Михаил козаков: «мы с молодой женой живем в однокомнатной квартире площадью 39 квадратных метров. Каждое утро выясняем, кто первый пойдет в сортир»
Михаилу Козакову исполнилось 75 лет. Юбиляр отказался давать большие интервью прессе, но согласился принять участие в программе «Временно доступен», которую ведут на российском телеканале ТВЦ Дмитрий Дибров и Дмитрий Губин. Михаил Михайлович был предельно откровенен в своих ответах, что сделало беседу необычайно интересной.
«Я предупредил начальство, если мне дадут какую-то награду, все равно откажусь»
- Добрый вечер! Михаил Михайлович, мы искренне вам завидуем, потому что вы стали секс-символом поколения шестидесятников, когда ценились интеллект, образованность человека…
- Прошу заметить, я не мачо! Один из свободных критиков, ныне уже покойный, дал мне лучшее определение. Он назвал меня характерным героем.
- Неужели за это вам дали Государственную премию в 1980 году? А кроме того, чего многие зрители наверняка не знают, вы являетесь дважды лауреатом премии Комитета государственной безопасности СССР. Мы это сейчас говорим не для того, чтобы укусить вас…
- А я и не обижаюсь. Я вообще был завербован… (Улыбается. )
- Хотим лишь подчеркнуть, что жизнь Михаила Козакова включила в себя несколько эпох. Правда, что накануне вашего предыдущего юбилея — 70-летия — вы письма писали театральному начальству, чтобы вам не давали никаких наград?
- Правда. Я служил тогда в театре имени Моссовета. Так и написал — не надо никаких наград, а если мне их все-таки дадут, я откажусь. Они вняли моей просьбе и не стали обращаться к правительству за наградами для меня.
- Но это же нонсенс!
- Почему?
- Куда менее известные люди получают награды от государства, а вы, создавший шедевры, два киношлягера «Покровские ворота» и «Безымянная звезда», ничего не имеете! У вас дача есть? Машина есть? Сколько комнат в вашей квартире?
- Одна.
- У вас однокомнатная квартира?
- Да.
- Сколько метров?
- 39. С санузлом.
- И вас это не задевает? Некая справедливость все же должна существовать в материальном плане.
- Я привык. Обеспечил жизнь старших детей. Сейчас делаю то же самое в отношении младших. У меня их много. Пять детей, пять внуков. Маловато, конечно. Это я уже о квартире. Мы с моей молодой женой каждый день выясняем, кто из нас первый пойдет в сортир.
- Ваша жена на сколько вас младше?
- Ей 28, кажется.
- Вам легко с ней?
- В чем-то очень легко, потому что она образованный человек — историк. Просвещает меня в этом плане, за что я ее очень уважаю. И благодарю. В чем-то трудно, потому что она не жила при Сталине. Для нее Сталин — гений. Впрочем, как и для меня во многом. Дьявол, но гений.
- Потому что он лучше других понял, на что можно взять этот народ?
- Да!
- На что, с вашей точки зрения?
- На худшие его качества. Лень, инертность. И рабство. Пушкин писал: «Паситесь, мирные народы, вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы?» И это Александр Сергеевич, которого трудно упрекнуть в том, что он не любил Россию и не любил народ. Так вот, Сталин был дьявол, но умен! Он эстетически чувствовал многие вещи, которые не дано чувствовать нынешним нашим правителям.
«Никита Михалков не захотел сниматься в «Покровских воротах», сказав: «Ну, это говно!»
- Михаил Михайлович, скажите, а когда вы впервые почувствовали себя популярным?
- После выхода на экран «Человека-амфибии».
- Конечно, этот фильм дал советским людям то, чего у них прежде не было, — чувство стиля. Халат, в котором щеголял ваш персонаж, белые холщовые брюки главного героя…
- Дима, я вас прошу! Если уж говорить о стиле, то прежде всего в этом фильме поражает музыка. Там работал композитор Андрей Петров, который впервые показал, что такое рок-н-ролл, твист! Помните: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно! Там бы, там бы, там бы пить вино!» Ну, и так далее…
- Да, это была настоящая революция. В том числе и сексуальная! Анастасия Вертинская! Говоря голливудским языком, она стала первым секс-символом СССР. Может быть, после Любови Орловой, конечно…
- Вертинская вообще потрясающей красоты женщина. Но самое интересное другое. Когда я снимался в этой картине, то был уверен, что мы делаем фильм для детей. И вдруг иду мимо кинотеатра «Россия», а там очередь в три кольца! Я обалдел. Моя мама терпеть не могла этот фильм. В конце жизни она побывала в Париже, а я там не был. Спрашиваю у нее: «Мама, что тебе больше всего понравилось в Париже?» Не помню, что она сказала. «А что тебе больше всего не понравилось?» — «То, что этот чудовищный фильм «Человек-амфибия» идет в Париже на ночных сеансах!» Я стеснялся этого фильма. Очень стеснялся.
- Михал Михалыч, многих людей слава сражает, как пуля…
- Слава… Димочка, вы знаете, что такое слава? Лев Толстой говорил: «Что такое слава? Это, когда тебя все любят». Даже Толстого не все любили. А кто мы по сравнению с ним? Муравьи. Поэтому ни о какой славе речь идти не может. Мы вправе говорить только о популярности. Да, я рад, если какой-то из моих фильмов понравился.
- Господи, да ведь ваши «Покровские ворота» все любили! Что, были противники этого фильма?
- Конечно! Очень много.
- И кто?
- Никита Михалков. Я его звал на роль. Предлагал играть Савву. Сначала я ведь планировал звездный состав снимать. Михалков прочитал сценарий и сказал: «Ну, это говно!» И отказался. А потом состоялась премьера в Доме кино. Успех был приличный. Я выхожу после показа и вижу Никиту. Он говорит: «Миша, как был сценарий говно, такой и фильм ты снял». Прошли годы. Сидим мы как-то в компании, и кто-то похвалил «Покровские ворота». Мол, Козаков сделал одну работу, и она всем нравится. А я говорю: «Во-первых, не всем. Вот сидит Никита Сергеевич. Ему фильм не очень». А Михалков говорит: «Ты что, обалдел? Замечательный фильм!» «Никита! Ты забыл всю историю, что ли? И сценарий тебе не нравился, и фильм… » — «Мне? Никогда!» И знаете, в чем дело? Он не врал. Проходят годы, они что-то меняют. Поэтому я с радостью вспоминаю историю, как один таксист, который меня вез, сказал: «Знаете, что я люблю в вас больше всего? То, как вы читаете стихи Пушкина». Это был один из лучших комплиментов, которые я получал в жизни. Чтобы таксист или нянечка сказали: вот стихи вы читаете замечательно.
- Вы поставили два моноспектакля, в которых читаете стихи Пушкина и Бродского…
- Да, знаете, мне кажется, что Бродский, и это главное в его творчестве, пытался сгладить разрывы между душой и телом.
«Начав лысеть, быстро женился. Пока товарный вид оставался»
- А в вашей жизни что больше вас терзало — душа или тело?
- И то и другое.
- Тело, это в чем? Пять жен?
- Лысина.
- Да, ладно!
- Нет, правда. Начав лысеть в 25 лет, я очень переживал. Потому так быстро и женился. Пока товарный вид оставался. А душа. Да, дико мучилась. И мучается. Иногда приходится быть прагматиком.
- В чем это выражается? В том, что вы, чья бабушка и мама попали в тюрьму по ложному и совершенно идиотскому обвинению в шпионаже, после этого дважды или трижды играли Дзержинского?
- Да. Играл.
- Объясните это.
- Мою бабушку и маму объявили английскими шпионками и посадили. Это было. А мне, спустя, конечно, много лет, сказали: сыграй Дзержинского, и мы запустим «Покровские ворота». Я согласился, но предупредил: буду играть его жестко. Да как хотите, отвечают. Были пробы, и Юрий Андропов утвердил меня. Я сыграл. И тем самым защитился. Понимаете? Хрен они меня теперь посадят! Роль Дзержинского позволяла мне хулиганить по полной. Я читал со сцены стихи запрещенные: Бродского, «Реквием» Ахматовой. Но я сыграл раз, а они говорят: а теперь еще раз. Я сыграл Дзержинского трижды. Надо сказать, я очень серьезно занимался его биографией.
- То есть вы себе отдавали отчет, что это был за человек, когда его играли?
- Даже больше, чем мне удалось выразить. И я говорю сейчас не со знаком «минус»». Вы знаете, скажем, что любимым его произведением был «Фауст»? Отец Дзержинского преподавал Чехову математику. С одной стороны, у Дзержинского руки по локоть в крови. А с другой — это честнейший человек! Вот такой эпизод. Он пришел в гости к сестре, а она напекла ему блинчиков, которые он очень любил. Дзержинский спрашивает у сестры: «А ты где муку достала?» — «Купила» — «У спекулянтов?» — «На базаре». Он взял и выбросил блинчики в окно!
- Но он и людей расстреливал с такой же легкостью…
- Я не знаю, с какой легкостью он это делал. Не нам с вами судить. Поймите, я не большевик. И я понимаю, что такое ЧК. И что там делалось. Я снял про это фильм «Очарование зла», который почему-то сегодня не выпускают на экран. Там рассказывается про то, как во времена Ежова новые чекисты убивали старых чекистов, которые начинали свой путь еще до революции.
- В начале XXI века полочный фильм?
- Да. Он лежит уже четыре года. Нет, на кассетах или дисках его можно купить. Но на экран не выпускают.
- Когда фильм положили на полку, вы поняли, что проиграли?
- Да ничего я не проиграл! Я выиграл право мыслить так, как хочу.
- Оно есть у каждого человека.
- Ну, и что? Мне наплевать на всех. Гораздо хуже, когда не дают ставить то, что я хочу. Но мы уже через это проходили. Еще Анатолий Эфрос мне говорил: «Гляди вперед».
- Вам и спектакли запрещают?
- Да, мне закрыли новый проект «Убийство Михоэлса» за 20 дней до запуска.
- Вы не чувствуете себя размазанным после этого?
- Нет, что вы! Это же не единственный мой проект. Закрыли «Убийство Михоэлса», но я продолжаю читать Бродского на сцене, рассказываю о нем. И мне этого достаточно. Я из тех, о ком говорят: его выкидывают в дверь, а он в окно! И не потому, что я против! Я никогда не был диссидентом. Либеральным интеллигентом, вот кем я был. В какой-то степени обывателем. В конце концов, просто человеком, у которого есть некие принципы, идейные, художественные, эстетические. И мне смешны потуги коллег моего возраста, которые стремятся к деньгам, к власти. Жаждут их. Деньги и власть, это все неплохо, но какой ценой? Ценой самоуничтожения творческого.
- А вам не хочется дать сдачи обидчикам? По-моему, это одно из преимуществ, простите, старости, когда уже бояться нечего и некого.
- Нет, самое интересное, что я беззлобно к этому всему отношусь. Я христианин. Знаете, я крестился при Сталине еще, когда мне было 16 лет. Родители были у меня неверующие. Я сам пошел и крестился. Почему? Мне было одиноко. Нет, у меня были замечательные родители. Наверное, я неправильно выразился сейчас. Не одиноко, я чувствовал слабость. Свою собственную. Я не самый смелый человек. Мне была необходима поддержка. А поддержка — Бог. Вот и все. Я это ощущал молодым. И я, полуеврей, живя в России, хотел быть русским. Я не стесняюсь своего еврейства. Тем более что Иисус наполовину еврей. Я жил в Ленинграде, на канале Грибоедова. Рядом был Спас на Крови. И всегда проходя мимо этого храма, я молился. Нет, поклоны не бил. Молился про себя этому мозаичному изображению Христа. Для меня это был личный Христос. Я и сейчас, приезжая в Питер, иду к Спасу и молюсь. Знаете, я выдумал для себя такую формулу: пока я жив, Бог есть.
- Михал Михалыч, вы несколько лет прожили в Израиле. Потом вернулись. Вам там что-то не понравилось?
- Я очень люблю Израиль. Он меня спас. Я уезжал из Советского Союза уже при Горбачеве. У меня появилось ощущение, что мое время ушло. А вторая причина была материальной. Называю это колбасной эмиграцией. У меня была большая семья на плечах. Я понимал, что мне будет очень трудно их всех прокормить, если останусь. Приходилось зарабатывать на всю семью. Жена тогда не работала.
- Простите, какая из жен?
- Аня. Она уже родила Мишку, который теперь в израильской армии служит. Ему два года осталось. Он компьютерщик. Я его в шутку называю израильским агрессором. А там уже родилась Зойка. Она сейчас учится в американской школе. Мишка ее закончил. Первый язык у них поэтому английский. Но русский они знают прекрасно. Хуже иврит. В Израиле есть нечто не только для еврея, но и для любого человека, который связан с христианством или магометанством.
- А в чем Израиль проигрывает России?
- Что значит проигрывает? — удивился Михаил Козаков.
- Но вы же вернулись.
- Это другой вопрос. Причин много. Скажем, иврит — не мой родной язык. Я играл на нем, но это было не то. Мне не хватало там возможности эксперимента. Здесь, в России, для этого гораздо больше вариантов. Во всяком случае, лично для меня.
- Михал Михалыч, позвольте очень личный вопрос. Если он вам не понравится, говорите сразу.
- Ради Бога, пожалуйста.
- Я никогда не мог понять умных, талантливых, интересных, ответственных мужчин, которые были женаты пять раз. Я могу понять второй брак, даже третий, но никак не пятый.
- Объясню. Я не могу оставаться один. Все мои жены были замечательные. Каждая по-своему. Первая жена (Грета Таар, эстонка. — Ред. ), с которой я прожил десять лет. У нас прекрасные дети Катя и Кирилл. И мы с ней дружим по сей день. Звоню ей часто, волнуюсь…
- Зато вторую вы, как говорят, ночью вышвырнули на улицу и вслед ей шубу бросили…
- Да, это вторая жена (Медея Берелашвили, грузинка. — Ред. ). Но она повела себя очень нехорошо, когда умер Павел Луспекаев, мой друг. И поэтому я сделал то, о чем вы сейчас вспомнили. Я не прощаю предательство по отношению к моим друзьям. А она, пусть по мелкому, но предала. Павел умер, я устраивал у нас дома поминки, а она в тот день пошла на день рождения к подруге. При этом она очень достойная женщина. Родила изумительную дочь мне — Манану. Я недавно был у них в гостях. Ставил в Тбилиси спектакль. Обожаю Манану и ее дочку, мою внучку Тинатин. Третья жена Регина — весьма достойный человек. Переводчица. Мы с ней прожили 17 лет. Она осталась в Америке. В том, что мы расстались, отчасти не снимаю с себя вины, потому что я однажды ее предал. А Регина не могла этого забыть.
- Простите, а в чем заключалось ваше предательство?
- Я просто с ней развелся, влюбившись в другую. Не умею в этом смысле раздваиваться. А потом быстро понял, что ошибся. Никакой любви не было, но разводом скоропалительным оскорбил Регину. Я вернулся, на коленях к ней приполз. Мы прожили после этого еще семь лет. Но у нее осталась обида. А второе, я пил. Я и сейчас пью. Да, очень серьезно пью. На работе — никогда!
- Вас это тяготит? Вы чувствуете, что это мешает вам, вашему здоровью?
- Я плевал на это дело. Я люблю пить. Беда, расейская беда. Но я не запиваю, как говорят, мертвую. Как правило, не похмеляюсь. Но не выпить не могу. Я в больнице даже пью. В туалете где-нибудь. А иногда и не в туалете. Курю. Хотя все это мне нельзя. Но я так жил и теперь не могу избавиться от этих дурных привычек. А может, хороших. Так вот, Регина осталась в Америке. Вернее, она сначала туда поехала. Роберт де Ниро, с которым мы дружим, сделал ей приглашение. Нет, он мог и нас двоих позвать. Дело не в деньгах, вы понимаете. Это же был еще СССР! Вдвоем нас бы никто не выпустил. И де Ниро сказал: выбирайте, кто из вас поедет. Я подумал и предложил жене. Говорю: Регина, поезжай ты. Ты знаешь язык. Я как-нибудь потом попаду в Америку. Она уехала и осталась там. А я же говорю вам, не могу жить один. И тогда возникла Аня. О ней я уже говорил, мама Мишки и Зойки. Но потом мы и с ней расстались. Я вернулся в Россию, она решила жить в Израиле. И тогда возникла Надя, которая младше меня на страшно сказать сколько лет…
- Вы употребили интересное слово — возникла. По каким это законам физики в вашей жизни возникают молодые женщины?
- Очень просто. Чистый случай. Аня возникла в ресторане. Просто поехали выпить с друзьями кофе. И с Надей так же.
- А как же вы их очаровываете? Пушкина читаете?
- Обязательно. А она в ответ прочла Бродского. И это меня доконало. Я подумал: девчонка, и знает Бродского. Ей тогда было 19.
- И эта девчонка испытала на себе всю мощь знаменитого ловеласа 60-х!
- Да ни хрена она не испытала. Я никогда не был ловеласом. Все бабы меня брали!
- И все же не понимаю, что вы ей такого сказали в тот первый вечер?
- Да ничего такого. Стали целоваться…
- Михал Михалыч, но вы же понимаете, на что вы ее и себя обрекаете. Если вы ждете от нее супружеской верности, значит, она должна быть привязана к вам в буквальном смысле.
- Ни на что я ее не обрекаю. Она выросла без отца. У нее комплекс безотцовщины. И для нее я — прежде всего отец.
- И все же у вас наверняка разные интересы. Вам бы на диване полежать, а ей на дискотеку хочется.
- На дискотеку она не ходит. Она занимается танцами живота.
- Хорошо, в начале нашей беседы вы назвали свое поколение муравьями. По сравнению со Львом Толстым, возможно. Но для нас вы относитесь к фантастическому созвездию талантов, которое появляется раз в какие-то веки. Мы же сейчас пересказываем друг другу легенды про Гердта и Козакова, про Окуджаву и Табакова. Скажите, кто кому в свое время мешал: вы Табакову или Табаков вам?
- Табаков мне, конечно. Был такой спектакль «Баллада о невеселом кабачке». Я играл рассказчика. Стоял на сцене и от автора произносил реплики. У меня были монологи, сложные для восприятия. А Табаков играл карлика. У меня была очень невыгодная позиция. Все играют, а я рассказываю. И был там момент один, когда я стою лицом к залу, а Табаков проходит по краю сцены между мной и зрителями. Они видят мое лицо, а его — нет. И вот я произношу очередной сложный текст, а он прохрамывает мимо меня и со своей ухмылкой тихо говорит: «Такому рассказчику … за щеку!» Я прыснул от смеха. А публика же не слышит его. Вбегаю потом за кулисы и говорю ему: «Лелик, умоляю тебя!» Все наши хохочут, а я продолжаю: «Лелик, я тебя прошу, больше так не говори! Мне и так трудно». Он отвечает: «Клянусь, больше не буду!» Снова играем этот спектакль. И снова этот момент. Табаков хромает мимо меня, улыбается, а потом молча языком показывает то, что нужно сделать с таким рассказчиком! Это правда было очень смешно. У нас было принято подшучивать друг над другом. И мы умели это делать.
- Давайте перейдем к вашему юбилею.
- Нет, это такая скучная тема.
- Неужели вам не хочется лишний раз вспомнить свои заслуги, успехи?
- Нет. Это мертвый человек, который живет прошлым. Жить нужно настоящим. Нет необходимости инвентаризировать прошлое. Оно есть и никуда, поверьте, не денется. А будущего может и не быть. Это я о возрасте. Поэтому человек должен жить настоящим.
Подготовила Наталия ТЕРЕХ, «ФАКТЫ»
502Читайте нас у Facebook
