«Фронтовая медсестра Надежда Алхимова за годы войны дошла до Берлина. А утонула в мирное время на трофейном немецком судне, ранее называвшемся «Берлин»
Эта новость потрясла весь Советский Союз. В 23 часа 20 минут в сверкающий огнями белоснежный круизный лайнер «Адмирал Нахимов», выходивший из Цемесской бухты возле Новороссийска, неожиданно врезался огромный теплоход-сухогруз «Петр Васев». В пробитую в борту «Нахимова» гигантскую брешь хлынула вода. Через семь минут пароход (на борту, согласно официальным данным, находились 346 членов экипажа и 897 пассажиров) затонул. Погибли 423 человека. Среди них — и пожилая киевлянка Надежда Сиченко-Алхимова.
Ее невестка биолог Елена Алхимова в те дни вместе с покойным ныне мужем провела в Новороссийске почти полмесяца, ожидая, пока водолазы найдут тело свекрови…
«Надежда Николаевна ехала в Одессу на встречу однополчан»
— Круиз свекрови для нас с мужем стал полной неожиданностью, — рассказывает Елена Георгиевна. — К тому времени Надежде Николаевне исполнилось 65 лет. Прошла всю войну медсестрой, затем военфельдшером. В составе войск 5-й ударной армии лейтенант Надежда Сиченко (это ее девичья фамилия) дошла до Берлина. За спасение сотен раненых была награждена боевыми орденами и медалями.
В конце августа она уехала на встречу ветеранов в Одессу. Обещала позвонить, когда узнает, в какой гостинице поселят ветеранов.
В те дни мы вернулись в Киев из Тбилиси, где гостили у знакомых. А звонков все не было. Муж Юра волновался. И вот вечером первого сентября в новостях услышали сообщение, что затонул «Нахимов», есть жертвы. Но ни сном, ни духом не ведаем… Вдруг позвонила подруга свекрови из совета ветеранов: «Там же, на «Нахимове», была Надя!..» «Постойте, на каком «Нахимове»? — удивились мы. — Она ведь в Одессе!» «Правильно, — говорит. — Перед отплытием из Одессы Надя позвонила и поделилась радостью: местная власть сделала нескольким ветеранам сюрприз — подарила бесплатные путевки в круиз вдоль побережья Крыма и Северного Кавказа». Пароход должен был 5 сентября вернуться в Одессу.
*31 января 1945 года «Адмирал Нахимов» (в то время немецкое госпитальное судно «Берлин»), вывозя фашистские войска из Прибалтики, получил пробоину от советской торпеды, но оставался на плаву, пока не подорвался на немецкой же мине и затонул, став могилой для сотен гитлеровцев
А от свекрови по-прежнему никаких вестей не было. Мы поняли, что надо лететь. Утром бросились в авиакассу — билетов нет. Знакомые по блату помогли достать билеты на рейс до Анапы. В Новороссийске мы прямо с вокзала поехали к холодильникам — импровизированному моргу, куда привозили тела погибших. Картина, конечно… У некоторых были оторваны руки, ноги…
В горисполкоме нам показали списки спасенных. Фамилии свекрови мы не нашли. Тут же находились закутанные в пледы спасенные. Мы расспрашивали их о Надежде Николаевне. Тоже насмотрелись! Спасшаяся молодая женщина лет 35-ти с девочкой рассказала нам, что у нее погиб муж. Причем ни она сама, ни дочка не умели плавать, а у мужа был первый разряд по плаванию — и утонул! Новая знакомая вспоминала, что корабль держался на плаву семь минут. Все называли эту цифру. Пароход вышел из Новороссийска с опозданием на полчаса, потому что ждали какого-то высокого начальника.
Позже выяснилось, что капитаны обоих суден постоянно переговаривались по радио! Тогда вообще непонятно: если они видели друг друга, как могли при ясной погоде не разминуться?!
Многие спасенные пребывали в шоке. Добиться чего-то вразумительного от них было невозможно.
Каждое утро мы ходили в горисполком. Там, чтобы не травмировать людей посещением холодильников, родственникам показывали альбомы с фотографиями найденных погибших. И всякий раз мы слышали новые подробности. Недалеко от нас сидел молодой мужчина. У него погибла жена с двумя дочками. Она даже мертвая держала девочек за руки.
«Догнала все-таки маму война…»
— В те дни в Новороссийск приехали корреспонденты СМИ, — продолжает Елена Алхимова. — С нами общался известный московский журналист Юрий Рост. Мой Юра был с ним немного знаком. Всех волновали вопросы: как произошла трагедия, почему так много погибших? Говорили, что когда «Петр Васев» вошел носом в «Нахимов», ему надо было в таком положении и остаться, поддерживая пароход на плаву. А он дал задний ход, и вода хлынула в открывшуюся дыру.
Говорили также о том, что «Нахимов» был старым немецким пароходом (еще с паровыми котлами!) постройки 1925 года и назывался раньше «Берлин». После войны был передан Советскому Союзу по репарации. Он был уже такой трухлявый, что его выпускали в плавание только вдоль советского побережья Черного моря. Что якобы это был его последний круиз, и вскоре пароход должны были пустить на металлолом. Юра, помню, грустно сказал: «Догнала все-таки маму война…»
На второй или третий день приехал первый заместитель председателя Совета Министров СССР Гейдар Алиев, он же руководитель государственной комиссии по расследованию и ликвидации последствий катастрофы «Адмирала Нахимова», и распорядился, чтобы всех прибывших родственников и спасенных поселили в гостиницы. Оплата, как и питание и все прочие расходы, за счет государства.
Альбомы с фотографиями погибших каждое утро пополнялись. Дни шли, а Надежды Николаевны мы не находили. Увидев, что у некоторых погибших лица обезображены до неузнаваемости, переживали, что и свекровь не узнаем. Где-то на десятый день этих альбомов было уже три или четыре.
В огромном, пропахшем лекарствами зале заседаний, где был организован их просмотр, периодически раздавались горестные крики и рыдания — кто-то узнавал близких.
Помню, как на четвертый или пятый день наша знакомая — спасшаяся женщина — вдруг встрепенулась, стиснула ладонью себе рот, а другой рукой прижала к себе девочку и безмолвно затряслась, сдерживая рыдания. На одной из фотографий она увидела своего утонувшего мужа-пловца. Мы молча обняли их и вместе плакали. У нас с Юрой появилось что-то вроде зависти: «Господи, счастливые, нашли!» Они вскоре уехали. Не знаю, насколько уместно здесь упоминание о счастье. Но не было тягостнее чувства, чем ощущение неизвестности.
С этой женщиной мы сроднились еще и потому, что она знала нашу маму. Точно описала внешность, одежду Надежды Николаевны. Рассказала, что мамина каюта находилась на верхних палубах, не глубоко в трюме, и что у нее были шансы спастись.
А мы продолжали поиски. Все собравшиеся здесь родственники с нетерпением ждали новых фотографий. Однажды я шла с сумочкой, а на руке держала сложенную курточку. И на входе в горисполком меня остановили крепкие вежливые ребята. Наверное, из органов. Юру пропустили, а моей сложенной курточкой заинтересовались. Я показала ее, мы вынули паспорта. Парни извинились и пропустили. Муж потом предположил: «Здесь же Алиев, мало ли что ты могла нести в своей курточке…» Среди приехавших родственников были люди с разными настроениями. Кое-кто от отчаяния ругал власть, допустившую такое несчастье. И власть, вполне вероятно, побаивалась терактов.
Юра уже немного успокоился, смирился — мы поняли, что среди живых мамы нет. Только все повторял: «Хоть бы тело ее найти, я был бы счастлив». Оказывается, и такое бывает счастье.
После изучения свежих фотографий, а они появлялись только раз в день, мы были свободны. Чтобы хоть чем-то занять себя, бродили по городу, где последний раз ступала на землю и видела небо свекровь. Знакомые ребята из Средней Азии пригласили нас на пляж искупаться. Но мы отказались. Юра сказал еще: «Как они могут?» Просто люди впервые увидели море…
«Нас немного успокоил… кровоподтек на виске свекрови»
— Родственников и спасенных в зале мэрии появлялось все меньше и меньше, — вспоминает Елена Георгиевна. — Люди постепенно разъезжались. Кто с гробами, а кто — без. Позже мы узнали, что, только по официальным данным, тела минимум 65 человек так и остались в труднодоступных местах затонувшего парохода, куда не смогли проникнуть водолазы.
Где-то после седьмого-восьмого дня чиновники стали говорить родственникам, что, мол, пора уезжать. Море начало штормить, водолазам тяжело работать. А во время поисковых работ два водолаза и вовсе погибли! И Юра готов был уже смириться с судьбой. Но, узнав, что поисковые работы продолжаются, никто не уезжал.
Потом нам сказали, чтобы оставались только самые близкие родственники, остальные, вроде меня, невестки, пусть уезжают. И многие начали собираться. Я же не хотела оставлять Юру одного.
Народ зароптал. И вскоре, видать, от Алиева, поступила команда: поиски не прекращать, никого не трогать, всем, кто желает, можно остаться. И вот ночь на 14-й день. Где-то около 12 часов легли спать. И тут началось нечто мистическое. Буквально через полчаса Юра вскочил: «Там мама стоит в проеме двери!» Я попыталась его успокоить: «Мамы нет, постарайся уснуть». Через полчаса он вскочил снова: «Там, в проеме двери, мама в халатике!..» Юра не спал, а находился в состоянии полудремы. И так — до пяти утра.
На рассвете он встал и заторопил: «Собирайся, бежим!» Я говорю: «Юрочка, еще рано, фотографии не привезли… Автобус подадут только в шесть тридцать». «Пешком добежим!» — сказал он и стал одеваться.
Прибежали. В горисполком нас не пустили, мол, еще рано. Юра все же их уболтал. Первым влетел в зал, схватил альбом и быстро-быстро стал его перелистывать. Затем взял второй альбом, пролистал и отложил. Третий альбом: раз-раз-р-ра-з! — и мы увидели… его маму!
Я глазам своим не поверила: нет, не она. Присмотрелась — да. А Юрка — счастлив! Наконец нашел! Побежал к начальству требовать, чтобы нас отвезли в холодильник на опознание. И вот мы увидели Надежду Николаевну. Она лежала на чем-то похожем на носилки. На ней были платьице и халатик, в котором она привиделась Юре.
У свекрови было очень спокойное лицо. А ведь мы видели лица с застывшим выражением ужаса. Правда, на виске был большой кровоподтек. Наверное, она сильно ударилась и умерла мгновенно, не успев испытать муки. Это как-то утешало.
Работник холодильника передал нам конвертик. В нем было два колечка: золотое с большим камнем — до сих пор хранится у меня дома, и второе — золотое обручальное, она все время его носила. Еще там лежала янтарная брошка.
От переживаний Юра аж почернел, замкнулся в себе. Но, когда увидел маму, лицо его посветлело. Приехавшие к холодильнику продавцы универмага сразу предложили погребальную одежду на выбор. Сами предлагали варианты. Затем привезли аккуратно обитый гроб, который потом запаяли в цинковый. Спросили, где собираемся хоронить. Узнав, что в Киеве, заказали самолет.
Мы ничего не платили. Нам привезли билеты. Вместе с киевским чиновником отвезли на легковой машине в Анапу в аэропорт. Кроме нас, в Новороссийске уже никого не осталось.
Через некоторое время после похорон мы получили письмо из Новороссийского горисполкома с просьбой назвать сумму материальной компенсации, которую мы хотели бы получить. Говорят, люди понаписывали баснословные суммы. И получили! Мы же знали, что у мамы были чемодан, зонтик, какая-то одежда, белье. Уже в Киеве нам дали компенсацию за похороны — в пределах тысячи рублей. А из Новороссийска прислали порядка трехсот-четырехсот рублей.
Потом из Одессы пришла посылка: в гостинице, где свекровь остановилась, нашли ее чемодан. В нем были какие-то вещи и зонтик. Она не взяла с собой в круиз чемодан, рассчитывая через несколько дней вернуться за ним в гостиницу и уже оттуда возвращаться в Киев.
…Через много лет после гибели Надежды Николаевны я уехала работать за границу. А незадолго до возвращения она вдруг мне приснилась: «Помоги Юре». Звоню мужу. А он: «Приезжай, мне плохо…» К тому времени муж начал болеть. И я помчалась к нему.
978Читайте нас в Facebook
