«Солдаты принесли ведро спирта. «Ну что, Сергей, начинай. А мы поддержим», — сказал Иван Кожедуб, когда мы сели обмывать очередную победу, и налил мне полстакана… »
В годы Великой Отечественной украинец Иван Кожедуб оказался самым результативным летчиком из всех, воевавших против Германии. В 120 воздушных боях он лично сбил 62 фашистских самолета и стал трижды Героем Советского Союза. Кроме него, три Звезды Героя в военное время получили только знаменитый летчик Александр Покрышкин (59 воздушных побед) и выдающийся полководец, маршал Советского Союза Георгий Жуков.
Во время войны в Корее за 10 месяцев 1951 года летчики 324-й авиадивизии, которой командовал полковник Иван Кожедуб, сбили 215 американских самолетов, в том числе и более 20 стратегических бомбардировщиков В-29 «Суперкрепость», способных нести ядерное оружие и выжигавших напалмом целые города. Существует мнение, что именно поражение в Корее заставило руководство США отказаться от плана «Дропшот», предполагавшего атомную бомбардировку всех крупнейших городов и военных объектов СССР воздушной армадой из 300 «крепостей», и так была предотвращена третья мировая война.
«После первых боев будущего аса чуть не списали в наземную службу… »
— Как вы познакомились с Иваном Кожедубом? — спрашиваю у Сергея Макаровича Крамаренко.
— В конце лета 1944 года я после госпиталя разыскал мой родной 19-й истребительный авиаполк. В то время он уже базировался в Польше. В боях за освобождение Украины мы уничтожили более двухсот фашистских самолетов, и полк получил почетное наименование 176-го гвардейского. Так вот, когда я вернулся из госпиталя, заместителем командира полка был Иван Никитич Кожедуб.
— А почему вы оказались в госпитале?
— Под Проскуровом (ныне Хмельницкий) мой самолет Ла-5 подбили. Меня ранило, и я сильно обгорел. Самолет пришлось покинуть. Очнулся у немцев. Они поначалу приняли меня за обгоревшего танкиста: мое лицо буквально обуглилось, а ноги были перебиты и иссечены осколками.
Узнав, что я летчик, какой-то офицер приказал: расстрелять. К счастью, вышел генерал и велел отвезти в госпиталь. Меня положили на телегу рядом с раненым немецким офицером. Так я попал в лазарет лагеря, где меня неделю выхаживали пленные советский врач и медсестры. Там я заболел еще и тифом. На седьмой день мы услышали грохот, стрельбу. Оказалось, немцы драпают из Проскурова…
До того как нас освободили, меня считали погибшим, матери отправили похоронку. А я возвратился в свой полк. И когда постоянный ведомый Кожедуба, капитан Титаренко, по разным причинам не мог вылетать, Иван Никитич начал брать с собой в полеты меня.
Ответственность легла на меня огромная. Ведь как ведомый я, по сути, отвечал за жизнь ведущего: должен был его прикрывать. Когда ведущий атакует воздушную или наземную цель, он сам не может оглядываться. Ведомому нужно все время висеть у него на хвосте, повторять все его маневры, вовремя предупреждать об опасности, а если надо — и собой прикрыть от вражеской очереди.
В свое время науку быть ведомым осваивал и сам Кожедуб. Во время одного из своих первых боевых вылетов они с ведущим должны были не подпустить противника к аэродрому. Но Иван Никитич ведущего потерял. Увидев шестерку приближающихся «мессершмиттов», бросился на них в одиночку… Уцелел лишь благодаря бронеспинке. А вот самолет ремонту не подлежал. Иван с трудом посадил его на аэродром, к которому немцы все же прорвались, разбомбили полосу… Словом, истребитель задачу не выполнил! За это можно было и под трибунал попасть. Замполит полка предлагал отстранить Кожедуба от летной работы и перевести в наземную службу. Но командир полка, наверное, все же увидел в нем задатки хорошего летчика.
Когда другие играли в волейбол, Иван с блокнотом и карандашом в руках анализировал каждый бой. Изучал сильные и слабые стороны противника, чертил схемы. А летом 1943-го во время Курской битвы начал сбивать вражеские самолеты один за другим. И при этом за два года боев не получил ни единой царапины!
В начале 1944-го Кожедубу присвоили звание Героя Советского Союза. Через полгода он получил вторую Золотую Звезду. Отмечали без особых разносолов. Солдаты принесли ведро спирта. Но пить его было боязно. Накануне трое выпили и — ослепли: спирт оказался метиловым, техническим. А тут нюхаем — будто бы нормальный, но надо бы на ком-то проверить. «Кто у нас самый молодой? — спрашивает Кожедуб и смотрит на меня: — Ну, Сергей, давай. А мы поддержим». И наливает мне полстакана. Делать нечего — доливаю воды и выпиваю. Вроде ничего! «Ну что, товарищи, умирать — так вместе!» — смеется Иван Никитич, и все следуют моему примеру.
За столом он рассказывал, что с детства был везучим. Однажды на его родной Сумщине перевернулась на реке лодка с пятью пацанами. Четверо мальчишек утонули. А Ваню Кожедуба старший брат чуть ли не со дна реки вытащил и откачал.
Летать в паре с Иваном Никитичем поначалу было очень непросто. Он летал всегда стремительно, на максимальных скоростях. Мне, ведомому, приходилось постоянно вертеть головой в разные стороны. Эта привычка, от которой тогда зависела наша жизнь, сохранилась у меня по сей день. Даже когда с женой вечером прогуливаемся, я то и дело оглядываюсь.
— А почему в последние два года войны вы с Кожедубом не летали, как Александр Покрышкин, на американских истребителях Р-39 «Аэрокобра»?
— В кабине «лавочкина» воздух нагревался порой до 60 градусов. И задымленность от выхлопных газов двигателя бывала такая, что приходилось летать с открытым фонарем. Американская же техника была комфортабельной, даже с кондиционерами. Но… В нашем полку воевали лучшие летчики, его патронировал главнокомандующий ВВС маршал авиации Александр Новиков. А маршальский полк должен летать на отечественной технике!
На своем Ла-7 Иван Кожедуб одержал 16 побед, а когда в конце войны отозвали его в Москву, передал самолет мне. Отличная была машина! Устойчивая, управлялась легко. Уже много лет этот самолет является одним из главных экспонатов Музея ВВС в подмосковном городке Монино. Правда, 62 звезды на нем нарисовали уже в музее. Во время войны в нашем полку такое не было принято…
— Именно на этом самолете Кожедуб в апреле 1945-го сбил в небе Германии два американских истребителя?
— Да, на нем. Иван Никитич попытался отогнать от американского бомбардировщика В-17 «Летающая крепость» группу немецких «мессеров». Но союзнические истребители сопровождения приняли его за фашиста и открыли заградительный огонь. А Кожедуб тоже принял их за противника и мгновенно атаковал. Летчик одного подбитого «Мустанга» успел выброситься с парашютом. А второй американский самолет взорвался в воздухе, что и зафиксировал фотокинопулемет на машине Кожедуба. Командир полка полковник Чупиков, посоветовав Ивану Никитичу об инциденте помалкивать, отдал ему проявленную пленку — чтобы не попала куда не следует. И фразу обронил: дескать, двух сбитых американцев тебе засчитают во время следующей войны. Как в воду глядел!
«Собачек, подаренных Ким Ир Сеном как лакомство, мы отдали корейским летчикам»
— Через пять лет, осенью 1950 года, когда Кожедуб с женой Вероникой отдыхал в Кисловодске, однажды вечером к нему в номер явились два офицера госбезопасности и предложили поехать с ними, — рассказывает Сергей Макарович. — Летчика привезли в кабинет первого секретаря горкома партии. Тот протянул ему трубку правительственного телефона. Командующий ВВС Московского военного округа генерал-лейтенант Василий Сталин потребовал, чтобы Кожедуб немедленно вылетал в Москву.
На аэродроме Кубинка всем отозванным из отпусков летчикам и офицерам технической службы объяснили, что надо оказать военную помощь братскому народу Корейской Народно-Демократической Республики, которую бомбят американские агрессоры.
Отобрали в основном летчиков, воевавших в Великую Отечественную. Командиром сформированной 324-й авиадивизии назначили полковника Ивана Кожедуба. Перед отъездом мы сдали в штаб свои воинские документы, отсоединили от самолетов плоскости (крылья), погрузили все на платформы и укрыли брезентом, а сами ехали в пассажирских вагонах — в гражданской одежде и с паспортами на другие фамилии. Через семь дней наш поезд въехал на территорию Китая. Еще двое суток — и мы разместились в бывшем японском военном городке неподалеку границы с Кореей. На улице — 30-градусный мороз, но снега нет. Когда поднимался ветер, все вокруг заволакивало черной пылью, и вечером мы долго отплевывались черной слюной.
Нас всех переодели в форму китайской армии (китайские добровольцы участвовали в войне как союзники корейских воинов. — Ред. ). Кормили русскими блюдами: макаронный суп, порой капустный. На второе — те же макароны, иногда картошка с мясом или с рыбой. Очень часто — яичница. Иногда, правда, давали китайское блюдо — трепанги, или, как мы их называем, морские огурцы. Вкус так себе, но придают бодрость.
В последние дни 1951 года мы получили от Ким Ир Сена десять хорошо откормленных собачек. В Корее собачатина — изысканное блюдо, а кроме того, предупреждает заболевание туберкулезом. Наше командование поблагодарило помощников вождя за внимание, но собачек передало корейским летчикам… Спустя годы на праздновании 40-летия освобождения Кореи от японского колониального гнета начальник штаба Корейской Народной Армии угостил меня довольно вкусным мясным блюдом. Спросил, нравится ли. Я ответил: да, очень. Он улыбнулся и сказал, что это «гав-гав». Мне тоже оставалось только улыбнуться и сказать, что теперь я застрахован от туберкулеза…
«Наши летчики в Корее предотвратили третью мировую войну»
— Впрочем, вернемся к событиям Корейской войны, — продолжает Сергей Крамаренко. — Однажды вызывает меня командир дивизии Иван Кожедуб и говорит, что полетим в город Мукден. Там наши летчики учили китайцев летать на реактивных самолетах МиГ-15. После полетов худенькие, как мальчишки, китайские летчики еле выбирались из кабины самолета. Кожедуб поинтересовался их питанием — и пришел в ужас: за день — по три чашечки риса и небольшая чашечка супа из капусты… После нескольких недель усиленного питания по советской реактивной норме китайцы окрепли и стали выдерживать полеты наравне с нашими. Очень хорошими учениками оказались и корейские летчики. В воздушных боях с американцами они порой показывали чудеса.
Но основную тяжесть воздушной войны взяли на себя, пожалуй, летчики нашего 64-го истребительного авиакорпуса. 22-27 октября 1951 года вошли в историю американских ВВС как «Черная неделя». Мы тогда уничтожили более 20 бомбардировщиков В-29 — половину из участвовавших в вылетах «Суперкрепостей». Миф об их неуязвимости был развеян, а с ним рухнули и надежды идеологов атомной бомбардировки крупнейших городов Советского Союза. Так что Иван Кожедуб и его товарищи, по сути, предотвратили третью мировую войну.
Чтобы противник не догадался, кто мы, нас обучали корейскому языку. В основном — командам, которые необходимо отдавать в воздухе. Но в горячке боя мы, конечно, переходили на русский, в том числе на сами понимаете какую лексику. Настроившись на нашу волну, американцы быстро поняли, с кем имеют дело. Никаких заявлений по этому поводу они не делали, но решили втихаря поймать кого-нибудь из советских военных, чтобы предоставить миру, как говорится, живое доказательство участия СССР в Корейской войне. И однажды исчез техник c нашего аэродрома: его выкрала южнокорейская разведка. Наши спецслужбы тут же бросились на поиски, и вскоре нашли связанного офицера в камышах. С наступлением темноты его собирались переправить через границу. Не получилось. Зато нашему летчику Евгению Пепеляеву удалось очень аккуратно, без серьезных повреждений, подбить американский истребитель «Сейбр» (в переводе — «сабля»), и он совершил вынужденную посадку на нашей территории. Самолет отправили для изучения в Союз — и советская авиация вскоре получила противоперегрузочные костюмы, усовершенствованные радиоприцелы и другие технические новшества.
— В Корее вы стали Героем Советского Союза…
— Да, там я сбил 13 самолетов, — рассказывет Сергей Макарович Крамаренко. — Как-то мы разгромили австралийскую эскадрилью (более 20 самолетов «Глостер Метеор»). Когда воздушное сражение закончилось, я увидел впереди уходящий на юг одиночный самолет противника. Догнал его. Если бы летчик предпринял что-то агрессивное, хотя бы разворот в мою сторону, исход боя был бы ясен, но он продолжал спокойно лететь, покорный своей судьбе. И я отпустил его с миром.
А вскоре мой «МиГ» был подбит американским «Сейбром». Я катапультировался, начал спускаться на парашюте и вдруг увидел, что ко мне снизу тянется огненная трасса. Аж ноги поджал, чтобы пули не зацепили. Американский летчик решил расстрелять меня прямо в воздухе. Такого не позволяли себе даже немцы! Благо, пока «Сейбр» выполнял разворот, я ушел в облака, и это меня спасло…
— С Кожедубом вы подружились еще во время Великой Отечественной или в Корее?
— С Иваном Никитичем и Вероникой Николаевной мы сблизились семьями позже — уже когда оба служили в Москве. Хорошее было время.
Чудесной порой своей жизни считает время, когда были живы и дедушка, и отец, также внучка трижды Героя Советского Союза Ивана Никитича Кожедуба Анна. Не так давно она, 28-летняя юрист-международник, снялась в роли своей бабушки Вероники Николаевны Кожедуб в художественно-документальном фильме «Тайны века. Две войны Ивана Кожедуба», впервые показанном на телеканале ОРТ в дни 65-летия Великой Победы.
— Я родилась в Ленинграде, — рассказывает Анна Кожедуб. — Там одно время служил дедушка и окончил высшее военно-морское училище подводного плавания мой отец Никита Иванович. Он, как и дед, мечтал быть летчиком, но не прошел по зрению и стал офицером-подводником.
Кроме моего отца — он был младшим, — у Ивана Никитича и Вероники Николаевны была еще старшая дочь — тетя Наташа. Очень талантливая личность, училась в МГИМО, блестяще играла на пианино, обладала литературными способностями. К сожалению, рано умерла — от тяжелой болезни. Ее сын Вася, мой старший двоюродный брат, живет в Москве.
А мои родители лет восемь жили на Севере, в военном гарнизоне Полярный, где служил папа. Там он облучился, начал болеть, и его списали на берег. С их лодки чуть ли не пол-экипажа — молодые красивые мужики — умерли от онкозаболеваний. Вот и папу похоронили на Новодевичьем, в одном склепе с дедушкой и бабушкой.
— Вероника Николаевна умерла после Ивана Никитовича?
— Да. У нее было заболевание легких. Сильно курила. Мы с ней вместе курили, когда я стала подростком. Она мне рассказывала, как они с дедом впервые увидели друг друга после войны. Это случилось в электричке, идущей из Москвы в Монино, где дед учился в академии. Бабушка тогда заканчивала десятый класс. Дедушка, боевой летчик, уже майор, оказался очень стеснительным. Побоялся даже разговор завести. Говорил, его ослепила ее красота. Позже они снова встретились в Монино, пошли в Дом офицеров на танцы. Когда в гардеробе дед снял реглан, она увидела на гимнастерке три Звезды Героя, испугалась и чуть не убежала…
Всю жизнь дедушка называл бабушку своей четвертой золотой звездой. На ней держался дом. Именно она после тяжелого инсульта помогла деду вернуться к полноценной жизни, хотя он даже ручку держать учился заново! Кстати, дедушка еще и писал картины маслом, причем иногда на украинские мотивы.
Иван Никитич вообще очень любил жизнь. Ценил ее во всех без исключения проявлениях и мелочах. Например, в дневнике, который вел с молодости, мог записать: «Ел персики. Спал… » Когда мы с родителями уже жили в Монино на дедушкиной даче, он очень много времени проводил со мной. Искренне проникался моими детскими интересами, тепло встречал всех моих друзей. Летом часто просил: иди, солнышко, мяты пошукай, чайку заварим. На старости лет в его речи все чаще начали проскакивать родные украинские слова, он вспоминал свою Сумщину. Я побывала там уже после его смерти.
Дедушки не стало 8 августа 1991 года. Он умер от внезапного сердечного приступа. Это был один из самых тяжелых дней моей жизни. А первого сентября, когда мы пришли в школу, наша учительница сказала: «Дети, у нашей Анечки Кожедуб нынешним летом случилось большое горе — умер ее дедушка, знаменитый летчик… » Я тогда разрыдалась. И хоть прошло уже много лет, мне все равно не хватает и деда, и папы…
Автор благодарит за помощь в подготовке материала Российскую ассоциацию Героев Советского Союза, Героев Труда и полных кавалеров ордена Славы
2330Читайте нас у Facebook
