Агафья Кныш: «Чтобы подавить Норильское восстание, женщин-зэков поливали горячей водой из пожарных машин»
— Для меня восстание началось с записки, принесенной ветром в женский лагерь из мужской зоны, — рассказывает
«Листовки распространяли с помощью воздушных змеев»
Толчком для восстания в лагерях Норильска стали расстрелы заключенных. Ситуация тогда сложилась особая: умер Сталин, и осужденные по политическим статьям (их в зонах Норильска было подавляющее большинство) воспрянули духом в надежде на скорое освобождение. Администрация лагерей решила, что при таких настроениях недостаточно имевшихся методов устрашения, поэтому заключенных стали расстреливать чуть ли не каждый день по одному или по несколько человек. Как пишет в своих воспоминаниях один из лидеров восстания Евгений Грицяк, охрана стреляла либо «просто так», без каких-либо поводов, либо жертву выводили в тундру и убивали якобы при попытке к бегству.
Восстание вспыхнуло в последних числах мая. Заключенные трудились на строительстве Норильска, когда в одной из зон раздалась автоматная очередь. Вскоре пришла весть о четырех убитых и нескольких раненых. Это вызвало взрыв возмущения, зэки прекратили работу. Через некоторое время часть из них вновь взялась за отбойные молотки. Их действия поставили забастовку на грань срыва. И тогда украинец Евгений Грицяк пробрался на компрессорную станцию, подававшую воздух, и отключил ее механизмы (он рассказал об этом в своих воспоминаниях). Работа на всех стройплощадках города остановилась. Началось мирное восстание. Заключенные выдвинули целый ряд требований, в том числе вызов комиссии из Москвы.
— Получив записку из мужской зоны, мы не вышли на работу, — рассказывает Агафья Карповна. — В ответ администрация три дня не завозила нам хлеб. Нервы у всех были на пределе — боялись, что нас начнут расстреливать. Конечно, никто не хотел погибнуть, но многие особо жизнью не дорожили. Например, я считала, что десять лет лагерей — срок, на который осудили меня и двух моих сестер, — не переживу. Лагерь безжалостно отнимал здоровье. Считали, что реальный шанс вернуться к нормальной жизни, выйти замуж, родить детей может дать только пересмотр наших дел, поэтому так крепко поддерживали восстание. Над лагерями подняли его знамена: черные флаги с красной полосой посредине. Черный цвет символизировал скорбь по погибшим товарищам, а красный — пролитую ими кровь.
— По сколько часов вас заставляли работать?
— По двенадцать, без выходных. Когда нас с сестрами привезли в Норильск, этот город только начинали отстраивать, по сути, голыми руками. Домов было немного, на центральной площади возвышалось огромное изваяние Сталина. Особенно запомнился первый день на стройплощадке: нас погнали рыть яму под фундамент какого-то здания. У ее края был вбит металлический костыль, к которому крепилась веревочная лестница. Спустились по ней на дно, и охранник закрыл нас крышкой. В ней было лишь небольшое отверстие для вентиляции. Мы долбили кайлами вечную мерзлоту. Через шесть часов крышку поднимали — начинался обеденный перерыв. Ели в столовой прямо в верхней одежде. Нам давали хлеб и баланду из ржавой кильки. Если ты выполняешь норму, получаешь 600 граммов хлеба, если нет — 300 граммов. В лагерь возвращались поздно вечером. На вахте всех обыскивали, а это отнимало много времени. Особенно тяжело приходилось зимой — выматывал жуткий холод и полярная ночь. Представляете, каково два месяца не видеть солнца! Мне еще повезло, что через некоторое время меня перевели на расчистку снега.
Однажды среди рабочего дня нам приказали построиться — офицер сообщил о смерти Сталина. В этот же день мы почувствовали некоторые послабления режима: конвоиры перестали на нас кричать и даже начали с нами общаться. Прежде это запрещалось, ведь администрация всячески пыталась подавить волю заключенных, держать их в постоянном страхе. Например, в мужских зонах практиковалось такое средство «воспитания», как «молотобойка»: заключенных, вызвавших какие-либо подозрения, бросали в камеры, в которых находились уголовники, согласившиеся сотрудничать с администрацией. Их задачей было, как они говорили, «принять» проштрафившегося трудягу — беспощадно избить его.
— Что предпринимала администрация лагерей, чтобы подавить восстание?
— Призывали по громкоговорителям не слушаться лидеров забастовки и выходить из зоны. Мол, кто послушается — того не станут наказывать. Охрана даже пошла на такую хитрость: срезала проволочное заграждение на одной из сторон зоны, оставив только вышки. То же самое они сделали и в мужских лагерях. Но соблазну уйти поддались лишь немногие, хотя силой мы никого не держали.
Тем временем приехала комиссия из Москвы во главе с начальником Тюремного управления МГБ СССР полковником Кузнецовым. Затем прибыл заместитель генерального прокурора СССР Вавилов. Они пообещали всяческие послабления и пересмотр дел. Заключенные всех зон, кроме третьей, вышли на работу. Однако через пару дней начались аресты активистов, поэтому акция неповиновения продолжилась.
Чтобы на воле знали, что происходит в лагере, мужчины третьей зоны придумали распространять рукописные листовки с помощью воздушных змеев. К пачке прокламаций прикрепляли фитиль и поджигали его в момент запуска змея. Пока тот поднимался в небо, огонь добирался до шпагата, которым были перевязаны листы, и пережигал его. Ветер разносил бумаги на километры.
Первая кровь пролилась 28 июня — в одну из мужских зон ворвались автоматчики. Лидеры восстания в двух других мужских лагерях решили прекратить сопротивление, чтобы уберечь людей от расправы.
«Почти все девчата, выйдя на свободу, нашли себе пару»
— Нас, женщин, решили усмирить с помощью горячей воды, — продолжает Агафья Кныш. — Возле нашей зоны сосредоточились войска. Понимая, что власти решились действовать, мы всю ночь стояли под моросящим дождем, скандируя «Свобода или смерть!». К периметру зоны несколько раз подступали солдаты, но женщинам постарше удавалось урезонить их словами — мол, вы что, резню собрались устроить? Тогда к заграждению подъехали пожарные машины, из брандспойтов ударили мощные струи горячей воды. Затем в лагерь ворвались солдаты и наших лидеров арестовали. Все происходило 7 июля. После этого забастовку продолжала лишь третья мужская зона. Расправу над ними отсрочило то, что на следующий день арестовали Берию. Но все же 4 августа власти решились на штурм — в третью зону ворвались военные на автомобилях, людей расстреливали из автоматов и пулеметов...
— Когда вас освободили?
— В сентябре 1954 года. Незадолго до этого один офицер охраны тайком дал мне три беляша со словами: «Ешь, дитя. За что эти гады тебя посадили?»
— Действительно, за что?
— Меня,
Советскую власть мы, конечно, не любили. До 1939 года Волынь, где мы жили, находилась в составе Польши, а потом пришла Красная армия... У родителей было 12 гектаров земли, две лошади, три коровы. Новая власть отняла всю землю — по самый порог хаты. Только потом вернули один гектар.
Вся наша семья была за Украинскую повстанческую армию. Но в советского офицера мы не стреляли... Тем не менее нас судили. Сразу после вынесения приговора родителей выселили в Сибирь — в Кемеровскую область.
Знаете, своего будущего мужа Антона (он тоже из Украины) я встретила в первый день после освобождения из лагеря. В лагерях ГУЛАГа была такая практика: в дни, когда из зоны выходили отсидевшие свой срок женщины, на вахте собирались мужчины из вольных, которые подыскивали себе жену. Когда я выходила на свободу, на вахте тоже стояли женихи, среди них и Антон (он тоже бывший политзаключенный). Потом говорил, что ему особенно понравились мои косы — они у меня были ниже колен, — но подойти не решился. Ведь меня встречала моя бригадир Евгения, освободившаяся немного раньше, со своим мужем и деверем. На зоне у Жени завязались отношения с вольным водителем грузовика Григорием, и как только она вышла на свободу, они поженились. «Ты беспокоилась из-за того, что на волю пойдешь в казенной телогрейке, так я принесла тебе нормальную одежду», — сказала мне Женя. Охрана разрешила мне переодеться в небольшой комнатушке. Расцеловалась с сестрами, которые еще оставались в заточении, и пошла в гости к Жене и ее мужу. Сели за стол. Вдруг звонок. Вижу — заходит один из парней, которые подыскивали себе невесту на вахте, в руках у него белая авоська с шампанским, коньяком, какими-то продуктами. «У вас девушка с длинными косами?» — спрашивает гость. Оказывается, он проследил за нами и вечером наведался.
Уже после свадьбы Антон признался: «Как я переживал за заключенных девчат — думал, кто же вас замуж возьмет». На самом деле почти все нашли себе пару и родили детей.
Наталья Белова, дочь участницы Норильского восстания Анастасии Тарнавской, рассказала:
— После подавления восстания мою маму пытали на электрическом стуле. Из-за этого ее парализовало, но и она вышла замуж. Следователи пытали ее за то, что стояла на дверях барака, когда по громкоговорителю начальство призывало женщин выходить из зоны. Ведь некоторые не выдерживали психологической атаки и готовы были поддаться. Когда восстание подавили, осведомители донесли на маму и ее забрали из лагеря в тюрьму. В лагерной больнице маму спасала врач-эстонка. В это время освободили моего отца, и он стал подыскивать себе невесту. Ему рассказали о моей маме. К тому времени подвижность тела у нее только начала восстанавливаться. Ничего, сказал папа, я на ней женюсь. Мама начала готовиться к свадьбе еще в зоне. Ночная рубашка, наволочки, другие вещи, которые она вышила, до сих пор сохранились.
*На этом снимке Анастасия Тарнавская (первая слева) сфотографировалась с дочерью и подругами по особой тюрьме НКВД, в которой содержали матерей с детьми в возрасте до полутора лет
У мамы это был второй брак. Она была связной УПА, а ее первый муж Григорий Бублик находился в отряде повстанцев. По наводке предателя войска НКВД напали на их отряд, который находился в лесу, Григория захватили раненым. Мама пряталась у родственников, но ее все же нашли и арестовали. Привезли во Львов. К тому времени она была беременна моей старшей сестрой. На допросах маму страшно били, но, несмотря на это, она родила здорового ребенка.
Вместе с младенцем ее отвезли в один женский католический монастырь, в котором НКВД открыло тюрьму для матерей с детьми в возрасте до полутора лет. Женщин заставляли вышивать вещи. «Пока не выполнишь норму, кормить ребенка не давали», — рассказывала мама. После освобождения она сумела разыскать мою сводную сестру Ярославу.
Расскажу еще такую историю. Вскоре после того, как маму освободили из лагеря, к ней с конфиденциальным разговором наведался начальник зоны. Он прознал, что освободившиеся украинцы устраивают церковные службы, которые проводит семинарист из бывших заключенных. Начальник зоны рассказал, что у него родилось уже трое детей, однако все они умерли во младенчестве. В это время его жена была беременна четвертым ребенком и потребовала от мужа, чтобы малыша, когда он появится на свет, обязательно окрестили. Мама передала этот разговор семинаристу, и тот согласился выполнить просьбу. Новорожденного мальчика крестили, причем мама стала его крестной. Дитя выжило. Начальник зоны потом говорил: «Теперь ни за что не поверю, что Бога нет, ведь Он спас моего ребенка».
6391Читайте нас в Facebook
