Михаил Жванецкий: «Есть свидетельство о рождении. Есть свидетельство о смерти. А где свидетельство о жизни?..»
Цитаты из его миниатюр давно превратились в фольклор и перестали восприниматься как авторские: «В историю трудно войти, но легко вляпаться», «Если ты споришь с идиотом, то, вероятно, то же самое делает и он», «Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве».
С Михаилом Жванецким автор этих строк познакомился полвека назад. В редакции одесской областной газеты, в которой работал мой отец, была традиция проведения «творческих сред». Гостями одной из них стала «тройка» из только что созданного театра миниатюр: Жванецкий, Карцев и Ильченко. В моем личном архиве хранится фотоснимок, сделанный тогда в редакторском кабинете. На нем — совсем еще молодые, только начинавшие юмористы.
Десятилетия спустя, когда редакция «ФАКТОВ» поручила организовать прямую линию с Михаилом Жванецким, воспользовался этим в «корыстных» целях. Напомнил писателю о днях минувших и о той встрече. Полагаю, это стало решающим в принятии положительного решения тогда уже общепризнанного корифея жанра. «Хорошо, разве что во имя нашего давнего знакомства», — сказал тогда сатирик. Во всяком случае, никогда больше Михал Михалыч не соглашался на подобные линии ни для одного СМИ.
Вообще-то мы встречались часто. Только в «ФАКТАХ» опубликовано полтора десятка интервью. В этом материале собраны фрагменты тех бесед.
«Я не работаю, а так… Балуюсь»
В одной из своих миниатюр он написал: «Юмор — это редкое состояние талантливого человека и талантливого времени, когда ты весел и умен одновременно. И ты весело открываешь законы, по которым ходят люди…» В нашей беседе конкретизировал: «Юмор хорош только непреднамеренный и непредсказуемый. Юмор — это не хохот. Юмор — это вспышка в темноте. Реакция на это — много вспышек в темноте. Я считаю, что настоящее искусство — это когда мурашки побежали по телу».
«Если ты шутишь, пусть это будет о чем-то, нельзя, чтобы ни о чем! Ну не выдумывай юмор — юмор рождается! Он проступает, как женщина сквозь платье: ее ветер облегает, и она проступает вдруг, и мы все потрясены — как она проступила! Так и юмор должен проступать. Потом порыв ветра — и его нет…»
— Михал Михалыч, каковы эти самые законы и как по ним работается сегодня?
— Мне не нравится слово «работаю». Я не работаю, а так… Балуюсь, иногда что-то пописываю. Исключительно от руки, никаких благ современной техники в виде компьютера, ноутбука или планшета. Как по мне, они отвлекают от мысли. Я навсегда запомнил высказывание моей мамочки: «Не сиди просто так — думай!» Вот я постоянно над чем-то либо о чем-то думаю. На своем родном, одесском, языке. Короче, английского не понимаю, образование — техническое, опыт — только жизненный, теорию сочинить не могу, правила некоторые — придумал. Мне не хватает такого моря всего!.. Кроме самого необходимого. Где его храню — никогда не расскажу (улыбается). Не пишется — покопаюсь в своих архивах. В них столько недописанного!
— Вы как-то сказали, что юмор — это спасение…
— Да, если он не насаждается насильно, в огромном количестве, без учета качества.
— Над чем смеются сейчас? Ставите перед собой задачу написать смешно или как-то иначе формулируете?
— Не ставлю задачу писать смешно, и раньше не ставил. Просто раньше во мне это веселье било через край, и получалось. И сейчас есть некоторые вещи, ну такие, как выборы, которые сразу вызывают во мне веселье. Вот это начинает бить фонтаном и ведет моей рукой, и ложится на бумагу. Вот и говоришь разные вещи. «Вот сегодняшняя трагедия — выборы», — пишу я. Это большая трагедия, это я еще писал о выборах в Украине. За два дня я насмотрелся: профессора, академики… Но рожи — это что-то страшное. Почему они хотят в парламент? Есть же рестораны, кафе, ночные клубы — иди туда.
— По вашему мнению, интереснее жить сейчас или при советской власти?
— Веселее было тогда. Такого количества идиотов «сверху» я никогда не видел. Они шли как армия, а число дураков и умных при этом было равным. Сейчас умных стало больше. Но и число дураков не уменьшилось…
Когда давление идет сверху, частицы сплачиваются. Образуется спрессованный кусок, где все близки друг к другу. Возникает общество единомышленников, где есть общий противник, его все знают. Это хорошо, но есть и явный минус. Ну, единение, само собой, явление поразительное, однако практически все думают одинаково. А это, простите, минус. Что в этом интересного, когда все одного мнения? Сейчас нас ничего не объединяет, мы все разобщены. Сатирик не может критиковать власть без поддержки населения. Я чувствую одиночество. В советское время у меня была народная поддержка. А сейчас я, увы, похож на парашютиста, который совершает первый прыжок и отчаянно болтает ногами в воздухе, ищет твердую поверхность.
— Удается нащупать?
— Наши люди знают две жизни: эту и ту, которая была. Третьего они не знают. Однако существует же эта третья — более цивилизованная, где люди живут, стоя двумя ногами. Мы могли бы так жить. Я думаю, что у нас будет что-то от коммунистического общинного строя и что-то от капитализма, например, частная собственность. Возможно, в государство вернутся здравоохранение, добывающая промышленность. Вернутся умы, наконец. Так может быть в будущем, на мой взгляд. Напомню, чем пассивнее население, тем богаче руководство.
Считаю, что сегодняшняя наша жизнь — бардачная, хулиганская, переходная. Вперед выскакивают самые нахальные, самые неприятные. Но они, кстати, всегда были впереди. Раньше — под видом секретарей райкомов, сейчас — под видом банкиров. Нас воспитывали: «Не лезь без очереди, не огибай ее!» А сейчас стоишь на перекрестке и видишь, как машины мчатся прямо на красный. Конечно, ты воспитан иначе, проклинаешь их всех. Это жизнь № 2. Я думаю, что мы идем в жизнь № 3. Если мы сами проголосуем за «назад», то хуже этого и представить себе трудно: КГБ и лагеря будут вдвое страшнее. В те годы мы были готовы к ним. В эти — не готовы, мы уже распустились, раскрепостились, ожили. Кто предпочитает хлеб вместо свободы, остается и без хлеба, и без свободы.
— Можете дать рецепт душевного равновесия?
— Если бы! Пожалуй, сейчас надо только паниковать и больше ничего. Паникеры долго живут. А те, которые спокойные, рано закругляются в определенной больнице. Это как в семье. Надо постоянно допекать домашних: «Видишь, у меня нога болит? А видишь покраснение?» И глядишь, тебе кто-то что-то посоветует. Надо, надо паниковать. А наша привычка переносить все молча и якобы мужественно — скверная привычка.
— Передается ли по наследству чувство юмора?
— Думаю, что да. Правда, я бы не называл это чувством, лучше — способом мышления. Маленький совет. Если у вас нет чувства юмора — держите возле себя человека, у которого оно есть. Вообще, хотя бы следите за ним. Нет, развить чувство юмора невозможно. И это грустно. Грустно, когда встречаешь людей, лишенных чувства юмора, а их очень много. Особенно «патриотически» настроенных, они почему-то все его начисто лишены. Они очень серьезны. Все время трескучие фразы, бесконечная геополитика, все жутко пафосное. Абсолютно нет чувства юмора. Я, наверное, им кажусь очень мелким и вшивым, потому что я ироничен. Ну, а они мне. Так и живем…
«Моя родина — Украина»
— Одесса — родина и отнюдь не малая. Обожаю этот город, не мыслю себя без него. Касательно родины. Она — это третья ступень: сначала держава, потом государство, затем уже родина. Государство становится родиной только после того, как мы его полюбим, и оно сумеет полюбить нас в ответ.
Моя родина — Украина, откуда, собственно говоря, нас довольно доброжелательно, но все же выкинули в 70-е годы минувшего века — Карцева, Ильченко и меня… Ну, тогда выбрасывали с большой радостью таких людей. А чего их было содержать? С тех пор мы просто спасались бегством. Каким образом я попал в Россию? Выгнали из Одессы — попал в Ленинград. Выгнали из Ленинграда — попал в Москву…
Наша любовь с Украиной взаимна. Одессу люблю. Киев люблю, Днепропетровск уважаю. Это ж надо — столько вождей за такой период! Ялту люблю. Севастополь, Харьков, Донецк… Так тысячу извинений, кто я такой? Кроме того, что еврей. Конечно, украинец. (В марте 2014-го Жванецкий подписал обращение деятелей искусства против оккупации Крыма. В 1991-м во время путча в Москве они вместе с Аллой Пугачевой пришли на пляж и организовали демонстрацию. Совместно с одесситами исполнили «Вихри враждебные», пошагали по пляжу, а затем устроили массовый протестный заплыв. — Авт.)
Если представить всю эту географию в виде конуса (сначала широко, размашисто идет, а потом заостряется), то пространство большой развалившейся страны — мощной, с гремящими танками и ракетами — становилось все уже, уже… Вот здесь, у основания, Украина, ближе к острию — Одесса, а на самой верхушке — Аркадия, море, и там — я… У меня здесь дом, здесь я стою не только ногами, а всей задницей сижу.
— Причем у почетного гражданина Одессы, народного артиста Украины сразу три «места сидения»: офис Всемирного клуба одесситов, родная дача и личный бульвар, над одесской бухтой.
— И это правда, почти миллиардер. Во всяком случае, мой успех проистекает только из-за того, что я родом из Одессы. Упомянешь этот город — и пятьдесят процентов успеха гарантировано. Правда, я многое теряю из-за узнаваемости. Например, раньше посещал «Привоз», вертелся возле продавщиц, прислушивался и впитывал все. Сейчас народ стал настораживаться, замолкать, говорить официальные вещи, шутить перестал, а как содрать со знаменитости в пятнадцать раз дороже — начал понимать.
А вообще-то с Одессой происходит что-то не то. Та, настоящая Одесса, разбежалась. Куда бы вы ни приехали, в любую консерваторию мира, в любой симфонический оркестр, вы всегда найдете там выходцев из Одессы. Она дала миру стиль своего города, дала миру характер: в музыке, литературе. Одесский стиль вы ощутите сразу. Жаль, не ценят, не сохранили этого в самой Одессе. Может быть, кому-то милее она сегодняшняя: масса кафе, столиков, стульчиков. Такое все турецкое несколько…
«Смех сквозь слезы — наше самое главное достижение за все годы существования»
— Кстати, родительский дом ваш находится неподалеку от «Привоза», на улице Комсомольской, вуз, в котором обучались, также располагается по этой улице (не так давно ей возвращено историческое название — Старопортофранковская).
— Институт достаточно престижный: инженеров морского флота. Не так давно был приятно поражен. Оказывается, сомалийские пираты, как и я, оканчивали этот вуз. Напрягся, вспомнил, у нас действительно много темнокожих в вузе было.
— В комсомоле и самодеятельности они не участвовали, в отличие от вас?
— Не участвовали. Это я помню точно, ведь был секретарем бюро факультета, затем это «комсомольское наследство» досталось мне и в Одесском порту, где работал инженером-механиком по кранам. Там же трудился и Витя Ильченко, механиком по автопогрузчикам. Мы познакомились, стали творить-вытворять на любительско-самодеятельном уровне. Вели городские молодежные вечера и организовали театр миниатюр «Парнас-2». Еще годок-другой — нас стали цитировать на радио, телевидении и посоветовали: вам нужно Райкину показаться. Здорово сказано. Он уже тогда был РАЙКИНЫМ. Тем не менее в Ленинград мы поехали — самодеятельных человек семь-восемь. Я был по-комсомольски бодр, не нахальный, но бодрый. Короче, проник к Аркадию Исааковичу и упросил, чтобы он нас посмотрел.
В общей сложности мы сотрудничали лет десять. Однако тогда казалось, что это все, полный абзац. Вообще-то Аркадий Исаакович был человеком нормальным. Со всеми, так сказать, наворотами творческого и нетворческого толка. Естественно, он имел право выбора: «Мишенька, это я играть не буду, это я не понимаю, это отложим в сторону».
— Как говорится, в стол.
— Написанные мною и забракованные им миниатюры я читал друзьям. Они балдели, ухохатывались. Читал незнакомым людям — хохотали. Короче, постепенно приходило желание читать самому.
Читайте также: «Жизнь как рояль: клавиша белая, клавиша чёрная… крышка»: самые яркие афоризмы Михаила Жванецкого
«Великие все умерли — и ничего! Благодаря им и жизнь есть», — написал как-то Михаил Жванецкий. Его миниатюры несли глубокую житейскую мудрость и, как ни странно, неизбывную печаль. Юмор Жванецкого — это «редкое состояние талантливого человека и талантливого времени, когда ты весел и умен одновременно». Однако в основе этой «веселости» чаще всего лежит грусть, порой даже безнадега.
Чего стоит хотя бы эта его философская фраза: «Есть свидетельство о рождении. Есть свидетельство о смерти. А где свидетельство о жизни?..»
Читайте также последнее интервью знаменитого сатирика «ФАКТАМ»: Михаил Жванецкий: «Я очень хочу в Одессу — без нее не могу!«
Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
541Читайте нас у Facebook
