Мегазвезда оперной сцены владимир гришко: «однажды со мной попросила встречи богатая американка: «маэстро, я хочу от вас ребенка. Сто тысяч долларов достаточно? »
Однажды во время спектакля он сорвал парик со своей партнерши, исполнявшей роль Кармен, — так вошел в образ Хозе. Актриса потом отказывалась играть с Гришко: «Я боюсь, он меня убьет этим деревянным ножом!» Это правда: когда знаменитый тенор поет, для него не существует условностей. Любить так любить. Убить так убить. За эту достоверность его и обожает публика. Эпитетов, которыми награждала мировая пресса нашего соотечественника, двадцать лет проработавшего за рубежом, не счесть. И вот недавно «неистовый Фауст» и «самый сексуальный Пинкертон Америки» вернулся домой, чтобы примерить портфель советника Президента по вопросам культуры. К радости почитателей, петь при этом он не перестал. Совсем недавно Гришко порадовал киевскую публику — спел во Дворце «Украина» с лучшим тенором мира Лучано Паваротти.
«Днем учился в консерватории, по ночам работал на кладбище»
- Интересный у вас перстень, Владимир Данилович. Питаете слабость к украшениям?
- Это мамин подарок. Талисман. Удивительная ручная работа. Я его никогда не снимаю, даже во время спектаклей.
- Мама имела отношение к сцене?
- Нет. Но у нее была необычная судьба. Они с папой познакомились в немецком концлагере. Потом маму отправили на фабрику делать болванки. Однажды, когда налетели самолеты союзников, она не стала выключать свет. Фабрику разбомбили. Мама чудом осталась жива, ее чуть не повесили фашисты. Чтобы не сбежала, отобрали одежду. Но она, голая, умудрилась убежать. Ее приютила какая-то немка. Мама спаслась. Вернулась на родину и родила пятерых детей. Я был младшим…
В день моего рождения, 28 июля, в церквах били колокола — был день святого Владимира. Так что никаких сомнений не было, как меня назвать. И для меня Владимир — мой ангел-хранитель. Я жил в Америке, но все эти годы приезжал в Украину и пел во Владимирском соборе.
- Говорят, в детстве вас называли киевским Робертино Лоретти…
- Да, в семь лет я уже пел соловьем залетным! И «Джамайку», и все известные песни. Мы жили в частном секторе, неподалеку от цыганского табора. Это в Киеве, в Минском районе. Я бегал к цыганам в гости, они приходили к нам. Мама садила меня на руки, и мы пели с ней «Всюди буйно квчтне черемшина». Я так затягивал, что цыгане говорили: «Твой ромалэ так поет, что нам, цыганам, здесь делать нечего!»
Потом приезжал администратор детского хора «Щедрик-щедрчвка», сажал меня в 21-ю «Волгу». Меня купали, выдраивали от грязи, наряжали и уже как солиста выталкивали на сцену. Как-то даже повезли в Москву и показали дедушку Ленина в Мавзолее. В награду за то, что я такой послушный и хорошо пою песню «А я хлопець молодець. В мене коник-стрибунець»…
Но к лаврам в детстве я был равнодушен. Продолжал бегать с цыганскими мальчишками. До сих пор помню, как цыганки у колбасной фабрики покупали краденое. И что придумывали! Работницы прятали колбасу между ног, перевязывали ее изолентой и шли через проходную. За воротами их уже встречали цыганки. И вкус этой докторской колбасы, еще горячей, от которой шел пар, я никогда не забуду. Так что грешен, любил краденую колбаску…
«Я все могу: и гвоздь забить, и в глаз дать»
- Еще о каких грехах прошлого вы готовы поведать?
- Есть один грех. У меня ведь, знаете, не было юности. Я не сидел в барах, не пил пиво, не ездил на мотоцикле, не встречался с девушками. Передо мной были талмуды, талмуды и талмуды. Днем учился в консерватории и училище Глиэра. По ночам работал на кладбище: делал памятники, цветники, красил ограды, переставлял надгробья, которые провалились. Мама болела, и надо было кормить семью.
И сделал я один памятник с браком. Он перестоял, пересох. Зацементировался так, что я пальцы стер до крови, но крошку не поднял наверх, она не проявилась мозаикой, как положено. И отшлифовать не смог, машинки у меня ведь не было. Привез памятник, поставил, отошел. И так горько мне стало на душе за то, что работу плохо сделал! Решил, что когда-нибудь этот памятник переделаю. Вот это мой долг.
- Вы считаете, его нужно отдать?
- Непременно. Я же делал душе человека, которого уже нет. И эта душа смотрит с небес…
- Вы ко всему в жизни относитесь с такой щепетильностью?
- Думаю, да. А кладбище тем более такое место, где нельзя переступать черту… Иногда я делал работы бесплатно или за мизерную плату, потому что людям нечем было рассчитаться.
- Вас, наверное, блаженным считали.
- Меня любили. На кладбище у меня кличка была Афганец, потому что ходил в военной форме. Это были мои первые университеты.
- Впервые встречаю оперного певца, который и памятник может сделать, и гвоздь забить…
- Я все могу. И гвоздь забить, и в глаз дать.
- А приходилось?
- Приходилось.
- Кому и за что?
- За то, что женщину обижают. Я этого не люблю.
«Мама учила меня прощать. Но не забывать»
- Вы как-то сказали, что дорого заплатили за свой успех.
- Да, я работал, как каторжный. Не мог позволить себе завести семью. Потерял маму. А как это произошло? Я был солистом ансамбля песни и пляски Киевского Краснознаменного округа. Мы ездили выступать в Чернобыль. Многие говорили: «Тебе нельзя, ты не должен быть здесь, ты можешь потерять голос». Но если бы я сбежал, не смог бы с этим жить.
И вот после моих поездок начались какие-то странности с желудком. Меня положили на операционный стол и обнаружили непонятное образование. Шесть часов я лежал с разверстым животом. Хирурги ждали, пока придет ответ из лаборатории, чтобы решить, что делать дальше и в каком объеме делать операцию. К счастью, ничего страшного не обнаружили. Врачи продолжили операцию. И в этот момент один из моих коллег «дружески» позвонил моей маме домой и сообщил, что я… ухожу.
А мама до этого пережила смерть старшего брата. Он служил в кавалерийском полку в Москве. Снимался в фильме Бондарчука «Война и мир». И в конце съемок лошадь либо устала, либо разозлилась, укусила брата за колено, и там образовалась саркома. Мама уже была, как подрубленное дерево. И тут известие, что и второй сын должен умереть. Она скончалась мгновенно. Сердце не выдержало. Тот человек ее просто убил…
- Вы думаете, он позвонил со злым умыслом?.. Боже мой, так это был ваш Сальери?
- Может быть. Не знаю… В то время я уже был заслуженным артистом. Лауреатом нескольких престижных международных конкурсов. А чужой успех нередко порождает самые черные мысли и деяния… Знаете, когда я в последний раз уходил из дому, мама будто что-то чувствовала. Она кричала, как чайка над морем перед бурей. Причитала… Благословляла меня долго: «Иди. Иди с Богом! Все будет хорошо!» И плакала, и бежала, чтобы опять меня к себе прижать…
- Вы наказали этого человека?
- Нет. Мама меня учила прощать. Но не забывать.
- Эти потери не убили в вас желание петь?
- Я не стал ненавидеть мир, хотя он далек от совершенства. Я люблю жизнь, люблю детей. Пою с самыми прекрасными представительницами планеты. Они меня обожают, и я их тоже. Однажды сказал, что всех женщин люблю. Никому не откажу.
- В каком смысле?
- В плане сделать приятное: сказать комплимент, вовремя позвонить, поздравить с днем рождения. Пригласить на спектакль…
- А если дама захочет большего — провести с мировой знаменитостью ночь?
- Ночь со мной? Я думаю, это не получится.
«Когда Таня восхитилась Лучано Паваротти, я решил сделать ей предложение»
- Гм… бережете силы для сцены?
- Я не из тех теноров, что до спектакля не занимаются сексом или придумывают еще какие-то ритуалы. У меня таких пунктиков нет. Дело в другом. Когда сердце принадлежит одной женщине, остальные не нужны.
- Успешный мужчина, тем более знаменитость с мировым именем, прекрасный объект для провокаций. Поклонницы не пытались впутать вас в грязные истории, а потом шантажировать, вымогая деньги?
- Бог миловал. Наоборот, сами деньги предлагали. Однажды со мной попросила встречи богатая американка, очень красивая и достойная женщина, старше меня. Она сказала: «Маэстро, я хочу от вас ребенка. Сколько это стоит?» Потом назвала свою цену. Ситуация была очень деликатная. Но я поблагодарил за честь и отказался.
- А деньги большие предлагала? Уж извините за любопытство.
- Сто тысяч долларов. Да, для кого-то, может быть, это большой соблазн. Но оставить ребенка, твою копию, с которой ты энергетически связан… Нести эту тяжесть, страдать от того, что ты его не видишь… Это не для меня. Может, у меня несовременные подходы к жизни?
- Сложный вопрос. Мораль вы соблюли, а вот предназначение… Говорят же: участь мужчины — оплодотворить как можно большее количество женщин.
- Это провокация? (Смеется. ) Может, вы и правы. Но в те годы я так не думал. Не думаю и сейчас. Просто сделать ребенка без любви это неправильно. Это не цех, не конвейер. И самые прекрасные дети рождаются, когда они зачаты в любви.
- В одном из ваших прошлых интервью, когда вам было 37 лет, чувствовалось большое сожаление, что у вас нет семьи и детей. Вы долго не женились. Кто та женщина, что сумела покорить ваше сердце?
- У меня в молодости был брак. С прекрасной интеллигентной женщиной. Но не сложилось. Я уехал в Америку. Говорят же, Америка-разлучница… Моя нынешняя жена Татьяна работала раньше на телевидении в редакции спортивных программ. Мы познакомились возле оперного театра. Я сказал себе: «Если она не остановится, я пропал!» Она прошла мимо, и я подумал: 
«Если не пойду за ней, пропал дважды!» — и побежал за ней. Потом выяснилось, что она, увидев меня, сказала себе: «Вот за этого я бы пошла!» Я остановил ее и говорю: «Я народный артист. Разрешите вас пригласить на спектакль». Но девушка решила, что я ее разыгрываю и засмеялась: «Все вы здесь народные артисты!.. »
- Любопытно, что может заставить звезду такого ранга сделать предложение руки и сердца?
- Когда Таня в первый раз услышала Лучано Паваротти, она сказала: «Боже, на что это можно променять? Ведь его голос можно сравнить с пением ангела… » Я тогда подумал: «Она будет моей женой». В ней я нашел друга, который понимал мою профессию, мое искусство… У Тани было какое-то святое зерно, чистота. И такая светлая аура, что сразу осознал: она будет идеальной матерью для моих детей. Так в 39 лет я впервые стал отцом. Хотя раньше не решался на отцовство, считал, что не готов к этому.
«Мы хотим вернуть на родину украинских звезд с мировым именем»
- Сколько лет вашим наследникам?
- Владимиру пять. Анне-Стефании четыре. Она родилась уже в Америке. Я присутствовал при родах, перерезал пуповину. Невероятно сильное ощущение!.. Роды были тяжелые. Жена вела себя героически. Потом она сказала: «Я не боялась. Потому что ты был со мной». Вы знаете, когда женщина такое говорит, это самая большая награда мужу.
- После двадцати лет отсутствия на родине, вы построили дом в Киеве. Можно считать, что вы вернулись в Украину навсегда?
- Думаю, да. Я уже сказал об этом Виктору Андреевичу.
- Причиной переезда послужило ваше назначение на пост советника Президента по вопросам культуры?
- Не только это. Не хочу говорить высокопарных слов о патриотизме, о национальном самосознании. Но считаю, что, где моя пуповина, там я и должен быть. Когда случилась революция, я был в Европе. Но специально прилетел и стоял в толпе, и пел со своим народом.
- Но разве художнику важно, какая власть на дворе? Он ведь живет в своем мире.
- Да, я знаю, был один военачальник, который, придя в гражданскую войну в Одессу, сказал: «Проституток, певцов, поваров, детей и стариков оставить. Всех остальных расстрелять». Не хотел бы относить себя к категории проституток, коим все равно, кому служить.
- Мне казалось, певцы больше относятся к категории детей…
- Но разве певец не может быть гражданином? Вспомните, как многие ведущие украинские исполнители вышли на Майдан во время «оранжевой революции». Я сам дал ряд концертов в Европе в поддержку демократии в Украине.
- Чем вы занялись в первую очередь на своем посту?
- Сегодня в мои задачи как советника Президента входит возвращение украинских звезд с мировым именем на родину. У нас есть выдающаяся плеяда артистов, музыкантов, художников, которые уехали. Мы говорим о Марине Гулегиной, о Виктории Лукьянец, о Василии Герело. Мы будем предлагать им достойные условия, чтобы они вернулись.
Есть масса других проектов. Планируется оперный фестиваль «Киевская Русь», который, надеюсь, получит статус государственного. Все будет направлено на то, чтобы открыть новые имена и не потерять старые. Кстати, мне удалось уговорить Лучано Паваротти во время его недавних гастролей в Киеве прослушать двух подающих перспективы украинских певцов. Для меня это победа. Это та возможность, о которой нельзя было и мечтать.
- И что сказал ваш друг Лучано?
- Он сделал комплименты их пению. Сказал, что они должны посвятить себя искусству.
- А как их зовут? Возможно, это будущие звезды.
- Это бас Игорь Царьков из Днепропетровска и наш киевский тенор Иван Березовский.
«В магазине сметаю все: галстуки, туфли, костюмы»
… Наша беседа проходит в столичном Доме кино, во время первого международного фестиваля документальных фильмов, главой жюри которого является мой собеседник. Перерыв между показами заканчивается, и Владимир Данилович то и дело порывается закончить беседу.
- Я председатель жюри. Вот здесь сижу. А фильм уже начался…
- Да не волнуйтесь вы так! Ведь вы звезда! Вам все позволено.
- Хорошая фраза! (Улыбается. ) Теперь я буду говорить жене: «Я звезда, и мне все позволено!» А она: «Да-да, дорогой… А вынеси-ка ведро с мусором!»
- Кстати, выносите?
- И мусор выношу, и полы мою, и картошку жарю, хотя у нас есть домработница. А вы думали, я дома в белых перчатках хожу? Когда в гараже вожусь, весь в масле, узнать меня трудно. Я собираю старые автомобили. Перегоняю потом их в гараж к брату. У меня уже целая коллекция. Сам их ремонтирую. Люблю молотком постучать. Какое-то крепкое слово сказать.
- Вот она, тайная жизнь артиста! Но машины коллекционировать, я понимаю. Однако, говорят, у вас еще одна пылкая страсть — одежда. Зачем вам столько?
- Сам не знаю. Это болезнь какая-то. Иду в магазин и — сметаю! Рубашки, галстуки, туфли, костюмы. А потом их не ношу и раздаю. У меня столько ненужных вещей!.. Наверное, это влияние детства. Того, послевоенного, синдрома, когда ничего не было либо стоило очень дорого. А нас в семье было пятеро. И, видимо, те обноски до сих пор довлеют надо мной…
Однажды купил себе бриллиант в два карата. Яркий, удивительной чистоты. Мой друг хасид привез этот камень нелегально в Америку. Для него сделали оправу. А у меня как раз в Нью-Йорке гостил Анатолий Соловьяненко. И чтобы он не видел, я перевернул перстень, который носил на мизинце. Он говорит: «Володя, не прячь! Я знаю, что ты купил, и вот что тебе скажу. Все это преходяще. Прах! Суета сует… Тебя этот бриллиант не будет радовать уже через полгода». Позже я к кольцу охладел. И поменял его на старый разобранный автомобиль.
Так что, как сказал Анатолий Борисович, так и вышло. Это был потрясающе мудрый человек и самый выдающийся тенор современности. И когда он умер, я сказал во время похорон на кладбище: «Он имел сердце сокола. А ему надо было иметь сердце льва, чтобы жить среди шакалов». Меня в то время били за это страшно!
- А у вас какое сердце?
- У меня сердце льва. Защитника.
- Но, наверное, очень доброго льва. Или очень сытого.
- Скорее доброго, чем сытого. В то же время оно всегда настороже. Я не пущу на свою территорию никого. Я имею в виду дом, потому что это святое. Не пущу никого себе в душу. Не позволю ее себе очернить чем-то недостойным… Ведь продашь душу — потеряешь все.
Из досье «ФАКТОВ»
Владимир Гришко родился в 1960 году в Киеве. Народный артист Украины. Лауреат Государственной премии им. Т. Г. Шевченко и многих престижных международных конкурсов. Обладатель премии Пласидо Доминго. Солист Национальной оперы Украины и нью-йоркского театра «Метрополитен-Опера». В репертуаре: Дон Хозе (»Кармен»), Владимир Игоревич (»Князь Игорь»), Князь (»Русалка»), Фауст (»Фауст»), десятки других выдающихся ролей, которые позволили артисту войти в пятерку лучших теноров мира. Основатель благотворительного фонда Владимира Гришко, который помогает талантливым артистам.
1317Читайте нас в Facebook
