Владимир Конкин: «Когда Мащенко смотрел на тебя, казалось, что он заглядывает в душу»
Ровно пять лет назад Николай Мащенко снял свой последний художественный фильм. «Богдан-Зиновий Хмельницкий» — выстраданная картина, которой режиссер решил завершить свой долгий путь в украинском кино. Николай Павлович с детства мечтал о сцене. Он блестяще сдал экзамены на актерский факультет Харьковского театрального института и первые годы работы на Киностудии имени Довженко числился актером. В 1961 году снял свой первый фильм как режиссер. Его самыми успешными работами считаются картины «Как закалялась сталь» и «Овод». Он сделал звезд из молодых актеров Владимира Конкина и Андрея Харитонова. Оба всю жизнь были благодарны за это мастеру и называли его не иначе как великий Мащенко. 15 лет Николай Павлович возглавлял Киностудию имени Александра Довженко. Последние годы занимался только своим творчеством: снимал документальное кино, писал книги и сочинял стихи. Он ушел из жизни в канун светлого праздника Пасхи. Говорят, люди, умершие в эти дни, сразу попадают в рай.
— Очень жалею, что так и не попал на прощание с Николаем Павловичем, — с грустью в голосе признался по телефону Владимир Конкин (на фото). — Что же никто не позвонил мне из вашего Союза кинематографистов?! Как нехорошо... Когда мне в 2011 году в августе исполнялось 60 лет, я пригласил Мащенко в Москву, но по состоянию здоровья он приехать не смог. Зато прислал такую трогательную, замечательную телеграмму... Она хранится у меня до сих пор и войдет в мою новую книгу. Последний раз мы виделись с Мащенко десять лет назад, когда я со своей покойной супругой Аллонькой прилетал в Киев на вечер памяти Леонида Быкова. Мы тогда встретились с Николаем Павловичем в Доме кино. Посидели в ресторане, он был словоохотлив, весел, крепко обнял меня на прощание. Знать бы, что это было последний раз...
— Николай Павлович всегда с теплотой вспоминал вас и работу над ролью Павки Корчагина.
— Это был мой дебют в кино. Я только закончил Саратовское театральное училище, и меня пригласили на работу в Харьковский театр юного зрителя, предложив сразу главную роль. Это был март 1972 года. Я поработал чуть больше месяца, и 4 мая в театр пришла телеграмма, перевернувшая всю мою жизнь. Вернее, две телеграммы. Первая — со студии имени Александра Довженко от группы картины «Как закалялась сталь». Вторая — из Саратова, от супруги, с вестью о том, что у меня родились двое сыновей. Вот так моя личная судьба переплелась с кино. Я, совершенно окрыленный новостями, уже на следующий день прилетел в Киев.
— Я думала, в Саратов.
— У супруги были няньки, а мне надо зарабатывать деньги на семью. Кстати, тогда я впервые попал в ваш замечательный город. Прямо из аэропорта «Жуляны» с маленьким портфельчиком в руках на троллейбусе доехал до Киностудии имени Довженко. Поскольку на проходной моей фамилии не обнаружили, мне ничего не оставалось, как перелезть через невысокий забор и оказаться на территории студии. Я долго блуждал и в конце концов нашел в одном из корпусов дверь, где от руки было написано «Как закалялась сталь». Вошел в небольшой кабинет, но никто на меня не обратил внимания. Вся группа сосредоточилась возле стола, за которым сидел коренастый человек с пышной шевелюрой, зачесанной назад. Время от времени левой рукой он поправлял эту гриву волос и через сомкнутые губы будто выдыхал из себя воздух. Я понятия не имел, как выглядит Николай Мащенко. Робко подошел, сказал, что я и есть Владимир Конкин. Все затихли, Николай Павлович встал, подошел ко мне, начал поворачивать в разные стороны. Потом отошел в другой конец комнаты и изрек своим чуть скрипучим голосом: «Вот это и есть наш Лещинский. Интеллигентик недорезанный, с длинными волосами».
— Значит, о Павке Корчагине и речи не было?
— Совершенно! У меня было два съемочных дня, полтора слова текста и сцена, где я должен был сразиться с Корчагиным. Впрочем, меня все устраивало. Я сделал несколько фотопроб и вышел из кабинета, чтобы ехать в аэропорт покупать обратный билет в Харьков. И тут услышал голос Мащенко: «Конкин, вернись!» Думаю, передумали. Возвращаюсь в кабинет, Николай Павлович опять выскакивает вперед, как Наполеон Бонапарт, и говорит: «Я как артиста тебя совсем не знаю. А ну прочитай мне что-нибудь, докажи, что можешь Лещинского сыграть». Я тут же лихо прочитал стих Владимира Маяковского, а Мащенко вдруг заявил: «О! Это же наш Цветаев! Кто сказал, что он — Лещинский?! Вот он — антипод Корчагина». Подлетел ко мне, обнял, поцеловал. Тут же попросил оператора Сашу Итыгилова сделать несколько фотопроб. Мне притащили гимнастерку, кожанку, буденовку. Кстати, все полтора года, пока мы снимали кино, эти фото так и провисели в кабинете режиссера.
— Кто же изначально играл Павку Корчагина?
— Коля Бурляев. Наташа Бондарчук играла Тоню Туманову, Наталья Сайко — Риту Устинович. Бурляев снимался уже недели три, когда меня вызвали из Харькова для эпизода с конной атакой. Причем конница была одна на два фильма. Одновременно под селом Вишенки шла работа над лентой «Как закалялась сталь» и польской картиной «Потоп» по Сенкевичу. До этого я ни разу не сидел на лошади. Слава Богу, тогда еще не было технической возможности снимать крупные планы артистов, скачущих на лошадях. Поэтому нас поставили на площадку легкового автомобиля ЗИС, выдали шашки, поводья, и мы изображали несущихся вояк. Пылища в лицо, Мащенко кричит свое любимое: «Дай глаз!» 
Какой глаз он имел в виду?.. Я на всякий случай старательно пучил оба.
*Роль Павки Корчагина принесла Владимиру Конкину настоящую славу. Кадр из фильма «Как закалялась сталь», 1975 год
— Признайтесь, в глубине актерской души вам наверняка хотелось сыграть Корчагина?
— И в голову такое не приходило! И вдруг в середине лета меня неожиданно срочно вызвали в Киев к Мащенко. В аэропорту встретил его водитель на черной «Волге». Сердце начало бешено биться. Приезжаю на киностудию, захожу в роскошный кабинет Николая Павловича. Тишина, шторы опущены. Вдруг в полумраке из угла выскакивает Мащенко, резко бросает: «Садись». И сам начинает нервно ходить по кабинету. Думаю, все, снимают с картины. «Володя, вопрос стоит серьезно: или я в течение трех дней поменяю исполнителя главной роли, или останавливаю производство», — сказал режиссер. И после паузы: «Хочу попробовать тебя на роль Корчагина». Ноги у меня одеревенели, язык распух, я начал лепетать: «Это так ответственно...» Вдруг Мащенко как заорет: «Ты ничего не понимаешь! Ты мальчишка! Это единственный шанс в жизни!» Его темперамент меня прошиб, и через двадцать минут монолога я, конечно, был на все согласен.
— Рассказывают об удивительном умении Николая Мащенко все подчинять своей воле.
— Это был очень сильный человек. Мне иногда кажется, что в нем текла цыганская кровь. Его мама родом из села Меловатка Луганской области. Она была скотница, и Николай Павлович время от времени об этом рассказывал. Мне даже казалось, что Мащенко гордится своим происхождением, тем, что вышел из совершенно простой семьи. Николай Павлович был необыкновенным человеком. А вы знаете, что у него были разные глаза? Один карий, а второй — карий в темных пятнах. Когда он смотрел, казалось, что заглядывает в душу.
— Он действительно не ошибся в выборе актера на роль Павки.
— Казалось, он все заранее про меня знал. Как только я согласился, меня повели к гримеру, чуть подстригли волосы, потом раздели до пояса, забрызгали живот и грудь искусственной кровью и повели в павильон. Там привязали к деревянному столбу веревками. Мащенко сам проверил, хорошо ли я привязан, потом спросил: «Все готово?» Ему отрапортовали, и он вдруг заявил: «Часовой перерыв». Свет погас, все ушли. Это был первый урок великой режиссуры Николая Павловича.
— Потом он повторил этот «трюк» с Андреем Харитоновым в «Оводе».
— Да, это почерк Мащенко. Когда через час пришла группа, мои ноги и руки совершенно затекли, но я уже люто ненавидел петлюровцев... Николай Павлович подошел ко мне и с присущим ему юмором изрек: «О, живой. Настоящий Корчагин!» И когда враги советской власти стали тыкать в меня шомполами и кричать: «Отрекись от революции», я лишь три раза сказал: «Нет» — и сцена была снята. Первая кинопроба целиком вошла в картину и решила мою судьбу. Через неделю в Харьков прилетел помощник режиссера Олег Фиалко с бумагой о том, что я на полтора года «изымаюсь» из театра. Никто и не подумал противиться. Я перебрался в Киев с двумя чемоданчиками и совершенным отсутствием какого-либо опыта работы в кино. Думаю, если бы не было такого «термоядерного» режиссера, как Мащенко, эту картину не сняли бы.
— Рассказывают, что Николай Павлович достаточно жестко обращался с актерами.
— Бывало, что я плакал после съемок. Николай Павлович любил говорить: «Я объясняю эпизод только два раза: первый и последний». Если ты чего-то не понял, в тебя может полететь все, что у Мащенко под рукой: мегафон, стул. Это был тихий ужас! Я внутренне рыдал и хотел к маме с папой. Я был последний ребенок в семье, никогда на меня не повышали голос. А Мащенко с усердием сдирал с меня розовую шкурку. Он являлся режиссером-деспотом, но это было необходимо. Когда мы снимали сцены строительства узкоколейки, Мащенко каждый день подходил ко мне со словами: «Скоро поедем в Шепетовку, там самая сложная сцена. Если не сделаешь монолог „Самое дорогое у человека — жизнь...“, картины не будет». Меня уже заранее начало колотить.
— А ведь сцена на кладбище действительно получилась впечатляющей.
— Помню, в тот день актеров подняли в шесть утра, массовка потянулась к городскому кладбищу, где мне предстояло выступить с речью. Я шел, представляя похороны собственной матери, ком в горле, ноги подкашиваются. Мащенко, слышу, шипит: «Все камеры на Конкина». Мой монолог сняли тремя камерами с разных точек. Потом Николай Павлович подошел ко мне, сказал: «Хорошо, но надо бы еще раз». Только дотронулся до меня, и я... грохнулся в обморок. Переснимать мы не стали. Эта сцена стала переломной в нашей истории с Николаем Мащенко. Он понял, что может доверять мне как актеру. Успокоился, если к нему вообще можно применить это слово. Николай Павлович перестал меня опекать, и я даже посмел что-то сам ему предлагать в работе над ролью... Кстати, вспоминая Мащенко, я подумал: «Боже, ведь ему, когда он снимал «Как закалялась сталь», было всего 43 года, а мне едва исполнилось 21. Но почему-то Николай Павлович всегда мне казался умудренным опытом взрослым человеком.
— Вы собирались на актерские посиделки после съемок?
— Это было законом в конце удачного съемочного дня. Мы приходили вечером в гостиничный номер Мащенко и засиживались до утра. Я никогда не видел, чтобы режиссер был пьян, хотя он выпивал наравне со всеми. Помню, на таких посиделках обязательно наступал момент, когда начинали петь украинские песни. Заводилой всегда был Николай Павлович... Я благодарен ему за роль Павки. Она научила меня не только профессии, но в 22 года принесла звание заслуженного артиста Советского Союза. Моложе меня с таким званием никого не было. Потом предложения от других режиссеров буквально посыпались. В 26 лет я уже купил себе черную «Волгу», а в 28 — «Вольво». Мащенко открыл передо мной мир... Вот я сейчас разговариваю с вами, а сам хожу по комнате с телефонной трубкой и смотрю на иконы. Уже несколько дней молюсь за светлую память Мащенко. Он был сложным человеком, разным, беспощадным. Но в то же время мог признавать свои ошибки, был отходчив. Да и орал так искренне, что обижаться на него было просто невозможно.
2967Читайте нас в Facebook
