем, умершим у нее на руках. Жила без воды, еду готовила на костре и похудела на 12 килограммов. Говорила, что даже физически не может разговаривать со своими родственниками из россии.
Другие женщины рассказывали, как по домам ходили российские оккупанты, искали, как они говорили, нацистов. Они выводили мужчин на улицу, раздевали и смотрели татуировки. Если находили, то, как правило, эти люди просто исчезали.
«Каску не люблю — болит шея. А к бронежилету привыкла»
— Знаю, что для вас военная журналистика началась очень рано.
— Это была условно военная журналистика. В газете «Народная армия» я работала корректором. Там стала делать первые зарисовки, кстати, тогда я еще не начала учиться в университете Шевченко на журналистике. После окончания попала на телевидение. А потом… случилась война на востоке Украины.
— Помните первую поездку?
— На войну ездили только добровольно. Люди воспринимают войну по-разному, и это нормально. Я тогда ушла из репортерства и была выпускным редактором итоговой программы 5 канала. Но тут сказала, что хочу поехать на Донбасс, увидеть, разобраться самой. Это был июль 2014 года. Первая поездка — освобожденный Славянск. Кажется, даже каски и бронежилета тогда у меня не было. Но об этом тогда и не думала.
— Не было страшно?
— Конечно, было. И очень страшно. Особенно когда снаряд «ложится» около тебя. Но с 2014 года я ориентируюсь на военных и выполняю все их команды. Знаю, что меня прикроют — как ни цинично это звучит. Но очень не люблю каску — болит шея. А вот к бронежилету как-то привыкла — спина не беспокоит, даже если не снимаю его полдня.
— Война тогда и сейчас — совершенно разное чувство?
— Абсолютно! Это очень тяжелая война. До начала большой войны мы лет пять базировались в Бахмуте, в одной гостинице. Кстати, сейчас она полностью разбомблена. Как больно смотреть на то, что делают с нашими городами, людьми. Сердце рвется, когда видишь брошенных животных — их на востоке много — голодных, несчастных. Особенно породистых собак, которые не знают, как искать еду. С 2014 года я многое пережила, меня тяжело сбить. Но морально сейчас очень тяжело…
«Вся россия — один большой путин»
— За столько лет вы уже знаете, как себя вести на фронте?
— Помню, в первые месяцы войны я такое творила, что сейчас мне просто смешно. Помню, как приезжала в Пески, где велись активные боевые действия в алом пуховике. Тогда я работала с Правым сектором и мне проводил экскурсию покойный Барс — герой Украины, прекрасный человек. И вот мы поднялись на гору, где у него было пулеметное гнездо. А я в этом пуховике. Барс что-то мне говорит и здесь: бабах! Прямо рядом. Спрашиваю: «Это по нам?» «Да», — говорит и ставит меня за столбик. Отработал из пулемета, и все обошлось. Но с тех пор все яркие вещи из моего гардероба исчезли.
Был случай, когда я в платье, на каблуках приезжала на обмен пленными — нас никто не учил, как надо одеваться! На всю жизнь запомнила, с каким удивлением на меня посмотрели охранявшие нас снайперы! А через несколько лет после начала войны, когда мы уже многое знали, журналистам организовали курсы Минобороны. Нас вывезли на полигон в Черниговскую область, учили, как вытаскивать человека из-под огня, распознать растяжку, накладывать шину.
Читайте также: «Россияне не считают людей. Это какое-то безумное стадо»: военкор Юлия Кириенко о боях под Бахмутом
— Были ситуации, где эти знания пригодились?
— К счастью, нет. Помню, как наша съемочная группа едва не попала под обстрел уже после начала полномасштабного вторжения. Мы находились в Бахмуте, когда прямо перед нами, на дорогу, где нам предстояло ехать, был прилет «Града». Нас спасло то, что мы выехали на минуту позже. Мы в тот же момент сдали назад и быстро уехали. Тогда как раз начинался обстрел центра города.
— Наверное, на войны очень сильно начинаешь верить в судьбу.
— Верно! Пусть и дальше за плечами будет ангел-хранитель.
— А во что верят те, кто в аду войны?
— В крайней ротации я разговаривала с военным, раненным на Херсонщине. Осколок попал ему в затылок. Но благодаря тому, что он был в каске, обломок застрял в кости шеи. Если бы не это, его уже не было бы. Он сказал мне, что на фронте было бы сложно без молитвы. Его командир показывал маленький молитвенник и обычные крестики с белой цепочкой, которые раздают капелланы. Говорят, на фронте нет атеистов. Там все помогает. И вера в Бога, и разговоры друг с другом.
Читайте также: «Я научилась контролировать свой страх»: военный корреспондент Наталья Нагорная о работе на линии фронта
— Что говорят военные о переговорах?
— Все хотят мира, но путем нашей победы. Многие устали, потому что не видели родных по десять месяцев. Все хотят домой, но о переговорах никто не говорит. Даже когда спрашиваешь, удержите ли Бахмут, отвечают, что иначе и быть не может, потому что он залит кровью наших побратимов.
— Как вы считаете, война скоро закончится?
— Нет, к сожалению. Хотя я очень хочу, чтобы это было уже завтра и окончательно. Чтобы мы разгромили кремль. Но этого не будет. По крайней мере, до конца года. Я верю в локальные победы, в наши Вооруженные силы, но у врага слишком много «живого мяса», еще остались ракеты и они договариваются с Ираном. Враг не отступит. И вопрос даже не в путине. Вся россия — это один большой путин. Надо развалить ее на части и сделать безопасной эту смесь. Это тяжелая война, и она не закончится так быстро, как хотелось бы. Но победа будет за нами. В этом нет сомнения!
Читайте также: «Я видела, как пылал мой любимый дом»: военкор Мария Малевская о работе в прифронтовом Харькове
Проект «Репортеры на войне» создан с участием CFI, Французского агентства по развитию СМИ, в рамках проекта Hub Bucharest при поддержке Министерства иностранных дел Франции.
2061Читайте нас в Facebook
