Генерал Петро Григоренко: «Чтобы упаковать в смирительную рубашку и принудительно накормить, на меня наваливалось больше десятка санитаров…»
На днях в столичном Владимирском соборе поминали известного правозащитника, одного из создателей Московской и Украинской хельсинкских групп, героя Второй мировой войны — генерала Петра Григоренко. Инициаторами проведения поминальной службы выступили общественные деятели — представители крымских татар, до сих пор считающие генерала Григоренко большим другом своего народа. Ведь именно Петро Григорьевич в середине 1960-х годов выступил в защиту татар, изгнанных Сталиным из Крыма. Ровно 25 лет назад, 21 февраля 1987-го, диссидент, лишенный советского гражданства, на 80-м году жизни умер в одном из американских госпиталей и был похоронен на украинском кладбище в Баунд-Бруке.
Уроженец Запорожской области Петро Григорьевич Григоренко сделал головокружительную карьеру — от помощника машиниста до генерал-майора, начальника кафедры военной кибернетики в Военной академии имени М. В. Фрунзе. А в 1961 году, после выступления Григоренко на партийной конференции с речью о необходимости демократических преобразований в стране, его военная карьера пошла под откос.
«Майор КГБ сказал мне: «На громкие похороны не надейтесь. Ваши родственники ни тела не получат, ни точной даты смерти не узнают»
Будучи убежденным ленинцем, генерал Петро Григоренко создал «Союз борьбы за возрождение ленинизма», выпускал и распространял листовки с критикой советской бюрократии, выступая за отстранение «держиморд» от власти и контроль над ней народа. Естественно, подобная активность не могла остаться вне зоны внимания партийного руководства и спецслужб. В 1964 году Григоренко первый раз арестовали, признали невменяемым, лишили всех воинских званий, после чего он провел около полутора лет в тюрьмах и психиатрических лечебницах. Правда, весной 1965-го, вскоре после отставки Никиты Хрущева с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, Петра Григорьевича освободили. Но в воинском звании не восстановили, поэтому, чтобы прокормить семью, опальному генералу пришлось работать то вахтером, то грузчиком в овощном магазине. При этом он активно занимался правозащитной деятельностью.
Петро Григоренко поддержал движение крымско-татарского народа за возвращение на исконные земли и резко осудил вторжение советских войск в Чехословакию, после чего в 1969 году был арестован вторично.
«ФАКТЫ» по электронной почте связались с сыном Петра Григорьевича Андреем, около сорока лет проживающим в Америке.
— Второй раз отца заключили в психлечебницу вскоре после ареста в Ташкенте, — рассказал Андрей Петрович Григоренко. — Причем сначала у властей вышла осечка: ташкентские медики признали отца психически здоровым. Но чуть позже их диагноз был исправлен «светилами» из института Сербского. Власти хотели уверить всех, что бороться с советским режимом может только душевно нездоровый человек. О годах, проведенных в различных медицинских учреждениях, папа подробно рассказал в своей книге «В подполье можно встретить только крыс». Он начал делать заметки еще за решеткой. Однако администрация психушки все его бумаги конфисковала и сожгла. Освободившись, отец еще несколько раз брался за создание книги, однако все рукописи бесследно исчезли в архивах КГБ. Произведение таки увидело свет лишь в начале 1980-х.
Вот что написал Петро Григоренко о своем ташкентском заключении:
« 13 июня (1969 года). С утра отказался от пищи.
15 июня начали принудительное кормление. Сначала удивился, почему так быстро. Потом понял: решили сразу сломить. Пока упаковывали в «смирительную рубашку», били и душили. Потом началась жуткая процедура — вставление расширителя. Мучительность процедуры усиливалась тем, что два зуба оголены, без эмали. Мне их перед отъездом обточили под коронки, но надеть не успели.
16-19 июня — ежедневная процедура кормления. Сопротивляюсь как могу. Меня снова бьют и душат, выворачивают руки, специально бьют по раненой ноге. Особенно жестоко издевались 17 июня, в день подписания документов Международного совещания коммунистических и рабочих партий в Москве. Ведущую роль в издевательстве надо мной играли «лефортовцы», специально для меня присланные из Москвы. После каждого «кормления» писал заявления с описанием зверств.
17 июня написал, что дальнейшая голодовка будет в знак протеста против зверского обращения со мной.
18 июня написал, кого считать виновниками моей смерти. После этих двух заявлений жестокости прекратились. Стали просто силой упаковывать в смирительную рубашку. Я сопротивлялся. Число наваливавшихся на меня с пяти в первый день возросло на 19 июня до двенадцати человек. Борьба продолжалась долго, и я обычно сваливался со страшными болями в груди. Но продолжал сопротивляться все настойчивее, надеясь, что сердце не выдержит. Измученный, я уже желал смерти, рассчитывая, что она поможет разоблачению произвола…
23 июня пришла в камеру прокурор по надзору Наумова и дала понять, что они, собственно, надеются на мою смерть и ждут ее. Меня как током ударило: «Зачем же я им помогаю? Зачем иду навстречу их желаниям?» Когда она ушла, мне совсем в новом свете представилось высказывание в беседе со мной, перед началом моей голодовки, начальника следственного изолятора КГБ майора Лысенко: «Вы не думайте, что вы заработаете громкие похороны. И тело ваше родственникам не выдадим. Они даже не узнают точную дату смерти. Им сообщат, может, через три дня, а может, через три месяца, а может, и через полгода. И точного места вашего захоронения не укажут». Обдумав все это, я заколебался в своем решении «держать курс на смерть…»
«Меня и Юрия Шихановича освободили накануне приезда в СССР президента США. Друзья шутили, называя нас «подарком Никсону»
— В 1970 году, после суда, отца отправили в черняховскую специальную психиатрическую больницу, пребывание в которой он назвал «жизнью в царстве кагэбэизованных психиатров», — продолжает Андрей Петрович. — В своей книге папа описывал нравы, царившие в этом учреждении. Наиболее распространенным лекарством в лечебнице был аминазин. Тем, кто отказывался от приема таблеток, делали внутримышечные инъекции. Отец очень ярко описал свои впечатления о пережитом: «Когда я впервые увидел, каковыми могут быть последствия от этих инъекций, я был потрясен. Мне неоднократно довелось видеть на фронте ранения в ягодицы. Но то, что я увидел в Черняховске, а затем и в 5-й Московской городской больнице, было страшнее виденного на фронте. Обе ягодицы почти сплошь исполосованы ножом хирурга. Аминазин очень плохо рассасывается, а у многих мышцы вообще его не приемлют — блокируют. В результате 
образуются болезненные узлы, которые страшно мучительны для больного: мешают ему ходить, сидеть, лежать, спать. Удалить же их можно только оперативным путем…»
*Слева направо: Мыкола и Раиса Руденко, Зинаида и Петро Григоренко были не только друзьями, но и соратниками по правозащитной деятельности. 1970-е
Еще одним методом «лечения» Петро Григоренко называл воздействие режимом, когда людей лишали возможности заниматься умственным трудом. «Мне не дали не только бумаги, авторучки, карандаша — мне не позволили держать в камере полусантиметровый кусочек карандашного жала, которым я ставил еле заметные точки на полях собственных книг. Однажды уже после отбоя ко мне в камеру буквально ворвались дежурный по больнице, надзиратель и дежурная медсестра. Подняли меня и учинили обыск, не говоря, что ищут. Не найдя того, что искали, ушли. Через некоторое время они снова вошли и теперь уже прямо спросили жало карандаша. Снова сестра доказывала, что видела, как я ставил точки, и снова меня обыскали, но я решил не говорить, что не точки, а черточки я делал. И не карандашом, а ногтем. Побоялся сказать: остригут и ноготь», — написал в своих мемуарах опальный генерал…
Большую роль в освобождении Петра Григорьевича сыграло общественное мнение. Благодаря супруге Григоренко, Зинаиде, информация о том, как ведут себя советские власти с политическим заключенным, попала на западные радиостанции. Также на судьбу генерала существенно повлияли выдающийся русский писатель, диссидент Александр Солженицын и… президент США Ричард Никсон.
Дело в том, что Александр Солженицын отправил Ричарду Никсону, готовящемуся к визиту в СССР, телеграмму приблизительно такого содержания: «Советское правительство, когда к нему обращаются по поводу заключенных спецпсихбольниц, ссылается на медицинские показатели, на врачей. Двое таких заключенных — Григоренко и Шиханович — медицинскими комиссиями выписаны, а власти продолжают держать их в заключении. Может, вы найдете возможность походатайствовать перед советским правительством об освобождении хотя бы этих двоих». Никсон приехал в Москву 27 июня 1974 года, а накануне Григоренко и известного математика Юрия Шихановича выпустили на свободу. «После этого друзья в шутку называли «подарком Никсону» — писал Петр Григорьевич.
Петра Григоренко, поехавшего в США навестить сына, назад в СССР не пустили, лишив его советского гражданства заочно
Кстати, в одном из своих интервью «ФАКТАМ» Андрей Григоренко, покинувший Советский Союз еще в 1975 году, рассказывал, что пока отец находился в психушке, компетентные органы начали разрабатывать версию о его «наследственной психической неполноценности»: «Намекали, что если он не эмигрирует, то его тоже будут «лечить». Тогда это очень удивляло меня, ведь у властей было предостаточно возможностей упечь любого в «места не столь отдаленные». И лишь через несколько лет я понял, что эта «гуманность» — не что иное, как подготовка к изгнанию моего отца из страны…».
Именно так все и получилось. В конце 1977 года опальный генерал с супругой отправились в гости к сыну. Причем разрешительные документы чете Григоренко оформили в настораживающе короткие сроки, однако поездку решили все же не откладывать: Петру Григорьевичу требовалась сложная операция и американские врачи были готовы ее сделать. А 10 марта 1978 года супруги неожиданно узнали: генерал Григоренко лишен советского гражданства за «систематические действия, несовместимые с принадлежностью к гражданству СССР, наносит своим поведением ущерб престижу Союза ССР…»
«Пять с половиной лет меня держали в специальных психиатрических больницах, утверждая, что я не ответствен за свои действия ныне и не был ответствен до того, как был заключен… Но вдруг оказалось, что я злостный подрыватель престижа государства. Какова же цена такому престижу? Нет, не подрывал я престижа государства, но и сумасшедшим тоже не был. Я — вместе с моими друзьями — принимал участие в борьбе за правовое общество, боролся против лжи, которая наряду с террором является главным средством сохранения и укрепления власти партократии. Власть, родившаяся в подполье и вышедшая из него, любит в темноте творить свои черные дела. Мы же стремимся вынести их на свет, облучить их светом правды. Власть, стремясь уйти из-под света, изображает наши действия как нелегальные, подпольные, пытается загнать нас в подполье. Но мы твердо знаем, что В ПОДПОЛЬЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ ТОЛЬКО КРЫС», — написано в книге Петра Григоренко.
Кстати, уже в Америке генерал добровольно прошел психиатрическую экспертизу, поставив перед медиками одно, но непременное условие — опубликовать ее результаты, какими бы они ни были. Американские врачи, естественно, опровергли все заключения своих советских коллег из института Сербского.
…Андрей Петрович Григоренко в предисловии к мемуарам отца написал очень трогательные строки о последних днях жизни известного правозащитника: «В октябрьский вечер 1983 года, накануне дня рождения моей жены и всего за десять дней до отцовского, меня разбудил телефонный звонок: «Срочно вылетайте в Канзас-Сити. Ваш отец при смерти». Врачи говорили, что после такого обширного кровоизлияния в мозг отец умрет не приходя в сознание. Однако он справился с болезнью и прожил еще три года… А накануне Рождества в 1987 году мы с женой и дочкой Татьяной ехали из церкви к моим родителям и попали в автомобильную аварию. Боюсь, именно это привело к тому, что у отца случилось повторное кровоизлияние. Из госпиталя он уже не вышел…
Отец не боялся смерти. Никогда не забуду, как, в последний раз придя в сознание и узнав меня, он сказал: «Не сумуй, синку. Я не хочу бiльше жити. Бо це не життя».
1197Читайте нас в Facebook
