Зося Родкевич: "Кроме политики, Немцов любил поговорить о еде и женщинах"
Молодой режиссер Зося Родкевич (ей всего 25 лет) признается, что была не в восторге, когда получила задание от телеканала снимать репортажи об известном политике, бывшем вице-премьере России Борисе Немцове. Однако она сразу же попала под его обаяние и подружилась с ним, а после его трагической гибели решила сделать о нем фильм.
Своими впечатлениями об общении с Борисом Немцовым и работе над фильмом она поделилась с корреспондентом «ФАКТОВ».
*Зося Родкевич. Фото автора
— Задание руководства — продюсеров Александра Расторгуева и Павла Костомарова, авторов документальных проектов об оппозиционных политиках — я восприняла как вызов, — рассказывает Зося Родкевич. — Немцов, как мне казалось, старый самовлюбленный буржуй. Ну что в нем интересного? Ему было 53. Он уже был и аспирантом-физиком, и вице-премьером, и даже «наследником Бориса Ельцина». А еще его хотели женить на внучке Рокфеллера… Но в реальной жизни Немцов оказался классным, добрым и искренним. Мы подружились. Он физик, даже диссертацию написал, поэтому знал закон: «Внутренние силы не меняют импульса системы». Знал, но прикладывал максимальные «внутренние силы», чтобы нарушить известный закон. А потом его убили…
— Немцов, как известно, был непростым человеком. Как вам удалось наладить с ним контакт?
— Контакт возник, можно сказать, сразу. В фильме показана наша первая совместная поездка, когда всю ночь напролет мы с ним болтали в поезде. Выяснилось, что родились мы в один и тот же день (в разные годы, естественно. — Авт.), и Джон Леннон — вместе с нами. Полусонный Немцов рассуждал о балансе между демократией и возможностью выполнять собственные решения. О задаче ограничить власть, о ее сменяемости… Как вдруг оторвал голову от подушки: «Ты снимаешь, что ли, балда?»
Я снимала его три года, с перерывами, и он, такой себе вальяжный мамонт, постепенно превращался в близкого друга. Хотя выбирала своего героя для съемок не по близости политического лагеря. У нас эта тема постоянно всплывала, и мы друг над другом подтрунивали. Он считал, что все анархисты — а у меня был в жизни анархический период — его очень любят. В принципе, он вообще считал, что все его любят. Я издевалась над его буржуйскими замашками, говорила: «Свинина в горшочке вас ждет». Наша дружба была основана не на политических взглядах, а на каких-то общих темах. Борис говорил: «Анархисты меня любят, я же знаю!» У меня была жилетка с надписью «Fuck the system» на спине, и Немцов ко всем меня разворачивал, предлагая посмотреть, что там написано.
Процентов восемьдесят всех его разговоров было о политике. Еще он любил поговорить о еде и женщинах.
— Чувствовал ли он, что может погибнуть, опасался ли чего-нибудь?
— Нет! Он же всегда без охраны ходил. К собственной безопасности относился спокойно и иронично — предлагал бабушке Вере Петровне стать начальником его несуществующей охраны, потому что «бояться ему нечего». Он только все время прикалывался: «Вот когда я помру…» И люди часто при встрече говорили ему: «Ой, рады видеть вас живьем» или «Здорово, что вы живой».
— Как вы восприняли сообщение об убийстве Немцова?
— Когда убили Бориса, я была под Питером. Мне шлет sms-ку подруга: «Немцова убили, надо срочно делать ролик». Я пишу: «Ха-ха-ха». То есть вообще не поверила. Считала, что неверная формулировка, возможно, произошло покушение… Затем — еще сообщение, еще и еще… Десятки, сотни сообщений: «Немцов убит на мосту, застрелен…» и так далее. Я пошла одна в лес, несколько часов бродила, рыдала. Потом пришла в себя.
Когда вернулась к друзьям, мы нашли батарейки, подключили приемник — и всю ночь слушали различные версии убийства. Стало ясно: нужно ехать в Москву. Снимать. Успела только на похороны, а в ночь убийства снимали мои друзья…
— Какие мысли посещали вас после случившегося?
— Самые мрачные. Прежде всего о том, что такие люди не нужны этому обществу. Говоря об этом сейчас, имею в виду не только Бориса, но и последнее жуткое ЧП здесь, в Украине, — расправу над Павлом Шереметом. Ведь Борис и Павел дружили. Помню, Шеремет специально приезжал в гости к Немцову. У них обоих была активная гражданская позиция, оба поддерживали Украину. Обоих убили «образцово-показательно»: Бориса — в центре Москвы, Павла — в центре Киева…
Если говорить о профессиональных моментах, то, как говорила Марина Александровна Разбежкина (российский режиссер, лауреат многих международных премий, член Союза кинемотографистов РФ, Европейской академии киноискусства, в марте 2014 года подписавшая письмо «Мы с вами!» в поддержку Украины. — Авт.), самое сложное — это конец фильма. Когда твой герой умирает…
Я понимала: это как раз то, о чем говорила моя учительница, — вот он, конец моего фильма! Однако, вспоминая Немцова, подумала: «Да на фиг мне такой фильм вообще… Я бы другое кино сделала, только бы он жил».
— Каким бы стал фильм, если бы Немцова не убили?
— Вариантов было несколько. Сам Немцов хотел фильм с закадровым текстом, с пояснениями для молодежи, кто он такой. Если бы он был жив, у нас продолжались бы трения по поводу того, как надо делать кино.
Я помню, как в начале последней осени, когда он предложил мне свой вариант фильма, мы разругались. И я ушла, плюнув ему в стакан…
— В какой стакан?
— С бренди. Борис даже вскрикнул: «Ты чего, совсем сбрендила?!»
— Отснято очень много материала…
— Более 100 часов. А в результате получился 73-минутный полнометражный фильм о лидере российской оппозиции. О человеке, которого больше нет.
Тяжелее всего было монтировать. Поначалу отобрала три часа, показала их Марине Разбежкиной, затем показывала друзьям и людям, мнению которых доверяю. Выслушав их, сократила до 1 часа 15 минут.
— Эта лента — ваша первая самостоятельная полнометражка?
— Да.
— Близкие Немцова, его друзья, соратники видели фильм? Какова их реакция?
— Некоторые успели посмотреть в Москве. Например, Илья Яшин, которому фильм понравился. Еще — Ольга Шорина, бывшая помощница и пресс-секретарь Бориса Немцова, а сейчас — исполнительный директор его фонда. Ей тоже понравилось. А вот Жанна Немцова, дочь Бориса, пока не смотрела. Не видели ленту и другие его родственники.
— Вы не в курсе, возможно, следственные органы собираются как-то воспользоваться фактажом фильма для расследования причин гибели политика?
— В качестве документа для следствия интерес представляет разве что момент четырех выстрелов. Не исключено, что и в силу других причин эта лента не интересует следствие. Мне с самого начала было понятно, что данные о заказчиках и настоящих исполнителях будут замалчиваться, но найдутся какие-то стрелочники…
— При прокате в России у вас возникали сложности?
— Прокатное удостоверение в РФ мы получили 27 февраля, — подключается к беседе продюсер фильма Мария Гаврилова. — Получали мы его долго — смотрели фильм все, вплоть до министра. Несмотря на наличие этого удостоверения, кинотеатры в Москве и в других российских городах не хотели показывать фильм, опасаясь нежелательных последствий. Очень живуч у нас принцип: как бы чего не вышло! Несмотря на это, есть настоящие люди, которые сделали все от них зависящее для организации нормального проката — в Перми, Екатеринбурге, других городах. Права для дальнейшего проката у нас остались, в Украине в том числе. Надеюсь, после премьерного показа на Одесском международном кинофестивале фильм выйдет здесь на экраны.
— Тем не менее во многих российских кинотеатрах пытались сорвать показы, — продолжает Зося Родкевич. — То «минировали», то вырубали свет.
— Любопытное совпадение: в конце фильма Немцов на вокзале в Ярославле напевает песню Пахмутовой и Добронравова «До отправленья поезда». Это его последние слова в фильме: «Кажется, будто вся жизнь впереди, — не ошибись, выбирая пути!»
— Верно подметили. Еще есть эпизод, где Борис произносит фразу: «Жить стало лучше, но противней». В этот момент камера переходит на его носки — и мы видим, что они на нем самые обычные, дешевые. Становится понятно: бывшему вице-премьеру лучше жить не стало, но его это не очень-то волнует, поскольку именно имущество делает личность несвободной.
Знаете, сама не обращала внимания на какие-то детали, а во время монтажа увидела: за все три года съемок Немцов ходил всего в двух свитерах.
— Какие отклики зрителей после просмотра фильма запомнились вам больше всего?
— В Нижнем Новгороде один парень сказал, что пришел на фильм в похмельном состоянии, сидел и мучился. Минут через пятнадцать его перестало тошнить: «Фильм меня излечил».
На первых показах в феврале, которые состоялись в Москве, большие кинозалы были переполнены. После демонстрации фильма люди находились под таким сильным впечатлением, что даже не могли говорить. Невероятный эмоциональный накал. Поэтому мы не устраивали обсуждений.
Тогда я подумала, что дальше уже все неважно: кордон полиции на выходе, наш арест или еще что-то… Ведь в дни показов были случаи, когда приезжала полиция, искала заложенные бомбы, еще что-то…
— Зося, два года назад вышел ролик, который вы снимали на Красной площади.
— Я просто снимала людей, бухавших на площади и выкрикивавших: «Крым — это Россия!», «Родина, свобода, Путин!» и такое прочее.
Марина Разбежкина учила нас не выражать собственных эмоций, никогда не осуждать и не восхищаться, а просто наблюдать и чувствовать, что происходит, чтобы отражать исключительно увиденное. Потому всегда стараюсь отображать то, что происходит в действительности.
— В России — беззубые протесты, за «металлическими рамками». Сожалеете, что нет настоящего протеста?
— Уже давно стало понятно, что выражать протесты в Москве бессмысленно: митинги все одинаковые, люди идут от точки до точки, выражая свои недовольства. На этом все: домой, на кухню…
— Сейчас над чем-то работаете?
— Снимаю фильм о многодетной семье и мальчике из детского дома.
— В политику, к политикам не тянет?
— Слава Богу, нет. Снимать что-то, связанное с политикой, больше не хочу. Если посмотреть на мои фильмы — и «Зима, уходи!», и «Срок. Начало большой истории», и «Мой друг Борис Немцов» — все о политике.
— Знаю, вы работали в «Московском комсомольце». Почему ушли оттуда?
— После школы я пыталась поступить во ВГИК, но… быстренько оттуда сбежала — пошла в газету «Московский комсомолец». Проработала год, карьера складывалась вроде бы удачно. Но однажды в редакции шла планерка. Как раз умер Егор Летов (рок-музыкант, лидер группы «Гражданская оборона». — Авт.). Лично для меня Летов — это легенда! А тут сидят на планерке в «МК» и обсуждают: а, этот? Говорят, он умер от передоза. Нет, говорят, он умер от того-то. То есть обсуждают его, как мешок с картошкой. Я расплакалась и поняла, что надо быстрее валить из журналистики. Как раз у Разбежкиной был набор в мастерскую документального кино — и я пошла.
4523Читайте нас у Facebook
