«Под нашим домом горел российский танк, в стенах — осколки от снарядов»: ведущая Наталья Островская о жизни во время войны

«Мой дядя из Мариуполя написал: «Нам, наверное, все»

— Наталья, каким было ваше утро 24 февраля 2022 года?

- Эту дату я запомнила поминутно, пожалуй, как и все украинцы. Утром 24 февраля была дома с мужем. Проснулась рано не от взрыва, а от того, что стало неспокойно на душе.

В соцсетях увидела, что мне написала кума из Борисполя о том, что у них уже слышны мощные взрывы и что она не знает, что делать, куда бежать. А у нее маленькая дочь, ей тогда еще года не было. Я ответила, наверное, фейерверки, ложись спать. Хотя сама морально была подготовлена к тому, что может начаться полномасштабная война, в новостях на 1+1 мы об этом постоянно говорили. Но я не верила, что будут такие взрывы, ракетные обстрелы, что все произойдет именно так. И никто не понимал, как это будет. И в тот момент, когда пыталась успокоить куму, сама услышала первые взрывы в Соломенском районе.

Тогда муж срочно уехал на работу, у него профессия, связанная с военным делом, потому к войне был подготовлен. Неоднократно у них на работе проходили тренировки. На этот раз я спросила у него, тренировка ли это? На что он ответил — нет, началось. Слово «война» он тогда не сказал. Мой тревожный чемоданчик был почти собран, осталось только документы взять.

— Куда вы решили ехать?

- 24 февраля должен был быть мой выходной, и я планировала ехать в Ирпень, в нашу новую квартиру, чтобы встретиться со строителями. Вместо этого уехала сразу на работу. В новому жилье мы должны были въехать 1 марта. Делали там ремонт долго, почти год. Я еще постоянно мужа упрекала, почему мы так затягиваем, давай ускорять рабочих. А теперь понимаю, насколько хорошо, что получилось все именно так. Спасибо Богу, что не оказалась в аду в Ирпене, потому что очень сложно было бы выбираться оттуда. Этот затянувшийся наш ремонт оказался спасительным.

Читайте также: «Под звуки сирен и взрывов»: Леся Никитюк попала под обстрел во время съемок

— Как вы эмоционально держались первые дни?

- Меня спасала работа. Я действительно чувствовала себя полезной в этом направлении и немного забывала о происходящем вокруг. Мой дядя жил в Мариуполе, писал мне сообщение о том, что у них происходит. Написал: «Нам, наверное, все». Тогда было очень сложно эмоционально это переживать. Но когда выходила в прямой эфир, забывала обо всем. Собиралась, понимая, что по ту сторону экрана — зрители, которым нужна поддержка, а не ведущая с дрожащим и взволнованным голосом. Но когда приходила домой, себя не сдерживала, плакала, когда думала о том, какой ад происходит в Мариуполе, Киевской области и других украинских городах.

— Что случилось с вашим родственником?

- Дяди моего уже нет. Он там в Мариуполе погиб. Неизвестно и до сих пор, по каким причинам и как именно. Его семья уехала из самого города, потому что их четырехкомнатная квартира полностью сгорела. Они остались где-то там, на оккупированной территории. Связи с ними сейчас нет. Когда это касается твоих родных, сложно держаться.

Я не узнавала себя. До этого я редко плакала, потому что держу обычно эмоции в себе. Но в первый месяц держаться было сложно. Хотела, чтобы меня чаще вызывали на работу, потому что именно работа спасала, здесь я мобилизовывалась. Мы тогда в паре со Святославом Гринчуком работали, Свят пытался меня поддерживать и успокаивать. Говорил, мы еще должны снять вместе выездной выпуск в Крыму.

«От мощного взрыва задрожали стены студии»

— Вам было страшно?

- Помню, как в первые дни войны, когда мы вели прямой эфир со Святославом, сработала тревога и сразу после этого быстро произошел настолько мощный взрыв, что у нас задрожали стены в студии. Мы тогда впервые почувствовали, что война совсем рядом. Быстро прервали эфир и спустились в укрытие.

Читайте также: «Будто вся онемела»: Валентина Хамайко призналась в своем эмоциональном состоянии

Спасибо друзьям, которые меня поддерживали в первые дни войны. Мы тогда снимали квартиру на 18 этаже, оставаться там было опасно, поэтому на время переехали к друзьям в пятиэтажку, на второй этаж. Они жили вместе с родителями, да еще нас приютили. Так объединившись и держались, чтобы совсем не сойти с ума.

— Что с вашей квартирой в Ирпене?

- Мы тогда не успели переехать, поэтому я не думала постоянно о нашей квартире во время оккупации Киевщины. Думала, ну не было у нас до этого собственного жилья, о котором давно мечтали, ну ничего, так и не будет. Никто же не знал, что у меня в Ирпене квартира, но зрители начали посылать фото с просьбой помочь, писать, что рядом поселились россияне, постоянные прилеты и разрушаются дома. И на этих фото я увидела свой дом и подумала — будет что будет. Тогда мы еще не познакомились с соседями, поэтому не поддерживали связь ни с кем, но там во время оккупации оставались люди. Они жили в подвалах, к ним приходили россияне. Потом рассказали историю, как их увели в лес, но дети начали сильно плакать. Тогда оккупанты сказали, что пойдут с ними только мужчины, но дети еще сильнее стали плакать и умолять, чтобы родителей не забирали. Так что россияне отпустили и мужчин. И они вернулись в подвал.

У нас под подъездом горел российский танк, потому дом несколько пострадал. До сих пор об этом напоминает копоть за окном, посеченный фасад. В стенах куски снарядов оставались. Сейчас жалею, что не оставила снаряд в стене на память и не взяла его в рамку. Мы поменяли и стены, и обои, все сделали заново.

— Вы рассказывали, что вашу квартиру, единственную в доме, не смогли открыть оккупанты…

- Да, единственное, что мы нашли в квартире, когда зашли, были остатки позалетавших снарядов. И ламинат был во многих местах посечен. Но они не смогли зайти внутрь, хотя там как раз на тот момент было то, что они искали — новые стиральная машина и матрас (улыбается — Авт.). За две недели до начала великой войны муж настоял, чтобы мы поменяли дверь. Я сначала не соглашалась, ведь дверь, стоявшая от застройщика, меня вполне устраивала. Как оккупанты не пытались (били рядом по бетону и резали), но им так и не удалось попасть внутрь.

«Мне не хотелось ничего делать, просто лежать, никуда не выходить»

— Вы уезжали в то время из Киева?

- Через две с половиной недели от начала войны я решила уезжать. Это действительно была адская дорога. Тогда впервые сама за рулем выехала за пределы Киевской области. Дорога заняла 27 часов — кроме длиннющих пробок, ночью бензин закончился и нигде его не было. Поэтому легла спать в машине на заправке и ждала, когда привезут топливо. Машину поставила под камерами, потому что ночью страшно было.

Я эвакуировалась с командой «1+1» в резервную студию в Луцке и начала вести прямые эфиры марафона «Єдині новини». В Луцке, кроме основной работы, у нас часто были ночные дежурства, потому что мы «страховали» еще коллег с других каналов. Тогда же командой мы запустили отдельный проект «Нічна варта», чтобы попытаться разнообразить ночные эфиры марафона. Вот так работа и спасает всю войну.

— Каким был самый тяжелый момент за месяцы полномасштабного вторжения?

- Новости о подрыве Каховской дамбы меня выбили из колеи. Я такого изнурения не испытывала с момента начала войны. Меня это морально так подавило, что после эфира мне физически было тяжело. Мы же до сих пор не знаем, сколько людей, животных погибло, потому что многие деревни находятся на оккупированных территориях и сколько бед наделало это окружающей средой. Ты отдаешь себе отчет, что это не ракеты летят на людей, а россияне своими руками совершили этот теракт и уничтожили столько людей, их дома. Еще и наложились на все это майские ракетные обстрелы россиян, негативно повлияло отсутствие нормального сна.

— Была ли у вас депрессия?

- Майские обстрелы и подрыв дамбы лично в моем случае переросли в подавленное моральное состояние. Тогда мне не хотелось ничего делать, а просто лежать, никуда не выходить, ни с кем не общаться. Ночью во время массированных атак у меня впервые за войну начались панические атаки — затруднялось дыхание, появлялось ощущение как будто задыхаешься.

Приходил к нам в эфир психотерапевт Олег Чабан, рассказывал о симптомах депрессии, панических атаках. И по всем признакам я поняла, что у меня впервые в жизни была именно паническая атака. Психотерапевт советовал в такие моменты сосредотачиваться на дыхании (практика дыхания по кругу) и еще делать определенные упражнения.

Читайте также: «Очень действенная техника»: украинская певица рассказала, как преодолевает стресс из-за войны

— Как вы изменились за время войны?

- Кажется, что у меня год через пять. Имею в виду, если раньше могла получать опыт на протяжении пяти лет, то сейчас все произошло за этот год. Исчезла неуверенность в себе именно в профессиональных навыках. В войну ты сначала думаешь, как под взрывами выжить, а уж потом как правильно интонационно рассказать новости. Вещи, над которыми ты парился до войны, сейчас не имеют значения. Главное — нести правильные смыслы зрителю.

— О чем мечтаете?

- О счастливой семье и нас троих (улыбается — Авт.).

Ранее «ФАКТЫ» писали о признании Павла Зиброва о жизни во время большой войны: «Состояние постоянного шока».

1345

Читайте нас в Facebook