Народный артист украины дмитрий гнатюк: «для хрущева «рушник» я всегда пел три раза»
Имя Дмитрия Гнатюка уже стало легендой. Такое бывает только с очень знаменитыми людьми. Они это знают и, в общем-то, привыкают к всеобщему вниманию, признанию, обожанию и… зависти. Когда маленький мальчик Дима из церковного хора буковинской деревушки учился у Панотче, он даже не подозревал, что через годы ему доведется петь для самого Сталина, дружить с Хрущевым и Щербицким, дуэтом петь с маршалом Ворошиловым. Все они любили украинские песни и часто просили Гнатюка: «Давай поговорим по-украински».
«Раз я попробовал спеть в Верховной Раде. Больше не хочу»
-- Говорят, вы даже в парламенте поете…
-- О нет, там не до песен. Нет, правда, раз попробовал запеть. Думал, как-то повлияю своим голосом, экспрессией, пробужу чувство единения у депутатов -- не вышло…
-- Может, не ту песню спели?
-- Да вроде бы ту. Был день рождения Мороза, и я спел ему «Многая лета». Там есть такие слова, мол, мы должны делать все, чтобы наша жизнь была лучше. Но потом понял, что пел в Верховной Раде в первый и в последний раз. А так, для себя пою очень часто. Моя душа, мой голос -- это как потребность в духовной пище. Только так я могу выражать свои чувства.
-- Значит, иногда вам легче спеть, чем сказать?
-- Откровенно говоря, да. Всю свою жизнь я чувствовал, выражал свои мысли, страдал через песню.
-- Когда жене признавались в любви, тоже пели?
-- Может быть, я не пел именно в тот момент, но, конечно, посвящал ей песни. Так было всегда, когда я влюблялся. Да и, по-моему, самые лучшие песни в моей жизни спеты именно в таком состоянии.
-- И много было таких… состояний?
-- Да нет, немного. Но когда человек способен любить, он строит иллюзии. Мои влюбленности не перерастали в бурные романы. Хотя… Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.
-- А как насчет присущего именно артистам -- зависти?
-- Это не ко мне. Я никогда никому не завидовал. Хотя, конечно, в искусстве зависть есть всегда.
-- Что-то вы сами себе противоречите…
-- Понимаете, по большому счету ведь мне и пожаловаться не на что. Я счастлив, что моя судьба сложилась именно так. Мой отец любил повторять: «Если ты хочешь сделать добро -- сделай, но тут же об этом забудь». И это правильно. Я на себе проверял.
-- Честно говоря, завидный альтруизм.
-- По жизни мне такое приходилось переживать… Как вспомню… Может, это научило меня относиться к жизни философски. Как-то я был в Канаде, и мне нужно было остаться на пару недель сделать операцию. Это было связано с зубами. Я написал заявление, но все повернули таким образом, что, мол, я хочу остаться насовсем. Меня очень быстренько из Канады выпроводили в Киев. Мое дело попало в органы и, конечно, на этом могла закончиться моя карьера. Был 1962 год. Как раз в это время меня пригласили на правительственный концерт в Москву. Затем был прием. Где-то в 12 часов ночи, когда все уже были хорошо навеселе, а я три раза спел любимую песню Хрущева «Рушник», я решил ему все рассказать. Никита Сергеевич дал команду разобраться, и на следующий же день с меня сняли подозрения.
«Когда Сталин заговорил со мной, у меня душа опустилась ниже пяток»
-- Вы лучше расскажите, как пели на дне рождения Сталина.
-- Я так тогда переживал, что этот день помню до мелочей. Это было в 1949 году. Мне 24 года, я студент консерватории, и вдруг -- петь для Сталина! Что вы -- это был шок! Меня пригласили выступить с хором Веревки, а у меня ни костюма нарядного, ни туфель парадных. Дали деньги, я все купил и поехал. Привели нас в Георгиевский зал Кремля, там были накрыты столы на тысячу человек. Сталин с Мао Цзедуном во главе стола сидят. Мне говорят: «Отойдешь от рояля на девять шагов, споешь -- и обратно». Я был в трансе. Такое было впечатление, что я не пел, а рыдал. Это меня и спасло. Спел «Дивлюсь я на небо». Это была любимая песня Сталина. Он спросил: «Гдэ работаэш, да?» Как Сталин заговорил, у меня душа опустилась ниже пяток. Я отвечаю: «Студент консерватории. Учусь у Паторжинского». Сталин: «Он -- кароший пэвэц. Паклон ему пэрэдай». Потом: «Что ты нам еще спаешь?». Меня предупредили, что если Сталин захочет еще что-то послушать, нужно спеть «Если на празднике с нами встречаются несколько старых друзей… » Там есть слова: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина… » Весь зал пел вместе со мной. И когда закончили, Сталин сказал: «Садысь, пакушай».
-- После такого приема вам прямая дорога была в Большой?
-- Что там Большой! Обычно после одобрения Сталина сразу давали звание народного артиста. Но я был еще молодой, студент. Мне не дали. Уже позже, в 60-м, Никита Сергеевич припомнил мне тот концерт на дне рождения Сталина и сказал: «Я помню, что в 49-м ты так и не получил звание народного артиста. Так вот ты его сейчас получишь». И я, перескочив через звание народного артиста Украины, стал народным артистом СССР, что автоматически сделало меня народным артистом всех республик.
-- Так что, с Москвой не сложилось?
-- Мне несколько раз предлагали перейти в Большой. Даже квартиру роскошную в Москве показывали. Не могу я без Киева жить! Не могу. Хотя мог бы себе такую цветущую жизнь организовать… Из чистого золота сделать беседку, что на Владимирской горке.
-- А почему беседку? Может, тогда уже самого Владимира?
-- Эта беседка очень много для меня значит. Я приехал в Киев 15 июня 1945 года, два года до этого проработав на Урале, на танковом заводе. Даже там я умудрился организовать хор из украинцев. Нас было человек четыреста. Было голодно, холодно, тяжело, но страстно хотелось петь. И тогда генерал-лейтенант Миронченко мне сказал: «Дима, закончится война, я тебя сразу отпущу учиться в консерваторию». Так и получилось. Я приехал в Киев, никого из знакомых, негде голову преклонить… Вышел на Владимирскую горку… и -- все. Я полюбил Киев на всю жизнь. И в знаменитой беседке на Владимирской горке провел три ночи. Вещей у меня не было, фуфайку под голову, мешочек с вещами, без копейки денег. Но, знаете, я пребывал как в каком-то другом мире. Помню, просыпаюсь, вижу -- восход солнца… Мне казалось, что я в раю.
-- С вами потом такое бывало?
-- Когда я уже пел в театре, в день спектакля у меня была потребность пойти в беседку, посидеть, набраться сил. Там аура особая. Я и сейчас туда хожу.
«Чтобы держать диафрагму, я обкладывал себя клавирами»
-- Говорят, вы «на ура» поступили в Киевскую консерваторию.
-- Почти. Только с русским языком подкачал. А все остальное сдал на «пять». При том, что я не заканчивал музыкальное училище. Моим учителем был Панотче в церковном хоре деревни Мамаевка, что на Буковине. Помню, он брал скрипку и тянул ноту смычком, а я должен был повторить. Вот так, даже не понимая того, он научил меня правильно дышать. Научил меня и нотной грамоте. Так что с поступлением проблем особых не было, хотя в консерватории у меня были очень трудные годы. Общежитие, вечно не за что поесть. Достанешь из кармана десять копеек, купишь себе один пирожок…
-- На целый день?
-- А как же. Я был такой худой, что на занятиях по пению, чтобы лучше держать диафрагму, обкладывал себя клавирами, завязывал накрепко. Иногда удавалось пообедать, но такое бывало очень редко.
-- Даже для студента, которого принимал сам Сталин?
-- Ну и что? Стипендию от этого не увеличили, а жить надо было, кормить семью. Я женился еще студентом, родился сын Андрей. Мы снимали в Лукьяновском переулке комнату, очень темную, с невысоким потолком, я не мог ходить в ней, выпрямившись во весь рост. Где-то на втором курсе я стал подрабатывать в квартете, в концертах. Получал пять рублей, но для нас это были огромные деньги! Было ощущение, что ты богат, можешь пойти пообедать.
-- Жену в ресторан пригласить.
-- Какой ресторан!? Да когда мы познакомились, Галя тоже была студенткой. Училась на филологическом факультете Киевского университета. Я как-то пришел к своей старой хозяйке квартиры, славной женщине, Фаине Павловне. Дверь мне открыла красивая девушка с прекрасными длинными косами. Говорит: «Фаины Павловны дома нет». И тут же перед моим носом закрыла дверь. Испугалась. Но она успела произвести на меня впечатление. Так мы и познакомились. Но это не значит, что мы сразу стали встречаться. Мне было не до этого. Я вечно пропадал в консерватории, в оперной студии. Уже пел в «Евгении Онегине», в «Севильском цирюльнике».
«Мне предложили две картины Врубеля по десять тысяч каждая»
-- А как же любовь?
-- Любовь? Конечно, у меня было много поклонниц. Но… Я был серьезный молодой человек. У меня не было времени на любовь. Нет, я конечно, приглашал Галю на спектакли. Но в рестораны мы не ходили. Начали встречаться через год-два после знакомства. Как-то мне захотелось поехать посмотреть настоящее украинское село, надднипрянское. Это было во время зимних каникул, мы поехали к Гале домой и… поженились.
-- Вы понравились ее родителям?
-- Ну… наверное. Мы этот вопрос никогда не обсуждали. У нас никогда не было разборок в семье. Хотя могли бы и быть.
-- Ведущий актер, море поклонниц…
-- Были какие-то такие вещи… Жена меня, конечно, ревновала. Ну и я ее страшно ревновал. Но, знаете, самое главное -- не утратить человечности. Можно любить, увлекаться, не заставляя близкого человека страдать.
-- Вы помните, на что потратили свою первую приличную зарплату?
-- Первый раз я получил аж 150 рублей. Ну что вы, для нас это были колоссальные деньги! Но все равно, для того, что бы что-то купить для хозяйства, пришлось еще занимать. Помню, денег хватило на кровать, стол со стульями и детскую кроватку.
-- По крайней мере у вас уже была своя квартира…
-- Маленькая квартирка на Пушкинской. Но это было такое счастье! Поначалу мы ели на подоконнике, а спали на матрасе. Через несколько лет мы получили двухкомнатную квартиру на Богдана Хмельницкого, и все наладилось. Но что мне пришлось для этого пройти…
-- Наверное, то же, что и всем -- шумные компании, пышные застолья и прочее…
-- Это не для меня. Хотя в начале моей карьеры было такое -- компании, пьянки. Но я сказал себе: «Стоп! А для чего я все это делаю? Я же могу все растратить, растерять». И решил, что должен посвятить себя целиком искусству. Теперь, если хорошая компания, могу одну-две чарочки горилки выпить. Больше -- нет.
-- Это правда, что у вас одна из самых дорогих частных коллекций картин?
-- Насчет дорогих -- не знаю. Но у меня очень большая и красивая коллекция. Все мои картины, как и мои песни, мне дороги. В основном это произведения художников конца XIX -- начала XX веков. Васильковский, Пимоненко, Мурашко, Ивасюк. Люблю, когда все мои картины висят на стенах.
-- А стен уже не хватает…
-- Представьте себе. Поэтому часть моей коллекции находится в Запорожском музее, некоторые я передал в музеи Киева. До этого три раза делал ремонт в квартире, чтобы сделать одну большую комнату. Таки добился своего. Но сколько же там повесишь… Единственное, о чем я как коллекционер жалею, что в свое время не купил две картины Врубеля. У меня были кое-какие сбережения на старость. И тут мне предложили картины Врубеля, лучше даже тех, которые есть в Москве. По десять тысяч за каждую. Но мне не хотелось потратить все свои деньги. А потом… Все мои сбережения, как и у многих в начале 90-х, пропали. Обидно…
-- Все равно богатое наследство внуку Дмитрию оставите.
-- Да… Дмитрию Гнатюку… Когда внук был совсем маленький, у него голос был ну точь-в-точь как у меня в детстве. Думал, сын не стал певцом -- внук продолжит, и будет еще один Дмитрий Гнатюк. Но в пять лет ему удалили гланды, и голос пропал. Не получилось. А я так мечтал…
3788Читайте нас у Facebook
