"Мама Таня": "Чеченцы заявили мне: "Будешь с нами спать. Откажешься - расстреляем ваших военных"
Татьяна Бондаренко приехала на фронт 25 мая и с тех пор все время оставалась на передовой. «Мама Таня» (именно так называют женщину солдаты) — медсестра, спасшая жизни десяткам раненых военных. Сама однажды получив ранение, она уже через день после выписки из госпиталя опять уехала на восток. Попала в плен. Узнав, что женщину, над которой почти месяц издевались сепаратисты, освободили, я была уверена, что найду ее в больнице или дома с мамой и дочерью. Но, позвонив «маме Тане», услышала: «Я завтра буду в Киеве. А через день — на востоке. Как могу сидеть дома, если нашим ребятам так нужна сейчас помощь?»
В Киев Татьяна приехала при полном обмундировании: в теплой камуфляжной куртке, с двумя тяжелыми рюкзаками, полными теплых вещей и медикаментов.
— В нашей бригаде всего два медика, — объясняет Татьяна Бондаренко. — Я и анестезиолог Андрей. Даже нам двоим было непросто справляться с таким количеством раненых. А ведь в большинстве случаев определяющую роль играет именно первая помощь. За какие-то полчаса человек может истечь кровью или умереть от заражения. После того как меня захватили в плен, Андрей остался один. Сейчас вроде бы перемирие, но ни для кого не секрет, что военные действия продолжаются. Только что разговаривала с ребятами, которые находятся на передовой, — среди них опять есть раненые… Поэтому нужно ехать. Как я сказала сегодня военным, еду домой. «Мама Таня», приезжайте, — обрадовались ребята. — Вы для нас действительно стали мамой".
«Мамой Таней» женщину стали называть еще на Майдане. Когда в ноябре прошлого года на главную площадь столицы вышли первые протестующие, Татьяна Бондаренко жила своей обычной жизнью в родном Чернигове.
— Ехать на Майдан поначалу не собиралась, — признается Татьяна. — Я ухаживала за 80-летней мамой и была далека от политики. Все изменилось после того, как сотрудники «Беркута» жестоко избили митингующих. Увидев по телевизору раненых ребят, поняла, что могу им помочь, — я ведь раньше работала медсестрой и умею оказывать первую помощь. Противостояния обострялись, и в какой-то момент я села на маршрутку и приехала в Киев. С тех пор жила на Майдане. Готовила обеды, приносила участникам протестных акций мед и горячее молоко. Тогда многие ребята уже были простужены, и это было очень кстати. Термос с горячим молоком я всегда прятала под теплой курткой с красным крестом. «Мама Таня» пришла, молока принесла", — радовались ребята. С тех пор только так меня и называют.
Свой день рождения, 20 января, встречала на Майдане. В тот день меня сильно избили бойцы «Беркута», да к тому же еще и отравилась газом. Но это еще мелочи по сравнению с тем, что было в феврале. Я «прошла» и Институтскую, и Грушевского, сама вытаскивала раненых из-под обстрелов, делала им перевязки… Еще тогда поняла, что главное в таких ситуациях — не теряться. Когда видишь раненого, не нужно думать о том, что, пока ты будешь его вытягивать, тебя могут убить. Иначе начнется паника. Там, на Майдане, были дипломированные хирурги, которые терялись и из-за этого не могли никому помочь. И многие раненые из-за этого истекли кровью… После событий на Майдане волонтеры отправили меня на лечение в Италию — мои легкие были забиты газом. Но я и там зря времени не теряла (смеется). Пошла на курсы оказания первой помощи в военных условиях. Внимательно следила за тем, что происходит в нашей стране, и понимала, что эти знания могут пригодиться. Так и получилось.
На восток Татьяна поехала в составе добровольческого батальона «Айдар». Попала в Старобельск, где к тому времени велись ожесточенные бои.
— Вскоре мы заняли город Счастье, затем Металлист, — вспоминая эти события, Татьяна нервно закуривает. — Тогда же в нашей бригаде появились первые погибшие, ребята сгорели прямо в БТРе. Я лично возила домой их тела… Мы с анестезиологом Андреем все время были на передовой, только и успевали помогать раненым. Сначала их были десятки, затем — сотни… Когда сепаратисты открывали огонь, я пряталась в блиндаже. На Веселой горе попала под минометный обстрел. Меня ранили, когда я заходила в «зеленку». Помню два взрыва. После первого, уже раненая, смогла сползти в блиндаж. Затем громыхнуло еще раз, и меня контузило. Следующие пять часов я, истекая кровью, лежала в блиндаже. Ребята продолжали бой. А я потеряла сознание.
Очнулась уже в Старобельской больнице. Пролежала там десять дней, после чего меня перевели в Харьковский военный госпиталь. Затем отправили домой в Чернигов, но долго сидеть на больничном я не смогла и опять поехала на восток. Тогда в Луганске шли тяжелые бои, погибло много наших ребят. Их тела остались на территории, контролируемой сепаратистами. Сами понимаете, что с ними происходило на 30-градусной жаре. Решила во что бы то ни стало забрать оттуда тела, чтобы родственники могли нормально похоронить своих близких. «Я пойду на блокпост и как медик попробую договориться с сепаратистами», — предложила комбату. «Такой приказ я тебе не дам, — отрезал комбат. — Ты хоть понимаешь, как это опасно? Сама пойдешь по чужой территории?» «Пойду», — сказала я. И, взяв белую футболку (в качестве флага), отправилась к сепаратистам.
Я шла, а меня со всех сторон окружали снайперы и пулеметные гнезда. Как можно выше поднимая свой «белый флаг», думала: «Если выстрелят, то пусть лучше сразу в голову или в сердце. Только не в живот и не в ногу. Иначе упаду на середине пути и буду мучительно умирать, истекая кровью». Но выстрелов не было. Подойдя к блокпосту, я попыталась объяснить ситуацию представителю так называемой ЛНР. Выслушав меня, он кому-то перезвонил, после чего сказал: «Приходите сюда в три часа, мы решим этот вопрос. А еще принесите спирт, воду и сигареты». Я согласилась.
В три часа дня, как мы и договаривались, пошла к блокпосту. На этот раз со мной был священник, он тоже приехал на фронт добровольцем. Мы, как и в прошлый раз, шли с белым флагом, но метров за сто до блокпоста на нас неожиданно пошли сепаратистские машины. Со всех сторон нас окружили чеченцы. «Приехали, ребята, — заявили они. — Вы понимаете, что отсюда уже не уйдете?» С этими словами чеченцы заломили нам руки за спину и завязали глаза. Мы с батюшкой уже поняли, что нас захватили в плен, и не сопротивлялись. Но чеченцы все равно начали избивать. Меня схватили за руки и несколько раз ударили об капот автомобиля. Потом стали избивать бейсбольными битами и дубинками. Прямо на мне порвали медицинскую куртку. Находясь в шоке, я не чувствовала боли. «А сейчас мы вас расстреляем», — заявили чеченцы. Услышала, как они перезаряжают автоматы. Но потом один из «элэнэровцев» сказал: «Не надо расстреливать, мы договаривались, что они придут. Отведите их в комендатуру».
Где была так называемая комендатура, я не видела. Но, судя по тому, что мы куда-то спускались, нас с батюшкой завели в подвал. Там на меня надели наручники и пристегнули к трубе, после чего продолжили пытки. Чеченцы называли это допросом. Вот только ни мне, ни батюшке слова не давали — они просто били нас, утверждая, что мы разведчики. «Я обычная медсестра, которая хотела забрать раненых, — говорила я. — Приехала сюда как медик!» В ответ посыпались очередные удары. «Ты еще поговори здесь!» — кричали чеченцы, кроя меня матом. После чего заявили: «Или ты сейчас будешь с нами спать, или мы расстреляем этих двоих». Они имели в виду двоих пленных военнослужащих. «Я согласна, — сказала им. — Только не убивайте». «Нет! — закричал один из военных (позже узнала, что это Виталик из 80-й аэромобильной бригады). — Расстреляйте меня, но ее не трогайте!» Не знаю, чем бы все закончилось, если бы где-то поблизости не началась стрельба. Это отвлекло чеченцев, и они куда-то ушли, оставив нас на охранников.
В так называемой комендатуре «мама Таня» и священник провели три дня. Все это время сепаратисты их пытали и допрашивали.
— Когда на моих глазах подвесили к потолку и чуть не забили до смерти одного из пленных, я вскочила и неожиданно даже для себя самой начала кричать на этих извергов, — вспоминает Татьяна. — Услышав, как они говорили нашим ребятам: «Зачем вы, суки, пришли на нашу землю?» — я не выдержала и заявила: «Это вы пришли на нашу землю, а не мы на вашу. А вот вы, чеченцы, могли бы отказаться от своей родины?» Шокированные, они удивленно заморгали, видимо, не ожидали такой реакции. «Не отказываетесь? Вот и я от своей родины не откажусь!» — сказала. Сепаратисты еще долго утверждали, что я разведчица. Даже устраивали мне медицинский экзамен — спрашивали, как накладывать жгут, как оказывать первую помощь при огнестрельном ранении. С каждым днем пытки чеченцев становились все более жестокими. Это не люди, а настоящие звери. Когда они заявили, что в любом случае нас расстреляют, «элэнэровцы» из батальона «Заря» вдруг решили нам помочь. «У нас нет на них управы, — честно сказали ребята из „Зари“. — Чеченцы творят что хотят. Если мы будем с ними стреляться, вы нам поможете?» Оказалось, они давно уже воюют между собой. В результате «элэнэровцы» из «Зари» тайком от чеченцев перевели нас в здание, где раньше была таможенная служба. Там мы тоже оказались в подвале, но условия были лучше. Нас хотя бы не били.
В этом подвале пленным впервые дали поесть. Тогда же к ним пригласили российских журналистов.
— Этим «элэнэровцы» из «Зари» спасли нас от расстрела, — объясняет Татьяна. — После того как нас показали по российскому телевидению как пленных, даже чеченцы уже не стали бы нас расстреливать. В подвале было холодно и сыро, а еще нам катастрофически не хватало воды. На двенадцать умирающих от жажды человек нам дали всего одну пятилитровую бутылку. Мы делали по глотку — утром и вечером… Об освобождении не было и речи — сепаратисты, которые нас охраняли, говорили, что сами ничего не знают. Мы с ребятами, как могли, друг друга поддерживали. Среди пленных я была единственной женщиной. «Мама Таня, мы вас в обиду не дадим, так и знайте, — говорили ребята. — У вас все будет хорошо». Я говорила им то же самое. И это помогало. Убедившись, что охранники отошли от подвала, мы брались за руки и тихонько пели гимн Украины. Рассказывали друг другу о своих семьях, мечтали, как вернемся домой. Некоторые ребята, вспоминая о своих маленьких детях, плакали. Я тоже все время думала о маме и дочке.
— Вам удалось им позвонить?
— Один раз, когда «элэнэровцы» уже забрали нас из комендатуры. Позвонив дочке, я сказала ей всего два предложения: «Настя, я жива. Передай бабушке, что, кто бы к вам ни пришел, вы не должны давать никакой выкуп. Нас обменяют». И все, у меня забрали телефон. Чтобы не запутаться в датах, мы с ребятами нашли календарь таможенной службы и галочками отмечали дни. В помещении не было света, мы жили при свечах. Высчитывая по часам, когда наступала ночь, пытались уснуть. Я не могла спать от холода. Многие ребята кричали, просыпаясь от ночных кошмаров…
Мы все понемножку начинали сходить с ума. От этих четырех стен, от неизвестности. Нам никто не говорил, когда нас освободят и освободят ли вообще. Некоторые «элэнэровцы» даже сочувствовали нам. Но разводили руками: дескать, без приказа руководства ничем не можем помочь. Среди сепаратистов тоже есть нормальные ребята. До сих пор помню одного из наших охранников Ярославку. После того как его родители погибли под минометным огнем, он записался в ряды «ЛНР». Когда нас освобождали, он прибежал ко мне с радостным криком: «Тетя Таня, вот видите, вас освободят! А вы плакали… Собирайтесь быстрее!» Я на прощание обняла его, поцеловала: «Ярик, удачи тебе. Живи долго и счастливо». Почему он пошел в «ЛНР»? Побывав в плену, поняла почему. Иногда нас выводили посмотреть телевизор. Включали, естественно, каналы «ЛНР». Так вот, если посмотришь эти каналы хотя бы два-три дня подряд, начинаешь думать, что сепаратисты действительно правы. Это очень мощная пропаганда, и на людей она действует.
Сразу после освобождения Татьяну госпитализировали — у нее диагностировали многочисленные ушибы, гематомы и переохлаждение. Лежа в больнице, женщина все время вела телефонные переговоры — связывалась с военными и, узнавая, каких вещей им не хватает, договаривалась с волонтерами о помощи.
— Я сразу спросила у комбата, удалось ли забрать тела ребят, ради которых ходила к сепаратистам, — говорит моя собеседница. — Удалось. Боевики отдали их на следующий же день. Мы с батюшкой своего добились — героев смогли по-человечески похоронить. Значит, действительно не зря рисковали. И если надо будет, рискнем еще раз.
*"Я не могу сидеть дома, когда нашим ребятам так нужна сейчас помощь", — отправляясь на восток, говорит Татьяна (фото ТСН)
Читайте нас в Facebook
