«Мама пряталась в подвале дома с котом и собакой»: Егор Гордеев о пережитом за год полномасштабного вторжения рф

«Поработали как официанты, убирали снег, готовили хачапури. Так собирали средства на реабилитационное оборудование для детей»

— Егор, как вы изменились за этот год большой войны?

— Уже даже и не помню, каким я был год назад. Сейчас, перед 24 февралем, вспоминал по каким-то своим записным книжкам и фотографиям, о чем думал, в какой точке был тогда. Мы все научились мобильно жить, больше думать про сегодня, чем про завтра. Нас настолько уж не отпускает эта пружина нервов. Раньше я однозначно мог понять, какое у меня отношение к каким-то конкретным вещам. Сейчас этого нет, локатор поменялся. Не могу сразу выделить свои эмоции, реальность чувств. Это война — она все обостряет.

Быт изменился ужасно. Условно говоря, больше свободного времени, но меньше сил. И в результате формула одна и та же. Я стал меньше путешествовать, но больше ездить по Украине. А в командировках за границу чувствуешь себя ужасно подавленным. У меня вообще изменился лайф-стайл. Это совершенно другое восприятие себя, мира. Изменилась пропорция, на что и как я трачу деньги. Многое идет на помощь ВСУ и поддержку простых украинцев. В декабре ездили с Нелей Шовкопляс (ведущая «Сніданку з 1+1». — Авт .) во Львов. Поработали как официанты, убирали снег, готовили хачапури. Так собирали средства на реабилитационное оборудование для детей во львовскую больницу Св. Николая.

— Война — это постоянная опасность, вызов самому себе. Когда бывает особенно страшно?

— Да уже не бывает страшно. Когда у тебя постоянно прыгает адреналин, ты более или менее привыкаешь к этому. Мы уже прошли все эти рубежи, когда «вот сейчас будет страшно». Я думаю, это касается и тех, кто «на нуле», и тех, кто позади. За исключением конкретных угроз для жизни. Помню, ездил в командировку в Брюссель, когда начались первые блэкауты. И вот там мне реально становилось страшно из-за того, что в тот момент происходило в Украине. То есть головой понимаю, как все это у нас происходит, но, находясь за границей, подсознательно думал: «Ну все, это конец, теперь не будет света, не будет тепла».

У нас в гостях «Сніданку» была военкор Наталья Нагорная. Найти силы ей помогла психолог, которая сказала: «Тебе легче, чем всем остальным. Даже легче тем, кто воюет. Потому что ты ежедневный свидетель того, как приближается победа. Ты это видишь, ты это чувствуешь». Все, кто в Украине, — свидетели войны в том или ином смысле. Им легче, чем тем, кто где-то там, далеко. Сейчас этот страх измеряется приближением к тому, где есть война.

— Известно, что осенью в ваш дом попал дрон. Как вы это пережили?

— Сначала было, конечно, страшно. Передавались, как вирус, все эти эмоции от соседей. А потом — обычная рутина тревог. Я даже в ту же ночь лег спать у себя в квартире. Ну, а что делать? Единственное, что было холодно, потому что были разбиты окна. В тот же день еще до часа ночи была тревога, поэтому мы с соседями сидели на минус первом этаже, в паркинге. Но ведь это тоже не настоящее укрытие. Посидели, вспомнили погибшую Вику, девушку-сомелье, жившую в том доме, который разрушил дрон, и разошлись. Знаю, некоторые соседи после этого уехали из страны, но через несколько месяцев снова вернулись.

— Квартиру уже привели в порядок?

— Да, поставил окна почти сразу, за 2−3 дня немного крышу на террасе отремонтировал. Надеюсь, больше не прилетит.

«Мама постоянно живет за городом и пережила все прилеты, угрозы наступления с 24 февраля 2022-го»

— Говорят, что травмы войны, в том числе эмоциональные, будут «вылезать» уже после ее завершения.

— Каждый будет разбираться сам с собой после войны. Мы что-то фиксируем за собой, но еще в процессе.

— Приходилось ли вам плакать за этот год?

— Да, это было связано скорее с какими-то сентиментальными воспоминаниями о конкретных людях, а не из-за общих впечатлений. У меня так было и до войны. Когда близко воспринимаю человека, которого хорошо знаю, становлюсь ужасно сентиментальным.

— О чем особенно жалеете из своей мирной жизни?

— О многом. Главным образом — о свободе передвижения. Я еще со времен ковида до конца не могу осознать тот момент, что я не могу сейчас взять билеты и куда-то пехать. Не потому, что мне хочется сбежать. Сам факт, что я не могу это сделать легко. Это была моя базовая история до большой войны и ковида. А все остальное — как-то приспосабливаюсь.

— В социальной сети вы часто показываете, как гуляете по лесу с собакой. Попытка справиться с депрессией?

— Это скорее визит к маме. Я очень редко ее вижу и слышу. Это еще и классный момент, чтобы самому ненадолго отключиться. Мама постоянно живет за городом и пережила все прилеты, угрозы наступления с 24 февраля 2022 года. У мамы очень уютный дом, все вокруг называют его арт-объектом. Это старый деревянный дом, но внутри мама все переделала. Ее друзья приходят туда, как в музей, лишь бы посмотреть, что и как она там сделала. Я приезжаю туда, гуляю по лесу, слушаю пение птичек и переключаюсь. Много ходить пешком — универсальный совет для отдыха.

— Как ваша мама пережила угрозу наступления?

— Я хотел отправить ее за границу, но она была категорически против. Мама — боец. Когда были самые трудные времена под Киевом в марте, у нее был четкий распорядок: ходила сначала в лес, потом вместе с соседями готовила еду для терробороны и плела сетки. Пряталась вместе с соседями у нас в подвале, который обустроила очень уютно. Брала обязательно с собой кота и собаку.

— За этот год у украинцев произошло много разводов и свадеб, оказалось, война — сильный стимул.

— Среди моего окружения разводов было больше. У меня даже есть знакомые, которые за этот год поженились и развелись. Это все от нервов — не можешь понять, где ты и что. Очень много хаотических движений в этом смысле. Сошлись, разошлись. Но если хоть немного стало лучше людям от этого, пусть так будет.

— Изменилось ли что-нибудь в вашей личной жизни?

— Серьезно — нет. Меня тоже так качает, как и большинство. У меня очень быстрая в этом смысле психика, я все быстро перемалываю. Вспыхнул — прошел дальше. Я понимаю, что эти эмоции — ситуативные. За последний год я не влюбился, но была такая «сильная вспышка». Это тоже для меня была своего рода терапия.

— Думали, где и как встретите нашу победу?

— Не думаю об этом, живу сегодняшним днем. Если все время думать о победе, можно сойти с ума. Хотя у меня есть специальный бокал, который подниму за нашу победу. А как, что, где, когда, с кем — даже не думаю. Потому что это может быть так внезапно или так нескоро…

Ранее телеведущий рассказал о своей детской психологической травме.

Читайте также: «Ракета взорвалась у дома моих родителей»: Тимур Мирошниченко о своей агрессии и больших изменениях в жизни

3809

Читайте нас в Facebook