«Через два часа после операции у нас обеих... отпали уши» (фото)
«В эту историю трудно поверить, но у нас есть неоспоримые доказательства. Вот они», — горько вздохнув,
«Ухо сразу же начало сильно печь, как будто к нему приложили раскаленный утюг»
— Впрочем, операцией ее можно было назвать с большой натяжкой, — говорит Татьяна Сорочан-Оржеховская. — Это, конечно, хирургическое вмешательство, но незначительное. Врач делает небольшой надрез над ухом и подтягивает кожу. Все это проходит под местным наркозом. Не могу сказать, что оттопыренные уши испортили мне всю жизнь, но, честно говоря, это очень раздражало. Ни тебе высокой прически, ни короткой стрижки. Той же проблемой страдала моя подруга Настя — у нее торчало левое ухо. Я постоянно смотрела сайты, где обсуждались пластические операции, много об этом читала. У нас в Черкассах никто ничего подобного не практиковал. А ехать в Киев я не решалась.
Объявление о том, что в Черкассах появился пластический хирург, Татьяна нашла в одном из салонов красоты. Так совпало, что ее подруге тоже рассказали об этом же враче — он закончил специальные курсы, получил лицензию и работает в одной из городских больниц.
 |
 |
| *Так уши девушек выглядят после многочисленных операций | |
— Это внушало доверие, ведь городская больница — это не какая-нибудь подпольная контора, — говорит Татьяна. — Врач — тоже небезызвестный в городе человек. Хирург с многолетним стажем, раньше он работал в отделении хирургии. А потом стал заниматься хирургией пластической. Мы с Настей пришли к нему на прием. Посмотрев наши уши, Антон Дымовский (имя и фамилия изменены. — Авт.) сказал: «Без проблем, можем сделать подтяжку. Приходите в понедельник». Он подтвердил, что может исправить нам «лопоухость», а операция продлится минут пятнадцать и нам ни дня не придется лежать в больнице.
Мы с подругой пришли, как он и сказал, в понедельник в девять часов утра. Я еще запомнила, что это было 9 марта — празднуя накануне женский день, мы с Настей уже предвкушали, как будем делать высокие прически. К тому же у меня скоро должна была состояться свадьба... Врача пришлось подождать. Оказалось, Антон Владимирович почему-то не записал наши операции как плановые и решил провести их в промежутке между другими. Мы прождали три часа. В полдень хирург наконец пригласил нас в ординаторскую, после чего мы по очереди пошли в операционную. Первой отправилась Настя.
— Я села в кресло, Дымовский начал готовить инструменты, — рассказывает Настя Логвиненко. — Единственное, что меня смутило, — ассистирующая хирургу медсестра. Среди медперсонала, конечно, есть пенсионеры, но эта женщина выглядела не на шестьдесят и даже не на семьдесят лет. Передо мной стояла древняя старушка, перебирающая флаконы с медикаментами. «Не переживайте, — успокоил хирург. — Эта женщина давно у нас работает, мы хорошо ее знаем. Сейчас вам сделают анестезию». Я никогда не боялась уколов, поэтому сидела, особо не напрягаясь. Старенькая медсестра тем временем готовила лекарство — мне должны были вводить лидокаин с физраствором. Но как только мне начали делать укол, я... закричала от невыносимой боли. Ухо начало очень сильно печь, как будто к нему приложили раскаленный утюг. Я отскочила в сторону. «Что с вами? — удивился Дымовский. — Так боитесь уколов?» И поставил иглу опять. Я буквально взвыла, по щекам покатились слезы. Я не знала почему, но так больно мне не было еще никогда. Этот ад продолжался минут пять. Когда иглу вытащили, стало немножко легче, но ухо продолжало печь. Что врач делал дальше, я уже не почувствовала — дикая боль от укола заглушила все.
Антон Владимирович действительно справился за десять минут. Он уже делал мне перевязку, когда к нам подошла вторая медсестра. «А что у девушки с ушами? — встревоженно спросила она врача. — Почему они такие белые?» «Видимо, реакция организма, — ответил Дымовский. — Это пройдет». Уже потом узнала, что в тот момент мои уши стали белее, чем лист бумаги. .jpg)
Но я ведь не видела себя в зеркало. А Дымовский спокойно сделал перевязку и, отправив меня на пару часов в палату, позвал Таню.
*До сих пор Настю (слева) и Таню мучают сильные головные боли. «Самое ужасное, что наши увечья исправить нельзя, — говорят девушки. — Это нам сказали лучшие столичные хирурги». Фото автора
— Со мной начало происходить то же самое, — говорит Татьяна. — Когда мне делали укол, я кричала, наверное, на всю больницу. «Да что вы в самом деле?! — возмутился Дымовский. — Устроили здесь детский сад! Я колю вам обычное обезболивающее». «Очень сильно печет, — выдохнула я. — Там точно лидокаин?» «А что же еще?» — вопросом на вопрос ответил врач и опять поставил мне шприц. От сумасшедшей боли потемнело в глазах. Причем перенесла ее дважды — мне ведь подтягивали оба уха.
Следующие два часа мы с подругой приходили в себя. Уши продолжали печь, хотя, по идее, анестезия должна была все заморозить. Более того, они как будто начали хрустеть. Не зная, какими должны быть симптомы, мы надеялись, что все это в порядке вещей. А потом пришел Антон Владимирович и начал снимать Насте повязку. Я с интересом смотрела, что получилось. Подруга повернулась боком, поэтому первое, что я увидела, — лицо хирурга. Его глаза неожиданно расширились от ужаса. Вместо ушной раковины у Насти был черный кусок кожи, который тут же... отпал! Осталась только мочка. У меня было то же самое — черные, как угли, уши начали отпадать вместе с хрящами. Мы начали кричать. А хирург, испуганно посмотрев на нас, выбежал из палаты.
«Девять месяцев мы фактически жили в больнице»
Через пять минут к Тане и Насте прибежали едва ли не все врачи больницы. Собрались заведующие, ведущие специалисты, главврач. Все, кроме пластического хирурга Антона Дымовского.
— Нам срочно начали делать промывки, — продолжает Татьяна. — В уши, вернее, в то, что от них осталось, постоянно заливали воду, после чего нас опять отвезли в операционную. Врачи паниковали. В больницу вызвали наших родителей. Мы с Настей еще до конца не осознавали, что у нас за два часа почернели и отпали уши. И уж тем более не понимали, какая нам грозила опасность. Оказалось, что следующие несколько часов врачи боролись за наши жизни. Если бы вещество, которое ввела нам пожилая медсестра, не удалось вывести, эта гадость пошла бы в голову, и мы могли бы погибнуть.
— То, что причиной стал злополучный укол, мы узнали сразу. Врачи сказали, что это реакция организма на введенное вещество, — говорит Настя. — Но что это за вещество, от которого отпадают уши? Явно ведь не лидокаин с физраствором! Нас обеих повторно прооперировали. Когда мы с Настей проснулись, у нас вообще не было ушей. Одни мочки... «Начался некроз, то есть отмирание клеток ткани, — объяснили врачи. — За два часа ушные раковины полностью отмерли». Еще я обнаружила у себя в голове... дырку. Возле отпавшего уха образовалась глубокая ямка, потрогав которую, можно было прощупать кости черепа.
— Мы все время спрашивали, какое нам ввели вещество, но врачи уходили от ответа, — вспоминает Таня. — Потом все-таки сказали: «Произошла ужасная ошибка, мы будем разбираться. Но вы, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте. Какой смысл, если все равно уже ничего не изменишь? А мы вам поможем. Будем делать операции, и все восстановим». Честно говоря, даже в том состоянии я плохо себе представляла, как можно это восстановить. Что они сделают — пришьют мне новое ухо? «Для этого потребуются несколько операций, — продолжали убеждать медики. — Но они принесут результат. Мы восстановим вам уши из кусочков кожи». Мы с Настей уже были в том состоянии, когда человек согласен на все — лишь бы ему хоть как-то помогли. И согласились.
Хирург Антон Дымовский на следующий день после ЧП ушел в отпуск. А медсестра, которой, как оказалось, было 80(!) лет, сразу вышла на пенсию. Вскоре появилось заключение экспертизы о том, что же именно стало причиной некроза. В своем заключении эксперт написал, что «причиной некроза мягких тканей, приведшего к непоправимой деформации ушных раковин, стало неизвестное химическое вещество». Позже эксперт объяснил девушкам, что он имел в виду. Судя по всему, им обеим укололи сильнодействующее средство для... очистки хирургических инструментов.
— Это вещество можно использовать, только разбавляя и надевая перчатки, — говорит Татьяна. — Нам же ввели его прямо в организм. Отсюда, как сказал эксперт, и мгновенные симптомы — сначала ухо сильно побелело, а потом начало чернеть и отпадать. Мы с Настей тем временем лежали в больнице. Первый месяц после случившегося был невыносимым. Мы вообще не вставали с кровати. Несмотря на обезболивающие препараты, место, где были уши, сильно пекло. Болело так, что я теряла сознание. Сохранившиеся мочки все время кровоточили, каждое утро я просыпалась на подушке, залитой кровью. Из глубоких ран в голове сочилась сукровица. Лицо отекло и покрылось синяками. Они не сходили больше месяца. Кровоточащие места я пробовала затыкать тампонами, но бесполезно. За пару часов сна они насквозь пропитывались кровью. Однажды, когда меня уже выписали, я попросила жениха помочь мне поменять повязку. Размотав ее, он... потерял сознание.
— Следующие девять месяцев мы фактически жили в больнице, — говорит Настя. — Нас выписывали всего на пару дней, после чего мы опять ложились на операции. Я перенесла семь операций, Таня — 14. Почти все они проходили под общим наркозом. Что нам только не делали! Разрезали шею, вставляли туда какие-то трубочки, которые протягивали к мочке. Еще больнее было, когда нам снимали кожу. Кожу для ушей брали в основном с ягодиц и спины. Теперь и там у нас остались грубые шрамы. Во время пересадок меня все время интересовал вопрос: как можно восстановить ушную раковину, если нет хрящей? Кожу ведь нужно пересаживать на что-то. Врачи уверяли: знают, что делают. А после девяти месяцев наших мучений оказалось, что они... действовали наугад. Это обычные хирурги, которые никогда до этого не сталкивались с пластической хирургией. Результат нас шокировал. Несмотря на все операции, уши нам не восстановили. Непонятные слепки кожи над мочкой не имели ничего похожего на ушную раковину.
— Поражаюсь, как только сердце выдержало столько операций, — качает головой Татьяна. — Мне каждый месяц делали общий наркоз. Во время одной из операций у меня случилась клиническая смерть... Уже не говоря о моральных страданиях. Первые несколько месяцев я вообще не подходила к зеркалу. Выходя на улицу, прикрывалась волосами, но мне все равно казалось, что все на меня смотрят... Долгожданная свадьба не состоялась. Когда мы увидели, что четырнадцать операций не принесли никакого результата, врачи, которые сначала уверяли нас, что все сделают, пожали плечами: «У вас слишком тяжелый случай. Вот если бы отпали не ушные раковины, а только мочки, тогда да. А так... Мы же не волшебники».
Таня и Настя начали писать жалобы в милицию и прокуратуру. Но, несмотря на наличие экспертизы, подтверждающей, что некроз случился из-за введенного девушкам неизвестного вещества, им в возбуждении уголовного дела отказывали. Тогда пострадавшие решили судиться с хирургом в гражданском порядке. За время судебной тяжбы им пришлось пройти еще несколько экспертиз, все заключения были идентичны.
— Врач вообще отказывался с нами разговаривать, — вспоминает Татьяна. — Ни о каких элементарных извинениях не было и речи. Говорил только, что виноват не он, а медсестра, которая смешивала растворы. Но в заключении экспертизы черным по белому написано, что ответственность за введение в организм пациента медицинских препаратов несет врач, который проводит хирургическое вмешательство. Он должен был лично проконтролировать, как медсестра смешивала растворы. Не говоря уже о том, что у нас сразу пошла реакция. То, что у Насти ненормально побелело ухо, заметила даже зашедшая в операционную старшая медсестра. А врач не обратил на это никакого внимания и сделал мне то же самое. Одно только это говорит о халатности.
Никто из местных адвокатов не хотел мне помогать. Мол, нам еще в этом городе работать, а при связях, на которые намекал хирург, дело заведомо проигрышное. У меня на руках было несколько заключений экспертиз с одинаковым вердиктом. Вы будете смеяться, но врач выиграл суд. Мой иск не удовлетворили по причине... отсутствия доказательств.
Таня с Настей опять начали ходить по правоохранительным инстанциям. И только когда девушкам посчастливилось найти киевского адвоката, черкасская милиция наконец возбудила против хирурга уголовное дело.
— До этого мы никогда не сталкивались с нашей правоохранительной системой и не знали, как это тяжело, — говорит Татьяна. — Казалось бы, какие еще нужны доказательства, если наши увечья видны невооруженным глазом? Однако врач, несмотря на уголовное дело, продолжает работать, делать пластические операции. Даже успел повысить квалификацию.
— Самое ужасное, что наши увечья действительно оказались непоправимыми, — сокрушается Настя. — Поняв, что черкасские хирурги бессильны, мы поехали в столицу. Но нам не взялись помогать ни в одной клинике пластической хирургии. Сказали, что исправить этот ужас нереально. Вот так одна мелкая операция может испортить всю жизнь...
На прошлой неделе уголовное дело наконец ушло в Сосновский районный суд Черкасс. Об этом «ФАКТАМ» сообщили в пресс-службе Черкасской областной прокуратуры. Врача будут судить по статье «Ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей медработником». Максимальное наказание, которое ему грозит, — два года лишения свободы.
Естественно, узнав об этой истории, захотелось поговорить и с самим пластическим хирургом. Не застав врача в больнице, мы связались с ним по телефону.
— Сейчас всю вину хотят свалить на меня, — недовольно сказал Антон Дымовский. — Хотя размешивал этот злополучный раствор не я. Но к медсестре, которая эта делала, почему-то ни у кого претензий нет.
— По словам пациенток, медсестре было за восемьдесят. Разве можно доверять такую процедуру столь пожилому сотруднику?
— Этот вопрос не ко мне. В тот момент медсестре действительно было восемьдесят лет. Но вы же понимаете, что на работе ее держал не я.
— А разве вы не видели, что она размешивает?
— Конечно, нет! Я был в операционной, а медсестра всегда выдает мне маркированный раствор, что-то наливает... Теперь же медсестра от всего отказывается и вообще никак не проходит по уголовному делу. А из меня делают козла отпущения.
— После того как первой пациентке укололи раствор, у нее сильно побелели уши. Почему вас это не остановило?
— Так бывает. Поверьте, если бы меня это насторожило, я бы не делал вторую операцию. Точный состав раствора уже никто не скажет — сразу после случившегося медсестра его вылила. Но там явно был и анестетик тоже. Если бы совсем не было анестетика, появились бы краснота, позеленение, невыносимая боль. А так, все указывало на то, что анестезия была. Просто в этом растворе было что-то еще...
13965Читайте нас у Facebook
