«Шаляпин был влюблен в Соломию Крушельницкую и предлагал ей стать его женой»
«Ого, наша Люня спiває!» — говорили люди, когда звучал девичий голос удивительной красоты и силы — его было слышно на все село. Люней ласково звали Соломию, дочку священника Амвросия Крушельницкого, жившего с семьей в селе Била неподалеку от Тернополя. Соломия Крушельницкая пела в церковном хоре, уже с 10 лет солировала на концертах в Тернополе и мечтала об оперной сцене. Вот только жених
Закончив Львовскую консерваторию, а затем пройдя обучение в Италии у знаменитых педагогов, Крушельницкая вышла на мировую сцену. Несравненной Соломией восторгалась публика в Европе и Америке. Петь с ней считали для себя честью Энрико Карузо, Тито Руффо, Федор Шаляпин...
Последние, самые трудные годы жизни Соломия Амвросиевна провела во Львове. Здесь после войны работала в консерватории на кафедре вокала. По состоянию здоровья ей разрешили заниматься со студентами дома. «Мне посчастливилось брать уроки вокала у Крушельницкой, общаться с этой удивительной женщиной и слышать ее голос «вживую», — говорит народный артист Украины, академик Национальной академии искусств, бывший художественный руководитель Гуцульского ансамбля песни и танца Михаил Петрович Гринишин. Своими воспоминаниями
«Студенты ждали, когда прозвучит ее ласковое: «Ти вiдпочинь, дитинко, а я тобi заспiваю»
— Музыкальные критики, не видя равных Соломии Крушельницкой среди женщин — оперных примадонн, ставили ее в одном ряду с Шаляпиным...
— Да, ее даже называли «Шаляпин в юбке», — говорит Михаил Гринишин. — Ведь кроме исключительного голоса она обладала и редким драматическим талантом, мастерством сценического перевоплощения. А Шаляпин, кстати, был влюблен в Крушельницкую, предлагал стать его женой. И не он один. Соломией были очарованы Иван Франко и Василь Стефаник. За рубежом к ней сватались знатные вельможи и купцы-миллионеры. Она была удивительно красивой женщиной.
— А как выглядела Соломия Амвросиевна на склоне лет?
— Никакой косметикой она не пользовалась. Но при этом — ни одной морщинки на лице, кожа, как мрамор. Гладко зачесанные седые волосы. Лучистые голубые глаза... Благородство ее облика поразило меня при первой нашей встрече в 1947 году. Соломия Амвросиевна, расспросив о том, что привело меня в консерваторию, сказала: «А тепер, дитино, я тобi трохи поспiваю». Села за рояль. Ее пальцы были поражены полиартритом, но играла она на удивление бегло. И пела под собственный аккомпанемент. Тогда я впервые услышал голос Крушельницкой (ни одна магнитофонная запись, увы, не передает всей красоты его тембра — техника в те годы была несовершенной). Такой свежий, хрустально чистый! Как будто время над ним не властно. А ведь Соломии Амвросиевне было уже 75 лет... Она пела на занятиях с каждым студентом. По сути, это были импровизированные концерты для одного зрителя. Объясняя характер оперного героя, она вмиг преображалась — глаза загорались экспрессией, ты смотрел, как завороженный, и понимал: только так, никак не иначе, нужно исполнять эту партию. Всякий раз студенты ждали, когда прозвучит ее ласковое: «Ти вiдпочинь, дитинко, а я тобi заспiваю».
— У нее ведь не было своих детей?
— Детьми она считала учеников. И дарила нам свою нерастраченную нежность. Всегда старалась угостить чем-то домашним. Бывало, отказываешься от угощения — неудобно, а после занятий, уже в общежитии находишь в сумке пирожок или печенье, тайком положенные Соломией Амвросиевной.
Мне повезло — по учебному расписанию я приходил к Крушельницкой последним. И после занятий у нее было время для доверительного разговора. Чаще всего Соломия Амвросиевна вспоминала о своих гастролях. В комнате было множество фотографий, запечатлевших ее оперных героинь. Она бережно брала в руки один из снимков и рассказывала его историю. Самое почетное место занимала фотография, на которой Крушельницкая снята вместе со знаменитым итальянским композитором Джакомо Пуччини. Именно Соломии композитор был обязан спасением своей оперы «Мадам Баттерфляй», освистанной публикой в Милане. После того как в новой постановке партию главной героини Чио-Чио-сан спела «умница Крушельницкая» (так называл ее Пуччини), на оперу обрушился оглушительный успех. «Публика, — вспоминала Соломия Амвросиевна, — скандировала, кричала от восторга. Пуччини влетел ко мне в гримерную с огромным букетом цветов. Мы крепко обнялись, расцеловались и от радости расплакались...»
*Именно благодаря Крушельницкой, исполнившей партию Чио-Чио-сан, опера «Мадам Баттерфляй» стала всемирно известной
— С зарубежными музыкантами Крушельницкая общалась без переводчиков?
— Разумеется. Соломия Амвросиевна знала восемь иностранных языков, мировую классику читала в оригинале. Но никогда не забывала, что она — украинка. Во время мировых турне все концерты завершала исполнением украинских народных песен под свой аккомпанемент. Пела их и когда высочайшие особы приглашали ее в свои резиденции: перед президентом Аргентины, королями Италии, Испании, Португалии и Румынии. Однажды на гастролях в Санкт-Петербурге, рассказывала мне Соломия Амвросиевна, императорская семья пригласила ее спеть в узком домашнем кругу. Крушельницкая исполнила несколько арий, а затем — «Веснiвку» на слова Маркияна Шашкевича. Царь Николай II спросил примадонну по-французски: «Скажите, на каком языке вы пели столь очаровательную песню?» Соломия гордо вскинула голову: «На языке моего украинского народа».
Вилла «Саломея» стояла на берегу моря, среди мандариновых деревьев, увитых розами
С шевченковским «Кобзарем» и томиком стихов Ивана Франко Крушельницкая не расставалась. Эти книги соседствовали с иностранной классикой и на вилле «Саломея», которую певица приобрела в итальянском городке Виареджо после своего замужества. В 38 лет она обвенчалась с мэром города Виареджо — Чезаре Риччони, известным итальянским адвокатом из аристократической семьи, тонким знатоком музыки. Их уютная вилла стояла на берегу моря, среди мандариновых деревьев, увитых розами. В окрестностях жило немало музыкантов, художников, и все захаживали друг к другу в гости. Как-то, прогуливаясь утром в сосновом лесу, Соломия с подругой увидели маэстро Пуччини — он возвращался с охоты, увешанный трофеями. Композитор тут же пригласил их к себе на виллу по соседству. И угостил домашними спагетти, которые приготовил его сын.
А Соломия обычно потчевала гостей своими пирожками и варениками... На родину, в Западную Украину, она ездила почти каждый год. Выступала с концертами во Львове, Стрые, Тернополе, Черновцах... Гонораров, как водится, не брала. «Скiльки вона наспiвала на рiзнi благодiйнi цiлi!» — восклицала одна из ее современниц. И одному Богу известно, сколько пожертвований передавала Соломия Амвросиевна для талантливых молодых людей из бедных семей. В свое время ей, девочке из многодетной небогатой семьи, тоже помогли добрые люди. Без их поддержки священник Амвросий Крушельницкий не смог бы дать дочери консерваторское образование и выплатить кредит, взятый для оплаты ее обучения в Италии. Об этом Соломия Амвросиевна не забывала, будучи уже знаменитой артисткой.
В 1938 году умер муж Крушельницкой. Она очень тяжело переживала эту утрату. Спустя год ее потянуло на родину — повидаться с близкими, посетить святое место в селе Зарваница на Тернопольщине, где по преданию являлась Матерь Божья... В Западную Украину Крушельницкая приехала из Италии в августе 1939 года. А 1 сентября началась Вторая мировая война...
— Соломия Амвросиевна делилась со мной, — продолжает Михаил Гринишин, — что она уже собралась в обратный путь, и на вокзале во Львове ей помогали заносить чемоданы в вагон. Как вдруг, неловко ухватившись за поручень, она упала. И подняться не смогла — сломала ногу в бедре. Как тут возвращаться? Вот она и осталась... Ее дом во Львове новая власть национализировала (в ноябре 1939 года Западная Украина была присоединена к СССР. — Авт.). Оставили лишь одну квартиру. В ней и поселилась Соломия Амвросиевна со своей младшей сестрой Анной. Сестру она всю жизнь опекала — Анна, имевшая прекрасный голос и в юности выступавшая на оперной сцене, страдала психическим расстройством.
Бедствовала Крушельницкая страшно. Уже после войны ей помогли устроиться на работу в консерваторию. Правда, советское гражданство певице долго не давали, несмотря на ее обращения. Она оставалась подданной Италии. И за границу не выпускали, хоть она и просила об этом. Итальянские друзья, музыканты и композиторы больше не получили от Соломии ни одной весточки. (Гражданкой СССР Крушельницкая стала только после того, как написала заявление о передаче своей виллы в Италии и всего имущества советскому государству. — Авт.)
В консерваторию Соломия Амвросиевна ходила, опираясь на палочку. Из-за хромоты ей разрешили проводить занятия на дому.
— Наверное, она глубоко страдала?
— Конечно. Но свою душевную боль стремилась перебороть. Соломия Амвросиевна излучала, как сказали бы сейчас, положительную энергетику. Помню, один раз пришел на урок расстроенным из-за каких-то мелких неприятностей. Она это сразу заметила и объяснила: если настроение плохое, нельзя заниматься искусством. Нужно перетерпеть, переждать. В тот день мы не занимались вокалом — просто беседовали.
Стоит заметить, что у Крушельницкой было прекрасное чувство юмора. Однажды она, послушав песни моего края (я родом с Гуцульщины), спрашивает: «А соромiцькi коломийки ти знаєш?» Я, конечно, засмущался. «Дитинко, — говорит она, — не стидайся, це ж народна творчiсть». Ну я и спел. Сперва «легенькi», «благенькi», а там уже и поострее. Как она хохотала! И мне было приятно, что развеселил свою учительницу в это трудное время.
— Вам довелось быть на последнем сольном концерте Крушельницкой?
— К счастью, студентов пропустили в Большой зал консерватории, где в сентябре 1949 года проходил этот концерт. Людей было столько! Многие приехали из других городов и окрестных сел. Стояли в проходах зала и под стенами консерватории...
Вся сцена была в цветах... Знаете, Соломия Амвросиевна считала, что цветы — это самый дорогой дар от зрителей. Нынешние артисты, бывает, берут букет небрежно, как веник. А Крушельницкая принимала цветы бережно, и каждый букет, как ребенка, нежно прижимала к сердцу. Помню, кто-то преподнес ей скромные белые астры, и она ими любовалась.
Больше с Соломией Амвросиевной мы не виделись — вскоре меня отчислили из консерватории.
— Почему?
— На лекции оскорбили преподавателя — сына основоположника украинской классической музыки Остапа Николаевича Лысенко. Он читал нам предмет «Українська народна творчiсть». Несколько студентов стали требовать, чтобы он преподавал на русском языке. Остап Николаевич, пожилой интеллигентнейший человек, терпеливо объяснял, почему это невозможно. Тогда один студент заявил: «Не буду я слушать этого собачьего языка!» И вышел из аудитории, демонстративно хлопнув дверью... Меня это возмутило, и я выступил на открытом партсобрании (хотя не был ни комсомольцем, ни членом партии). А через две недели был отчислен из консерватории. Из Львова пришлось уехать, продолжить учебу смог лишь годы спустя в Одессе у известного профессора Константина Пегрова... Так что на похоронах Соломии Амвросиевны меня не было. Но в памяти звучал ее голос. И когда я стал художественным руководителем Гуцульского ансамбля песни и танца, вновь вспомнилась народная песня «Вiвцi мої, вiвцi», которую впервые услышал от Крушельницкой. На ее основе создал новую мелодию — лирическую, раздольную, и «Вiвцi...» стали популярной песней. Этим я обязан своей учительнице. Как сейчас вижу: в комнате, освещенной лучами заходящего солнца, Соломия Амвросиевна рассказывает об оперных работах и вдруг надолго замолкает, глядя куда-то вдаль. А на ее ресницах дрожат слезы.
...За месяц до смерти — в октябре 1952 года — Соломию Крушельницкую утвердили в звании профессора. До этого она едва не лишилась работы: во время «чистки кадров от националистических элементов» ей инкриминировали... отсутствие консерваторского диплома.
Великая певица умерла от рака горла. Незадолго до ухода она сказала: «Как жаль, что после смерти я не смогу петь свои любимые песни».
5552Читайте нас у Facebook
