«Я разноцветная и веселая», — утверждает прикованная к постели девятилетняя Анечка
С
— Анютке срочно понадобился карандаш... пурпурного цвета, — объясняет мне женщина, пытаясь за улыбкой спрятать застывшие в глазах слезы. — Даже не знаю, есть ли такой. Но дочка просит, она собралась рисовать «радостное» дерево. Если найду, на белых листах бумаги сегодня распустится пурпурный сад.
Нина рассказывает, что самое трудное для нее — пройти через этот городской парк, где люди кормят голубей, дети катаются на качелях, все дышит спокойствием. Тоска по этой безмятежности буквально душит ее.
— И мы совсем недавно так жили, — сдавленно шепчет Нина.
«Молчание онемевшей дочери наводило на меня ужас. Как же нам теперь общаться?»
В крошечном селе Нововасильевка Ивановского района, расположенном в ста километрах от областного центра, всего четыре улицы, по которым гуляют гуси. Здесь нет интернета, а по телевизору показывают только две программы.
— Я в этой глубинке выросла, окончила школу и поехала поступать в институт, — рассказывает Нина Деркач. — Боялась маме признаться, что уже ношу под сердцем Анечку (срок был примерно шесть месяцев). Учительницей стать хотелось. Не прошла по баллам, и такой скандал от мамы получила! Попало за все сразу: и за роман с парнем, который на девять лет старше, и за ребенка, что так не вовремя собрался появиться на свет, и за провал на экзаменах. «Ты сама еще ребенок! — бранилась. — Какие могут быть дети?!» Хоть из дому беги. Но родилась Аня, и нас помиловали. Теперь мамочка считает: у нее лучший в мире зять, несмотря на то, что раньше категорически запрещала мне выходить замуж.
Помиривший всех ребенок рос и радовал взрослых. Анютку любили, баловали.
— Ей исполнилось три годика, когда я заметила небольшую странность, — вспоминает собеседница. — В моменты, когда малышка радовалась или огорчалась, ее правый глазик вдруг начинал немножко косить. Почему-то замечала это одна я. «Не выдумывай, ничего там нет», — говорили все вокруг. Но через год и муж вынужден был согласиться — да, небольшое косоглазие есть. В пять Аниных лет даже воспитатели в детском садике советовали показать ребенка окулисту. Поездка в Херсон вроде бы развеяла тревогу. Офтальмолог успокоил: «Ничего серьезного я не вижу. Поделаете упражнения для глаз, покапаете витамины, и все станет на свои места».
В это время у Ани родилась младшая сестричка. А сама Аня вскоре пошла в школу, из-за чего зрение резко ухудшилось. «Наша ученица сидела на первой парте, — вздыхает Виталий, отец девочки, — и хотя ей выписали очки, Анечка практически уже не видела, как и что пишет на доске учительница». В марте прошлого года Аню направили в Одессу, в институт офтальмологии, но даже всестороннее обследование картину не прояснило. «С нашей стороны причин для потери зрения нет», — пожал плечами профессор. Пришлось ехать в Киев.
— Столичные медики огорошили нас страшной новостью: у дочки опухоль головного мозга, — рассказывает Нина. — Причем быстро прогрессирующая. Врачи из института нейрохирургии имени Ромоданова поставили диагноз оптическая глиома центральной нервной системы, настояли на срочной операции. Мы за два дня распродали все хозяйство — телку, корову, свиней, даже кур вырезали. Люди несли нам сколько могли, сельские бабушки жертвовали часть пенсий. За неделю удалось собрать шесть тысяч гривен.
Опухоль, расположенную при самом стволе головного мозга, успешно удалили, но результат операции шокировал Аниных родителей.
— Анютка провела в реанимации две недели, потеряла много крови, а когда мы ее увидели... — Нина смолкает на полуслове, — Аня больше не говорила! Я растерянно сидела перед своим слепым и немым ребенком. Ее молчание наводило на меня ужас. Как же нам теперь общаться?
Они начали все сначала, создали другой язык — жестов. Нина научилась расшифровывать каждый вздох дочки. И хотя врачи успокаивали: все постепенно восстановится, веры в это уже не было.
«А ви сказали лiкарю, що котенята виростуть? Вони не будуть вас довго чекати»
Аня всему училась заново — держать головку, сидеть, ходить, произносить свои первые слова.
— Муж звонил мне в Киев каждый день, — вспоминает Нина. — И всякий раз я давала трубку дочке. Как-то, прощаясь с отцом, она вдруг произнесла: «Пока». Говорит! После двух месяцев молчания! Мне хотелось расцеловать весь мир.
Пока мама девочки радовалась первому успеху, врачи боялись сообщить женщине, что вычищенная опухоль начала снова нарастать — прибавляла по миллиметру каждый месяц-два. Узнав об этом, родители Ани совсем пали духом. Кроме курса химиотерапии, украинские медики предложить им ничего не могли.
— Новообразование, лишившее дочку зрения, где-то на границе между доброкачественным и злокачественным, поэтому нас отправили назад в Херсон. Здесь мы прошли уже два курса «химии», — рассказывает Нина. — Тяжелое время. Коротаем его, как можем.
Анина мама привычно усаживается у кроватки дочери с карандашами и чистым альбомным листом. Уже через минуту на его белом поле появляются цветы, подсолнухи, дельфинчики — радостный мир с огромным обилием красок.
— Как такое возможно? — удивленно спрашиваю Нину. — Ведь девочка даже не видит, какого цвета карандаш вы ей вкладываете в руку.
— Какой просит, такой и даю. Сначала разноцветная мазня мало чем напоминала рисунок, но многие часы практики дали результат. Аня сама не может увидеть, что у нее вышло, поэтому все время спрашивает: «Мам, ну как? Расскажи!» Рисование дочку успокаивает. У нас в селе весь дом в ее картинах. Лет так с трех художником мечтает стать. Сейчас жизнь сильно изменилась, но Аня верит — это временно. И мы ее веру изо всех сил поддерживаем, иначе ребенок просто потеряется.
Сама Нина очень боится будущего, ее страшит каждый новый день.
— Иногда даже просыпаться не хочется, — признается женщина. — Страшный диагноз висит над нашими головами, как дамоклов меч.
— В чем черпаете силы?
— Друг в друге. Мы уже почти три месяца в Херсоне. Когда звонит младшая, четырехлетняя Катя, вопрос у нее к нам один: «Коли ви нарештi приїдете додому?» Уже не знает, чем заманивать. Наша кошка привела котят, вот Катя и торопит сестру: «Вони такi гарнюнi! Ти їх зможеш намалювати». Ответ у нас такой: «Доктор не отпускает». «А ви сказали лiкарю, що котенята виростуть, чекати не будуть? Невже ж вiн не розумiє?» — недоумевает малышка.
Нина обнимает исхудавшую дочку и усаживает ее смотреть мультик в больничной палате. Аня обожает «смотреть» телевизор: слушает звук, а происходящее на экране комментирует мама. Завтра все «увиденное» маленькая пациентка отделения онкогематологии изобразит на бумаге. Карандаш в руке помогает ей чувствовать себя творцом.
— Когда создаю картины, то будто гуляю по красивым-прекрасивым улицам, — объясняет Аня. — Вокруг все такое яркое, как... как фломастеры. Я вообще разноцветная и веселая.
Кстати, фломастерами Анютка никогда не рисует — ее чувство прекрасного противится тому, что обратная сторона листа становится как бы неряшливой. Зато сами они для нее — воплощение сочности и красоты. Впрочем, долго работать девочка сейчас не может, быстро устает, и карандаши то и дело приходится прятать в тумбочку.
— Наша главная задача — набирать вес, хорошо кушать, — объясняет Нина. — Нужно поменьше лежать, так что учимся сидеть — сегодня 15 минут, завтра 17. Моя ежедневная задача — излучать любовь, уверенность. Я каждое утро надеваю улыбку, как халат. Дочка ее не видит, но чувствует в моем голосе. Она не может двигаться, хорошо говорить, долго сидеть, что же у нее осталось? Только одно — уверенность, что завтра все изменится, и мы вновь будем счастливы. Я обязана ей это дать.
Недавно такая уверенность появилась и у самих Аниных родителей. Вернее, малюсенькая надежда, что можно что-то попробовать изменить.
«В немецкой клинике готовы прооперировать малышку, но цена вопроса — 55 тысяч евро»
Село Нововасильевка хоть и маленькое, но очень дружное.
— Я там родилась и выросла, — говорит
И Лиля взялась за дело.
— Мой супруг — владелец одного из крупных херсонских сайтов новостей, — рассказывает коллега. — Вместе написали статью об Анечке, разместили там. На просьбу поучаствовать в судьбе девочки моментально откликнулись мои друзья и коллеги из других СМИ. Сначала мы искали по всей Европе нейрохирургов, которые могли бы дать семье Деркач хоть какую-то надежду. Для этого сделали переводы медицинских документов, разослали по клиникам. В Германии немало опытных нейрохирургов, но везде очереди на подобные операции. «Нужно подождать», — отвечали нам. Как раз ждать Анютка и не может, ведь каждый день отнимает у девочки шансы. Наконец, профессор медицины из департамента нейрохирургии клиники «Шарите» (Берлин) Петер Вайкоши телеграфировал, что готов прооперировать маленькую украинку, причем ее шансы на выздоровление он оценивает весьма оптимистично. Цена вопроса — 55 тысяч евро. Почти два месяца мы собираем эту сумму, сейчас на благотворительных счетах Анечки уже 20 тысяч евро, но в «Шарите» ждут полной оплаты, чтобы дать девочке с мамой запрос на визу.
— Лиля, кто в основном помогает? Люди с деньгами или, как это чаще случается, малоимущие пенсионеры?
— Меня поразил один факт. Нас с мужем нашла заробитчанка из Италии — она украинка, но легально работает медсестрой в одной из тамошних онкологических клиник. Попросила прислать Анины медицинские документы, что мы тут же и сделали. А вскоре позвонила и рассказала, что профессор, с которым она работает, весьма критично оценил операцию, сделанную Ане в Киеве. «Привозите девочку сюда, — предложила землячка. — Будете пока жить у меня, а я тем временем займусь поиском спонсоров. Существует возможность оплатить лечение через местные религиозные общины, я уже их ищу».
Мы не поехали. С ребенком в такую даль, без каких-либо гарантий? Но дело даже не в этом, а в той доброй душе, что на расстоянии тысяч километров согрела нас своим неравнодушием.
— Какие суммы в основном приходят?
— По 50 гривен, по 100, по 200. Я, безусловно, понимаю, что горя в Украине много и что всем помочь нельзя. Но ведь Аня на волосок от гибели! Дело в том, что после операции в столичной клинике состояние девочки усугубилось гидроцефалией головного мозга. Сейчас у нее стоят шунты, откачивающие жидкость из головки в животик.
— Сейчас главное даже не то, будет мой ребенок видеть или нет, — говорит Нина. — Главное — чтобы она жила!
Попрощавшись, я вышла из больничного здания на улицу. Начиналась гроза. Пока раскрывала зонтик, увидела, как Анина мама бежит и машет мне рукой.
— Забыла сказать вам... — запыхавшись, начинает Нина. — Вместе с нами лежит
1522P.S. Тем, кто захочет связаться с Аниной мамой, чтобы помочь советом или финансово, сообщаем ее телефон:
(097)768-64-08.
Читайте нас у Facebook
