Виталий коротич: «когда в цк кпсс стали уговаривать роберта занять должность редактора «огонька», он сказал: «есть кандидатура гораздо лучше» — и внушил им, что нужен коротич»
Это Роберт Рождественский написал знаменитые строки: «Не думай о секундах свысока». Микаэл Таривердиев положил их на музыку, а Иосиф Кобзон спел для «Семнадцати мгновений весны». Еще были «Песня о далекой Родине», «Погоня», «Позвони мне, позвони», «Эхо любви» и многое другое. Были сотни сборников стихов, премия Ленинского комсомола и Государственная премия. Во времена Советского Союза Рождественский считался одним из самых успешных поэтов, вышедших из шестидесятников.
Он поступил в Литературный институт лишь со второго раза, но именно благодаря этому встретил на своем курсе Аллу Кирееву — спутницу жизни и мать двух его дочерей. Они прожили вместе 41 год(!). Роберт Иванович умер 19 августа на руках жены у себя дома в Москве. Ему было лишь 62 года, он готовил очередной сборник стихов, который увидел свет уже после его смерти. Друзья Роберта Ивановича, среди которых и известный писатель Виталий Коротич, говорят, что поэты не умирают НИКОГДА…
«Наших поэтических «родителей» убили в 30-е годы, поэтому дверь в литературу мы открывали «ногами»
- Виталий Алексеевич, вы ведь, как и Роберт Рождественский, принадлежали к знаменитым шестидесятникам Советского Союза.
- Это было поколение, объединенное общими представлениями о литературе. На самом деле мы все пришли в нее во времена короткой «оттепели», случившейся после хрущевского доклада на ХХ съезде КПСС. Среди нас были Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Драч, Винграновский. Огромное количество творцов во всех республиках. И, несмотря на то, что все мы были разные, нас сбивали в кучу критики, объясняя, что все мы — дети одного и того же процесса. Зато если и «били» за что-то, то всем отрядом. В общем, это было совершенно искусственное объединение.
- Дочь Роберта Рождественского Екатерина вспоминала, что отец никогда и не дружил с Вознесенским, Ахмадуллиной, Евтушенко…
- Все, что случилось с шестидесятниками, было похоже на отношение к религии при советской власти. Когда все верования были плохие, богов не признавали. А когда религии стали свободны, они вцепились друг другу в глотки. Примерно так вышло и у нас: пока нас били, мы держались в куче, заступаясь друг за друга. Когда многое стало позволено, мы разошлись кто куда. Но, тем не менее, внутри нашего сообщества продолжали искать какие-то личные контакты. Мы с Робертом несколько раз встречались, расходились. А потом получилось так, что просто не могли уже обходиться без нашего общения. Знаете, вы, наверное, тоже иногда не можете объяснить, почему с каким-то человеком общаешься близко, а с другим двух слов сказать не хочется.
- Думаю, всем знакомо это чувство.
- Вот и мы с Робертом начали постепенно сближаться. Я люблю людей, которые… не врут без крайней необходимости. Рождественский был очень искренний человек. Если во что-то верил, то всей душой. Был период, когда он совершенно обожествлял советскую власть. А потом как личную трагедию перенес то, что узнал о ней. У Венедикта Ерофеева есть замечательная фраза: «Мне с этим человеком не о чем пить». Я совершенно не пьяница, не люблю этого дела, но если уже с кем-то берусь выпивать, то лишь с тем, кому абсолютно верю. С Робертом я мог сесть за стол. Мы могли сказать друг другу все что угодно, пропуская сквозь себя любые сомнения. Ведь, вторгнувшись в советскую литературу, вошли в нее, в общем, как сироты.
- Что вы имеете в виду?
- Наших поэтических «родителей» убили в 30-е годы. Ведь мы могли прийти в литературу, где были бы живы Гумилев, Курбас, Маяковский, Есенин. Но их уже не было, поэтому нам приходилось вести себя нагло. Мы «ногами» открывали дверь в литературу, не уважая тех, кого нам записывали в учителя. Это уже намного позже у нас появились наставники. В Украине первую статью обо мне написал Максим Рыльский, которому я за это всегда буду благодарен. Я дружил с Тычиной, Бажаном. А Роберт в это время близко сошелся с Симоновым.
- Кажется, именно Рождественский стал переводить ваши стихи на русский язык.
- Да, мы часто встречались то у меня в Киеве, то у него в Москве. Вместе с Робертом мы хотели написать книгу «Золото»: посещали золотые прииски в Узбекистане, собирали материал… А потом я зашел к цензору в издательство «Правда», и он тут же меня «просветил»: нельзя писать, где в СССР находится золото, сколько добывается, кем, когда. Короче, идея лопнула. С Рождественским мы были современниками, но он мог посвятить мне, например, такие стихи: «Значит, мы все-таки что-то сумели, значит, мы все-таки что-то сказали… »
«В последний день конгресса сторонников мира мы втроем с Рождественским и космонавтом Гречко выпили… ящик водки»
- Рождественский был успешен и любим публикой и властями.
- Роберта любили именно за искренность натуры! Двери его дома были всегда открыты. Я мог прийти и застать сидящих там Магомаева или Кобзона. Это было сообщество людей, близких по духу. Например, Ян Френкель часто сочинял дома у Роберта свои песни.
- Роберт Иванович жил в самом центре Москвы?
- Да, в большой квартире возле центрального телеграфа на улице Горького. Вместе с двумя дочерьми, женой, тещей. Такое себе общежитие, переполненное хорошими людьми. Роберт был удивительно тактичен в своем дружелюбии. Помню, когда мой сын посредственно окончил школу, я не знал, что с ним делать. Звонит Роберт, говорит: «Приходи, есть дело… » Прихожу к нему домой, там сидят профессора факультета журналистики Московского университета. Роберт: «Ну, давай думать, куда сына устроить… » У него имелась масса качеств, которые не переводятся в обычное измерение. Он был настоящим другом, а это большая редкость…
- Вы много ездили по миру с совместными выступлениями.
- Помню, в Париже мы две недели выступали на одной сцене с Высоцким, Окуджавой и Евтушенко. Затем в Италии — с Расулом Гамзатовым. В Софии на конгрессе сторонников мира встретились с космонавтом Гречко. На заседаниях было такое занудство. В последний день конгресса мы сели втроем в номере и… выпили ящик водки.
- Ничего себе!
- Это был конец света! Водка-то венгерская, абрикосовая. В итоге Гречко проспал самолет, Роберт забыл чемодан, а я перепутал паспорта. На следующий день после возвращения домой мне звонит Роберт и, заикаясь, говорит: «Т-ты п-посмотри свой п-паспорт». Я открываю: «Роберт Иванович Рождественский». Мы перепутали документы, и ни один пограничник этого не заметил! Было очень забавно, потому что, находясь в разных городах, мы еще какое-то время жили по чужим паспортам.
- Ведь именно Роберт Рождественский был причастен к вашему переезду в Москву.
- Роберт просто забрал меня из Киева. Рассказывал, что его вызвали в ЦК КПСС и уговаривали принять руководство журналом «Огонек». На что Роберт ответил: «Да нет, чего я? Есть гораздо лучше кандидатура» — и внушил им, что нужен только Коротич. Вот меня и взяли.
«После операции Роберт начал писать совершенно другие стихи — прекрасные, искренние и печальные… »
- Правда, что Рождественский еще и на баяне умел играть?
- Правда. Роберт был очень музыкален, иначе он не написал бы свои потрясающе мелодичные стихи. Дома у него стояло пианино, за которое иногда садился и сам хозяин. Но чаще всего там можно было застать распевающегося Магомаева или Фельцмана. Помню, как Роберт переживал, что его телефон постепенно становится известен и звонят какие-то идиоты, очень хотел завести еще один аппарат — секретный. Тогда ведь никаких мобильников не было. И Кобзон дал два концерта для персонала Московской телефонной сети, чтобы Роберту поставили телефон.
- И поставили?
- Конечно! Это была обоюдная готовность сделать все для друга. В этом смысле Роберт был счастливым человеком. Помню, когда мне присудили Госпремию СССР, я в это время был в Будапеште. Вдруг раздается звонок, и голос Роберта произносит загадочно: «Знаешь, т-ты п-получил премию. Я г-голосовал, конечно, против, но мое мнение подавили… » Как-то в Париже мы возвращались в гостиницу из супермаркета, неся огромные бумажные пакеты с покупками. Пошел страшный дождь, пакеты размокли, и в центре Больших бульваров из них все высыпалось на мостовую. Мы с Рождественским начали все это собирать. Вдруг затормозили несколько машин, вышли люди, у кого-то нашелся пакет, они нам помогали собирать, потом поулыбались, помахали руками и уехали. Мы пошли дальше, и вдруг Роберт с какой-то грустью сказал: «Ну н-неужели люди от нас уехали, а все жлобы остались?» Ему было страшно обидно за страну в таких ситуациях.
- Но сам он никогда не хотел уехать?
- Нет, да и не нужно это было. Роберт жил в любимой стране, очень переживал о том, что здесь происходит. Он не принадлежал к тем, кто сжигал свой партбилет на площадях. За годы советской власти Роберт никогда не выступал на партсъездах, не вопил с трибуны лозунги. Но, когда стали открываться «темные» пятна, он тоже не впал в истерику. Просто сам очень мучился и старался понять, что происходит. В этом отношении он мог послужить примером для всех, и для меня в том числе. В общем, хороший человек был…
- Вы знали, что Роберт Иванович тяжело болел?
- Роберт всегда приходил ко мне домой на мой день рождения. Однажды мы с ним вот так выпили за мое здоровье, посидели пару часов, и он ушел. Чуть позже мне позвонила его жена Алла и сказала: «Роберт пришел домой и вдруг упал возле двери. Значит, вы опять с ним пили… » Его отправили на обследование, и оказалось, что у Роберта — опухоль мозга. Последовала операция. С этого момента он страшно изменился — начал писать совершенно другие стихи, прекрасные, искренние и печальные…
- Роберт Рождественский умер у себя дома от разрыва пищевода. «Скорая» не смогла его спасти.
- Мне до сих пор больно об этом вспоминать. Мне тогда как раз предложили на летние месяцы контракт в Австралии на чтение лекций в университете. Накануне я встретился с Робертом, и он попросил: «В Австралии сейчас живет акушер, который принимал у жены обеих моих дочерей, найди его». И передал какой-то подарок. Приехав в Австралию, я обратился к телефонным книгам и нашел того врача. Он пришел ко мне, мы выпили за Роберта, посидели, и в это время зазвонил телефон — сообщили, что Рождественский умер. Понимаете?! Я — в Австралии, он — в Москве, и это все так ужасно… Сейчас мы часто видимся с Аллой Киреевой, его женой. Встречу всегда начинаем с того, что пьем за Роберта и вспоминаем его. Я убежден, что после смерти людей отношения с ними не прерываются, а лишь переходят в другую форму. Точно так же и у меня никогда не прерываются отношения с Робертом. Он постоянно участвует в моей жизни, и опозориться перед ним мне не хочется.
586Читайте нас у Facebook
