«Узнав, что сын сочиняет стихи, отец Андрея Малышко порвал его тетради»
«Господи всевладний i многомилостивий! Умиротвори Андрiя Малишка, щоб вiн не горiв з-за нечистi, а щоб горiв вiн, як i горить, для поезiї», — так писал в дневнике Остап Вишня о своем младшем друге, которого горячо любил и чьим даром восхищался.
Редко кому из поэтов удается создать стихи, которые становятся народной песней. У Андрея Малышко — не один десяток таких произведений, написанных вместе с композитором Платоном Майбородой. А его «Пiсня про рушник», «Київський вальс», «Стежина», «Вчителька» стали песенными символами Украины. Впрочем, этим не исчерпывается творчество поэта-лирика, пришедшего в литературу вопреки всем жизненным обстоятельствам.
*Ивга Остаповна и Самойло Никитович Малышко
Андрей Малышко появился на свет в Обухове на Киевщине в семье сапожника. Детей — одиннадцать душ, и всего три десятины земли. Беднее не бывает. До поэзии ли тут, если еды на всех не хватало. Отец, Самойло Никитович, жестко пресекал попытки сына отказаться от сапожного ремесла. Но, к счастью, была мама — Ивга Базилиха (Базилики — уличное прозвище Малышко), заступавшаяся за своего любимца. По вечерам, сидя за прялкой, она пела старинные украинские песни, которых знала великое множество. И был брат отца дядька Никита — «чернокнижник», прозванный так односельчанами за любовь к чтению. Не отрываясь от работы, он наизусть читал стихи Шевченко, Франко, а чаще всего — главы из Святого писания, где попадались и такие слова: «О, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих…» Андрей Самойлович Малышко был горяч…
«Был период, когда поэт со дня на день ждал ареста»
— Узнав, что сын сочиняет стихи, отец порвал его тетради, грозился не пускать в школу, — рассказывает писатель и кинодраматург, руководитель Обуховской литературной студии имени Малышко Василий Трубай. — Тогда
А спустя время, когда молодому Малышко вручили первый орден — «Знак Почета», он приехал к родителям, чтобы похвалиться успехом и доказать отцу, что не пустяками занимается. «За що ж, сину, честь така?» — спросил отец. «За роботу, за вiршi, тату», — гордо ответил поэт. На что отец тихонечко прошептал ему на ухо: «Дурний ти, Андрiю! Нiколи за справжнi вiршi орденiв не давали. Каторгу, солдатчину, як Шевченку нашому, — було. I кулю — теж. Тiльки не бляшанки цi, не цяцьки». Поведав об этом эпизоде на исходе жизни, Андрей Малышко заметил: «Выходит, не таким уж простачком был мой отец — сельский сапожник».
— Об этом не пишется в хрестоматийных воспоминаниях о классике украинской литературы…
— Советские литературоведы покрыли Малышко позолотой. А он был не ангелом, а живым человеком — импульсивным, вспыльчивым, непредсказуемым… Помню, как в одночасье я открыл для себя Малышко, казалось бы, читанного-перечитанного со школьной скамьи. Дело было в Канаде, в городе Эдмонтон, где проводился международный поэтический семинар.
Рано утром я ехал в городском автобусе, машинально глядя из окна на чужие вымытые с шампунем тротуары и подстриженные «под линеечку» газоны. В салоне автобуса звучала зарубежная музыка, песни местных эстрадных звезд. И вдруг из динамиков полилась знакомая мелодия и проникновенный женский голос (это была Квитка Цисык) запел: «Рiдна мати моя, ти ночей не доспала…» Я еле удержался, чтобы не крикнуть на весь автобус: «Люди, послушайте! Это же Малышко! Мой земляк из Обухова! Тут, в Канаде, на другом континенте звучит мой родной язык. И не на сцене, не на собрании украинской диаспоры, а просто в общественном транспорте на улицах англоязычного города…» Но я не закричал. Молча, не стыдясь слез, слушал песню. И вдруг почувствовал, каким родным стал мне Малышко и какую мистическую силу имеют слова, если они сказаны настоящим поэтом. С тех пор я по-настоящему увлекся творчеством Андрея Самойловича и малоизвестными, «апокрифическими» деталями его биографии. А в 2005 году мне посчастливилось обнаружить стихи поэта, которые прежде нигде не публиковались.
— И как это произошло?
— Готовя к печати антологию литераторов Обуховщины, я зашел в наш районный краеведческий музей — подыскать фотографии Малышко. И среди материалов обнаружил старенькую, пожелтевшую папку с надписью «Из неопубликованного». Еще не веря своему счастью, развязал тесемки и… увидел машинописные тексты десяти отчаянно смелых стихов Малышко, прежде никогда не печатавшихся. Вообще он часто писал «в стол» (большая часть этих стихотворений увидела свет уже после смерти поэта). Или же эзоповым языком. Ну, например: «Матерi моєї темна нiченька свiтиться у Ленiнських очах…» Не знаю, про какую «нiченьку» думал Андрей Самойлович, но мне кажется, что в этих словах заложена горькая ирония и двойной смысл. Малышко умел писать с подтекстом, как и другие поэты, жившие в ту страшную казуистическую эпоху.
— «Розстрiляний ходжу по Українi…» — это строки из стихотворения Малышко, посвященного другу — поэту Олексе Влизько, погибшему в 1937 году. Писал он и о расстрелянном поэте Григории Косынке, о драматурге Миколе Кулише, замученном на Соловках. А сам Андрей Самойлович, кажется, чудом избежал ареста?
— Да, в его жизни был период, когда он со дня на день ждал ареста. Но его оставили на свободе. Как и Тычину. И Рыльского — старшего друга Малышко. И Довженко — он снимал Малышко, с которым вместе был на фронте, в фильме «Україна в огнi», разгневавшем Сталина. Власти не выгодно было уничтожать всех творцов, она нуждалась в «певцах нового строя».
Свою первую Сталинскую премию Малышко получил за поэму «Прометей», которая вошла в школьные учебники и в которой, кстати, нет ни одного упоминания о вожде. А вторую — за поэму «Подарунок вождю». Перед смертью поэт рассказал соседу по больничной палате, как создавалось это произведение: «Сразу после Сталинского юбилея приехали люди из ЦК, забрали меня, посадили в отдельный кабинет с диваном, письменным столом, печатной машинкой, с кучей газет со статьями о праздновании
В кругу близких людей Малышко говорил о том, что мучило его совесть — о стихах и поступках, которых стыдился, о страшных компромиссах, на которые доводилось идти… В 1951 году его друга Владимира Сосюру четыре дня подряд клеймили на пленуме Союза писателей за «националистическое» стихотворение «Любiть Україну!». Малышко тоже вынужден был выступить с осуждением «идеологических извращений» поэта. А в январе 1965 года он сказал прощальное слово на похоронах Сосюры. Такие выступления тогда согласовывались в инстанциях. У Малышко в кармане было два варианта текста: один для партийных чиновников, другой — для себя. Он стал читать свой: «Холодно тобi зараз, поете? I снiг над тобою iде дуже холодний…» Микрофон тут же отключили, но Малышко дочитал до конца: «Над твоєю труною, у цей холодний зимовий день, ми клянемось, що будемо любити свою мову, свiй кароокий народ, як ти заповiдав у своєму вiршi „Любiть Україну!“. I хай дурiсть кретинiв i невiгласiв, прелатiв, єзуїтiв, яка вкоротила тобi життя пiсля написання цього вiрша, зiв’яне над могилою великого українського поета!» Это крайне рискованное выступление Малышко (его впервые напечатали лишь спустя 40 лет!) было своего рода покаянием…
«Всю жизнь ему не хватало той чистой, нежной первой любви»
— «Я часто бачив, рiдна, як iдеш по Ленiнськiй, по вулицi широкiй у Києвi босонiж», — писал поэт. Его мама, бывая у сына в Киеве, ходила по городу босиком?
— Она по привычке берегла обувь — привязывала ее шнурками к палочке, которую носила за плечами, — рассказывает Василий Трубай. — Однажды кто-то из писателей, гостей Малышко, не без лукавства поинтересовался: «А чого це ви, Iвго Остапiвно, ходите по Києву босi?» «Щоб краще вiдчувати рiдну землю», — с достоинством ответила мудрая женщина.
— Говорят, это единственная женщина, которую слушался поэт, обладавший взрывным темпераментом.
— У Малышко была бурная личная жизнь. И сегодня трудно сказать, кому посвящено его стихотворение «Ти моя порада i вiдрада». Первой жене — Дарье Лившиц (у них была дочь Валентина, которая уже ушла из жизни)? Или второй — Майе Федоровой? Или третьей — Любови Забаште? Мало кто знает, что Майя Федорова стрелялась из пистолета Малышко, когда поэт ее оставил. Но пуля не попала в сердце, женщина осталась в живых. И до конца своих дней она любила Малышко.
*Юный Андрей со своей первой любовью Катрусей Пелех. Фото 1929 года
— А в кого был влюблен поэт в юности?
— Тайна его первой любви открылась совсем недавно. Прежде все мы думали, что юный Андрей был влюблен в свою одноклассницу Катрусю Самофал. Не раз писали об этом в книгах. И печатали фотографию (она хранится в школе, где учился поэт): на ней Малышко запечатлен с юной красавицей. Как вдруг в 2010 году этот снимок увидела сотрудник столичного Музея литературы Галина Михайловна Немирович, приезжавшая в Обухов на
Отцу Катерины не нравилось, что дочь так долго не выходит замуж, ведь девичий век короток. А Малышко жениться не спешил. Да и поэт — не очень-то надежный жених. И тут в Обухов приехал молодой агроном, стал ухаживать за Катериной. Родители уговаривали ее выйти за него замуж. Девушка долго отказывалась, пока не заметила, что Малышко стал отдаляться от нее, жить своей жизнью. И… таки стала женой агронома. Уже носила ребенка под сердцем, когда случилась трагедия: на пригорке конь споткнулся, и Катруся выпала из седла. Все произошло на глазах у мужа: он подбежал, принял у жены преждевременные роды, а Катерина умерла у него на руках…
— Узнав эту историю, я стал перечитывать стихи Малышко, — продолжает Василий Трубай, — и убедился: нет-нет, да и промелькнет в них воспоминание о Катрусе. «Прийди, я жду. Наш явiр вироста…» Ему всю жизнь не хватало той чистой, нежной первой любви. Как отразилась на творчестве поэта внезапная смерть его любимой, пусть судят литературоведы. Мне же думается, что первые строки его лирического шедевра, написанного за несколько месяцев перед смертью, обращены именно к Катрусе:
«Цвiтуть осiннi тихi небеса,
Де ти стоїш блакитна, як роса.
В очах засмуток темний, мов ожина.
Моя кохана, мрiялось — дружина…»
— Малышко ушел из жизни отнюдь не в почтенном возрасте — в 58 лет…
— Хотя, как писала дочь поэта Валентина Малышко в своих пронзительно-искренних воспоминаниях «Тату, я люблю тебе», мог прожить намного дольше. Укоротило ему век спиртное, оно лилось рекой во время частых застолий, дружеских посиделок. Андрей Самойлович был, разумеется, состоятельным человеком — имел машину «ЗиС», дачу в Конче-Озерной. Но при этом деньги у него не держались: в компаниях он никому не позволял доставать кошелек — расплачивался за всех. Такая натура.
— О приключениях, случавшихся с ним в компаниях, рассказывают массу историй и даже анекдотов.
— Это так. Хорошо было бы собрать их все и издать отдельной книгой! Часть этих забавных историй-«апокрифов» про Малышко записал писатель Богдан Жолдак — сын близкого друга поэта. Как-то Платон Майборода и Олесь Жолдак решили разыграть Малышко. Купили в продуктовом магазине «Автобиографию И. В. Сталина» в кожаной обложке с золотым тиснением. И Жолдак, умевший хорошо подделывать разные почерки, написал на первой странице книги: «Талантливому украинскому поету А. Малышко, автору поемы „Полководцы“. С комприветом — И. Сталин, Москва, Кремль». А ниже поставил подпись вождя. На почте друзья попросили завернуть книгу, запечатать сургучной печатью, написали сверху адрес Малышко и положили поэту в почтовый ящик. На следующий день явились к приятелю с бутылкой спиртного. Он встречает их в парадном костюме и с порога заявляет: «Нет, хлопцы, ни капли. Не могу». «А что случилось?» — спрашивают друзья. «Жду звонка, — объясняет Малышко. — Должны вызвать, сообщить о присуждении Сталинской премии». И показывает книгу с автографом вождя на первой странице. «Подумаешь, — говорит Майборода. — У меня тоже такая есть». Демонстрирует Малышко книгу с надписью: «Платону Майбороде, другу талантливого украинского поета А. Малышко, автора поемы „Полководцы“. С комприветом — И. Сталин, Москва, Кремль».
Изумленный Андрей Самойлович, даже не заметивший ошибок в словах «поэт» и «поэма» (намек на безграмотность вождя), все еще не чувствует подвоха. Но тут Олесь Жолдак достает третью «Автобиографию» и показывает в ней автограф: «Олесю Жолдаку, другу композитора П. Майбороды, который дружит с А. Малышко, талантливым украинским поетом, автором поемы „Полководцы“. С комприветом — И. Сталин…» Что тут началось! Три месяца Малышко не пускал приятелей на порог. А потом, конечно, они помирились…
Ведя друзей домой, в писательский дом на тогдашней улице Ленина, Андрей Самойлович по пути частенько заглядывал на Бессарабку. Там, возле бывшего кинотеатра «Орбита», стоял дед Опанас, продававший в ржавом ведре свежайших раков. Малышко покупал их прямо с ведром. А дед всякий раз протестовал: «Ракiв я ще наловлю, а от де я зловлю нове вiдро?» Поэт тут же шел в «Хозтовары» на крытом рынке, покупал новенькое эмалированное ведро и вручал старику. Абсолютно не догадываясь про дедову хитрость: таким образом тот снабдил новыми ведрами все свое село, заменив ими ржавые довоенные…
Впрочем, обычно инициатором розыгрышей выступал сам Малышко. Свидетелем и участником этих «приколов» был прозаик Анатолий Димаров. Сегодня
— Чаще всего мы встречались с Андреем Самойловичем в Ирпене, в писательском Доме творчества, — рассказывает «ФАКТАМ» писатель Анатолий Димаров. — Тогда там, по соседству с двухэтажными коттеджами, еще стояли маленькие хатки, которые топились дровами. В одной из них и селился Малышко, предпочитая хату номеру с удобствами. Приезжал он всегда со спиннингом — половить щук. А однажды спиннинг пригодился для другой цели. Малышко решил разыграть известного в те годы поэта Тереня Масенко. Когда тот вышел в столовую, Андрей Самойлович пробрался к нему в комнату и зацепил за краешек одеяла блесну от спиннинга. Леску он протянул из комнаты в вестибюль, а оттуда — во двор, спиннинг спрятал в кустах. Вечером мы с Малышко подкрались к окну комнаты, где жил Масенко. Приставили заранее заготовленную лестницу, и Андрей Самойлович шепотом скомандовал мне: «Лезь». А сам на цыпочках пошел к спрятанному спиннингу. Масенко безмятежно читал книгу, укрывшись одеялом. Как вдруг одеяло дернулось и поползло. Раз, другой… На третий раз поэт вскочил и заглянул под кровать. Прежде чем улечься, встряхнул одеяло, постучал по нему кулаком. «Что он делает?» — спросил меня, подкравшись, Малышко. — «Лег». — «Ну, сейчас полежит!» И исчез за домом. Не прошло и минуты, как одеяло… взлетело в воздух! Поэт подпрыгнул чуть не до потолка, а потом выскочил в вестибюль, перепугав всю сидевшую там братию. «Там!.. Там!» — только и мог сказать, тыча пальцем в сторону своей комнаты.
Узнав о розыгрыше, Масенко не обиделся — писатели тогда частенько «подкалывали» друг друга. И самым неуемным выдумщиком был Малышко. А остротами, экспромтами он просто фонтанировал. Как-то в компании зашла речь об академике Билодиде, изобретшем печально известную теорию «двуязычия». Малышко тут же выдал: «Говорила баба дiду: «К Бєлодєду я поїду, там найду двомовну мову i домой вернуся знову. — «Не їдь, бабо, не тизди: к Бєлодєду нєт їзди!» Вскоре этот экспромт пошел гулять по всей Украине…
Малышко совсем не походил на классика — важного, надутого от собственного величия. Он поражал своей искренностью. Писательская молодежь была в него влюблена. И сейчас, когда о нем вспоминаю, не могу сдержать улыбки…
8850Читайте нас в Facebook
