Академик Александр Шалимов: «Природа отмерила нам 120-160 лет жизни. Если бы мы не курили, умели уходить от стрессов и не злоупотребляли алкоголем, то столько бы и жили»
Александр Шалимов, основатель и почетный директор Института хирургии и трансплантологии АМН Украины, вчера принимал гостей. Юбиляр, которому исполнилось 85 лет, не дает себе расслабляться. Правда, в последнее время он находится в одной из институтских клиник на обследовании. Но, как говорят коллеги и ученики Александра Алексеевича (а только докторов и кандидатов наук он подготовил 130!), его работоспособности и бодрости духа можно позавидовать. Александр Шалимов — академик Национальной академии наук Украины, академик Академии медицинских наук, главный хирург Министерства здравоохранения Украины, Герой Социалистического труда Советского Союза, Герой Украины, лауреат Государственных премий Украины и СССР. Награжден Почетным дипломом международного биографического центра Кембриджского университета за достижения в области медицины XX столетия.
«Экзамен по хирургии мне пришлось сдавать на второй день войны»
О детстве и юности, даже если они были трудными, люди вспоминают с радостью. И вот удивительная закономерность: у тех, кто многого достиг, жизнь начиналась нелегко.
— У нас в семье было четырнадцать детей, но выжили только три сестры и шесть братьев, — вспоминает Александр Алексеевич. — Родителям было очень тяжело — бедность. Они батрачили. Отец — потомственный крестьянин, мать родом из кубанских казаков. Голод заставил покинуть родное село Введенку Липецкой области и отправиться на Кубань. Жили в землянке, потом построили домик. Летом я работал пастухом, а в холодное время помогал столяру. В школе учился очень хорошо, поэтому меня направили на рабфак сельскохозяйственного института. Отправился в город. И надо же — нелепая случайность изменила все планы. В трамвае я нечаянно наступил на ногу какой-то женщине. Она раскричалась: «Уркаган! Бандит!» Когда я пришел в институт сдавать документы, оказалось, что именно она оформляет поступающих... Я развернулся и ушел. В тот год мне не везло: болел тяжелой формой малярии, желтухой. А уже в следующем году мне дали направление на другой рабфак — в Кубанский мединститут. Учился на «отлично», затем поступил в мединститут, где тоже у меня были одни пятерки. А вот выпускной экзамен по специальности «Хирургия» сдавал 23 июня 1941 года, на второй день войны. Всех выпускников сразу вызвали в военкомат. Но я на фронт не попал — признали непригодным к службе из-за перенесенной малярии, ревматизма и болезни позвоночника. Зато получил направление на должность главврача и хирурга в Нерчинско-Заводскую больницу Читинской области. Хорошо, что с собой прихватил потрепанные учебники по всем специальностям, которые приобрел в институте по цене макулатуры. Они меня выручили.
— Вы помните свою первую операцию?
— Конечно, как такое можно забыть? Уже на второй день работы меня вызвали в глухую деревню к роженице, у которой произошел разрыв матки. Добирался к пациентке целый день, по пути штудируя учебник по оперативному акушерству. Ведь мой хирургический опыт ограничивался удалением аппендикса, да и то под руководством преподавателя. Приехал ночью. Спрашиваю медсестру и акушерку: «Вы умеете наркоз давать?» — «Нет», — говорят. И у меня практики не было, только видел, как это делали другие. Приложил маску, показал медсестре, как по каплям добавлять хлороформ, а сам приступил к операции... У нас все получилось. Женщину спасли. Даже не верилось.
«Я и сам не раз побывал на операционном столе»
— Если хирургам бывает страшно, то что уж говорить о пациентах...
— Несколько раз я сам в качестве пациента побывал на операционном столе. Впервые еще в юности: мне удалили миндалины, поскольку я страдал хронической ангиной. Второй раз, уже в середине девяностых, академик Возианов оперировал меня по поводу аденомы предстательной железы. А в декабре 1998 года, обнаружив злокачественное перерождение язвы, мне сделали резекцию — убрали четыре пятых желудка. Оперировали меня здесь, в институте, мои ученики — Валерий Саенко, Бронислав Полинкевич и Юрий Диброва, все прошло хорошо. Питаюсь я нормально, даже иногда могу выпить рюмочку. Вообще природа отмерила нам
— Говорят, что после такой сложной операции на желудке вы буквально через несколько дней уже отправились в операционную как хирург. Это так?
— Что было, то было. Ко мне в палату пришел коллега и говорит: «У пациента рак печени. Кажется, сделать ничего нельзя. Зашивать или вы посмотрите?» Я переоделся и пошел в операционную. Посмотрел больного и предложил новую методику. Мы иссекли опухоль из печени, а на сосуды воздействовали криокоагуляцией, чтобы не развились метастазы. Пациент выжил...
— Судьба так распорядилась, что ваша первая жена умерла от рака поджелудочной железы...
— У Анны эта коварная болезнь никак себя не проявляла. Когда жена почувствовала себя плохо, оказалось, что опухоль дала множественные метастазы. Оперировать уже было поздно. Случилось это в 1980 году.
«В Брянске мы работали с Амосовым в одной больнице и даже в одной операционной»
— В названии вашего института долгое время использовалось словосочетание «экспериментальная хирургия». Разве вы здесь экспериментировали?
— На животных — да. Кстати, еще в Нерчинско-Заводской больнице я организовал в подвале экспериментальные мастерскую и лабораторию. По ночам отрабатывал всевозможные хирургические подходы сначала на трупах, а затем на животных — собаках, кроликах. И лишь после того как набивал руку, оперировал пациентов. Приходилось лечить все: ущемления грыжи, непроходимость кишечника, переломы. Даже резекцию желудка начал делать в первый год своей хирургической практики, хотя по тем временам этот вид операции считался «высшим пилотажем» даже для опытных врачей.
В 1946 мне на полгода посчастливилось попасть на стажировку в Москву. Начал ходить на операции известных хирургов. Одним из своих учителей считаю профессора Юдина из клиники Склифософского. Но больше других мне понравилась техника Бориса Сергеевича Розанова, сына того Розанова, который оперировал Ленина. У этого хирурга были очень нежные пластичные движения. Работал он без спешки и нервозности, и в результате все получалось очень быстро.
Из Москвы я позвонил на старое место работы, в Читинскую область, с твердым намерением вернуться. Меня с нетерпением ждали. Но денег хватило доехать лишь до Брянска. В областной больнице устроился урологом, а параллельно занялся общей хирургией.
— В брянской больнице вы и встретились с Амосовым. Все же как странно переплетаются события, судьбы. И вас, и Амосова жизнь привела из Брянска именно в Киев, хотя страна огромная...
— Да. В Брянск он приехал через месяц после меня. Николай Михайлович прошел всю войну полевым хирургом и проработал какое-то время заведующим хирургическим отделением в Москве. И вот мы вместе оказались в брянской больнице. Главврач даже разделил между нами палаты почти поровну: 59 коек одному и 60 — второму. Мы работали в одной большой операционной с двумя столами: за одним он, за другим я. Соревновались. Конкуренция была честной. Когда Амосов внедрял какой-то новый прием, я его тут же осваивал, а он брал на вооружение мои методики. Николай Михайлович был постарше меня, интеллектуал. На опыте военных операций написал диссертацию. Быстро и успешно защитился и косвенно подтолкнул меня к научной деятельности. Мне самому, долгие годы чувствовавшему себя деревенским, в голову не пришло бы, что можно защищать диссертацию. Но, накопив много материала по пластике пищевода, я спустя некоторое время тоже защитился в Москве. Затем разработал уникальную методику хирургического лечения запущенной кавернозной формы туберкулеза легких: пораженный участок удалял, а края легкого зашивал так, чтобы орган удалось сохранить. Таких операций тогда никто в мире не делал. Коллеги даже не верили, что такое возможно.
«Первый тост в свой день рождения я подниму за моих коллег»
— Рак поджелудочной железы в те годы решались оперировать только в США, в единственной клинике — в Мейо, — продолжает Александр Алексеевич. — Но пациенты выживали очень редко. Мне удалось разработать свой метод и уменьшить показатель летального исхода вдвое. Приехали в Брянск харьковские профессора, убедились, что ничего подобного никто нигде не делал, и предложили мне работу на кафедре хирургии Харьковского мединститута. Там я разработал методику хирургического лечения рака желудка и пищевода, вследствие чего уровень смертности при подобных операциях упал с 32% до 6%. В 1965 году в Харькове я создал НИИ общей и неотложной хирургии. А в 1970 году меня пригласили в Киев. И уже через два года я стал директором НИИ клинической и экспериментальной хирургии.
— Александр Алексеевич, как ваше здоровье сейчас, почему вы находитесь в стационаре института?
— Весной прошлого года, когда я участвовал в предвыборной кампании, пришлось активно выступать перед избирателями. Как-то вечером, когда мы с женой возвращались домой на автомобиле, я попытался убрать с дороги преградившую въезд бетонную плиту. Но от тяжести, а также от усталости, накопившейся за день, закружилась голова. Упал на асфальт и сильно ударился. Раньше у меня была легкая гипертония, а тут давление подскочило до 250/145. Гипертонический криз. Месяц пролежал здесь, в институте. Затем в больнице Феофании. Теперь снова здесь. Но скучать не приходится. Продолжаю работать. А теперь еще и поздравления принимаю. Приятно...
Директор Института хирургии и трансплантологии Валерий Саенко поздравил с юбилеем своего учителя одним из первых. Вручая букет, он сказал:
— Все сотрудники нашего института считают себя вашими последователями, они применяют и совершенствуют ваши методики. И нам радостно, что вы продолжаете помогать своими советами. Дай Бог вам еще много лет жизни.
— Первый тост я сегодня подниму за вас, моих коллег — трудяг, которые ежедневно спасают жизни пациентов, — пообещал в ответ Александр Шалимов.
1094Читайте нас в Facebook
