«я чувствую себя, как мужик, отставший от поезда. Жизнь уходит вперед, а я на перроне каком-то»
«Душа моя, как рояль, который заперт, и ключ потерян»
Семья в чеховских пьесах и рассказах так часто представлялась клеткой, в которой живая душа гибнет или калечится, что и за самим писателем потянулся шлейф подозрений в антисемейных настроениях. Но все они рассеиваются, когда входишь в дом, на входной двери которого и по сей день висит табличка «А. П. Чехов».
Удивительную атмосферу дома чувствуешь уже в прихожей, где входящего встречает гипсовый мопс, который, кажется, готов броситься под ноги с радостным визгом. Дети воспринимают его как живого, пытаются погладить. А в гостиной так и хочется присесть за огромный обеденный стол, покрытый той самой скатертью, на которой лежали приборы для Горького, Бунина, Куприна…
- Сколько людей за этим столом были спасены от голода, — говорит старший научный сотрудник музея
А. П. Чехова Юлия Долгополова. — Куприн впоследствии вспоминал, что летом 1901 года, когда он бедствовал в Крыму, Антон Павлович буквально силой оставлял его обедать. А еще в этой гостиной предсказывались судьбы. Гостивший у Чехова Рахманинов вспоминал, что, слушая его игру на фортепиано, Антон Павлович сказал: «Из Вас выйдет большой музыкант». И слава действительно нашла композитора.
Задумывая свой дом, Чехов знал, что у него будет много гостей, и это было учтено в планировке. А уж как продуманы комнаты для самого Антона Павловича и его родных! Он хоть и был крайне неприхотлив, состояние здоровья заставило его проявлять предусмотрительность. Например, рабочее место Чехова расположено в нише, чтобы сидящему за столом не грозил сквозняк. Из кабинета есть отдельный выход в сад, чтобы к Антону Павловичу могли приходить больные — как к доктору.
Но удивляешься, почему в кабинете Чехова столько, казалось бы, ненужных вещей.
- Это все подарки, полученные ко дню рождения, — поясняет Юлия Георгиевна. — Чернильница XVII века, два ларца XVIII века, старинная парчовая ткань — она покрывает журнальный столик. Антон Павлович жаловался: «Я теперь без кабинета — там же музей!» Станиславский, известный любитель антиквариата, подарил старинную вещицу и, не увидев на лице именинника восторга, спросил: «А что нужно было Вам поднести?» «Мышеловку. У нас же мыши!» — ответил Антон Павлович.
Для ловли грызунов Чехов покупал мышеловки, которые не убивали животных, а просто захлопывали. Попавшуюся мышку он вытаскивал за хвост… и выпускал за ограду. Понятно, что к такому хозяину она немедленно возвращалась. Ловлю мышей можно было бы передоверить кошкам, но их в доме не было. Дело в том, что у Чехова жили три собаки: дворняжки Тузик и Шарик и такса по кличке Шнап, которую подарила ему жена Ольга Леонардовна. Такса была породистая, но, как писал Антон Павлович, «опростилась совершенно, бегая со всей компанией по двору и лая на прохожих».
- А откуда взялся гипсовый мопс в прихожей? — спрашиваю. — Сидит как живой.
- Это подарок Софьи Павловны Бонье — дамы, которая была местной достопримечательностью… Одетая слишком пышно и, как сейчас бы сказали, по-молодежному, она обычно появлялась некстати. Но к ней относились снисходительно, потому что была добрейшим существом! Когда Софья Павловна приволокла собаку, ее «посадили» на площадке у выхода в сад. Гости, раскрывая двери, часто пугались: с первого-то взгляда не поймешь, что собака гипсовая. Чехова не раз просили убрать мопса. Он отвечал, что и сам его побаивается, но убрать не может: «Вдруг Софья Павловна обидится».
- Если Антон Павлович был так щепетилен в отношении посторонних, как же он вел себя с близкими — неужто никогда с ними не ссорился? Он болел, а такие люди бывают раздражительными…
- Бунин говорил, что атмосферы, которая обыкновенно возникает вокруг тяжелобольного человека, не было возле Чехова, а «царили шутка, смех и даже шалости». Единственный раз Мария Павловна (сестра писателя) поссорилась с Антоном Павловичем по поводу его женитьбы. Она написала ему довольно резкое письмо: «Какая нужда тебе жениться? Окрутиться всегда успеешь… » — и далее в таком роде. Потом Мария Павловна очень жалела, что так написала, но в тот момент чувствовала себя обиженной. Наверное, из-за того, что, когда она хотела выйти замуж, Антон Павлович не то чтобы высказал недовольство, но повел себя так, что ей стало ясно: она ему очень нужна. И вдруг он женится! Мария Павловна боялась, что отношения с братом изменятся к худшему. Но он ответил: «Думаю, что сей мой поступок нисколько не изменит всей моей жизни, той обстановки, в которой я до сих пор пребывал… И к тебе у меня останутся отношения неизменно теплыми и хорошими, какими они были и до сих пор».
Случались, впрочем, мелкие размолвки. Иной раз за обедом, едва пригубив суп, Антон Павлович откладывал ложку. Мать бледнела. Выручала сестра. «Какой замечательный суп! — восклицала она. — Вот всегда надо варить такой… » Антон Павлович брал ложку и принимался за еду. Потом он очень переживал по поводу случившегося.
Однако же Чехов и пошутить умел, хотя не все его шутки сразу понимались. Например, Антон Павлович сидит за обеденным столом и говорит: мол, ложка собакой пахнет. Мать: «Что ты, Антоша, какие собаки?.. Не может этого быть!.. » А племянник Миша заходится смехом! Потому что Антон Павлович имеет в виду, что ложки хозяйственным мылом помыли. Кстати, племяннику своему Чехов тоже предрек большое будущее. И тот действительно стал гениальным актером. В советское время о нем нигде не упоминали, потому что он работал в Голливуде и много сделал для становления американской актерской школы.
Гостей Чехов любил, но они бывали в основном летом. А осенью дом затихал. Новости разве такие… Сентябрь 1899-го — поставлен телефон. Октябрь — в Художественном театре первый раз дали «Дядю Ваню». Ноябрь — из театра прислали гонорар — 260 рублей. Январь 1900-го — получено известие об избрании Чехова в почетные академики. Февраль — зацвела камелия. С помощью садовника Арсения Чехов устроил сад, который цвел круглый год, и это была отрада.
Антон Павлович говорил, что Ялта — это большой вокзал летом и глухой провинциальный городок зимой: «Я чувствую себя, как мужик, отставший от поезда. Жизнь уходит вперед, а я на перроне каком-то». Это при том, что он был членом попечительского совета женской гимназии, благотворительных комитетов, общества покровительства домашних животных, даже в городскую думу ходил на заседания… Но ему этого было мало: «Душа моя, как рояль, который заперт, и ключ от него потерян», — скажет он в пьесе «Три сестры».
«Домик Чехова — не музей»
В мае 1904 года Антон Павлович покинул дом. Уехал лечиться и обратно уже не вернулся. Дом остался на матери и сестре, которая посвятила ему всю себя. Марию Павловну поддерживал брат Иван Павлович с женой, потом брат Михаил Павлович, который стал первым научным сотрудником музея… Они вместе пережили землетрясение в 1927 году. Михаил Павлович оставил об этом живые воспоминания. Когда, сидя в комнате на первом этаже, он увидел, что прогибаются потолочные балки, первой мыслью было: «Зачем Маша столько народу пускает в кабинет?» А потом Михаил Павлович услышал гул и выскочил в сад. Только тогда понял, что происходит. Здание выстояло, но мезонин пришлось восстанавливать.
Пережил дом и войну. Но за это поклон уже не случаю, а Марии Павловне, которая, оставшись хозяйкой Белой дачи после смерти близких, делала иной раз невозможное, чтобы ее сохранить. Особенно, когда Крым заняли немцы. Как говорила впоследствии сама Мария Павловна, она вспомнила о фотографии немецкого драматурга Гауптмана. Его произведения фашисты не сожгли, поэтому за несколько лет до войны по распоряжению, поступившему с музейного Олимпа, Мария Павловна убрала из экспозиции открытку с портретом Гауптмана, стоявшую в кабинете Чехова среди других писательских фотографий. Теперь она вернула эту открытку на прежнее место. Это впечатлило немцев, пришедших, чтобы поселить здесь некоего майора Бааке. Тем не менее Марии Павловне было сказано, что жить постоялец будет в кабинете Чехова, а обедать — в столовой. «Никто здесь жить не будет», — сказала Мария Павловна, едва гости вышли из кабинета. И постоялец действительно и спал, и ел в столовой.
В 1957 году Марии Павловны не стало. Но она вложила в дом столько душевного тепла, что его чувствовал всякий, кто переступал порог. Многим хотелось и от себя что-то привнести в атмосферу Белой дачи. Рассказывают про ткачиху, которая подарила тюлевую занавеску для столовой. Прежняя, купленная в 1899 году, порвалась, и в 1957-м подобной не было ни в каких комиссионных магазинах. А тут оказалось, что матери экскурсантки с московской фабрики «Красная Роза» когда-то в приданое дали такую занавеску, которая пролежала в сундуке «ненадеванная». Как она выручила музейщиков!
То, что Белая дача сохранялась в первозданном виде, заставило Самуила Маршака написать: «Домик Чехова — не музей. Сколько лет прошло со смерти… а все кажется, что хозяин этого домика куда-то вышел и скоро вернется». То же ощущал Олег Ефремов, возглавивший московский Художественный театр, на занавесях которого и сейчас порхает «чеховская» чайка. В Ялту Ефремов приехал, чтобы ближе узнать любимого писателя и возродить традицию — привозить сюда спектакли. Смоктуновский, Борисов, Любшин, Невинный, игравшие в чеховских пьесах, тоже ходили по дому, проникаясь его настроениями. И Николай Гринько, подаривший нам непревзойденного Чехова.
Да кого только не очаровывала Белая дача! Очарует она и вас, если переступите ее порог. И вам обязательно покажется, что вот-вот мелькнет среди деревьев шляпа поднимающегося от моря Антона Павловича. Он слегка приподнимет ее, завидев гостей, и распахнет дверь в прихожую, где их встретит верный мопс.
Читайте нас в Facebook
