Волонтер Макеев: "Случись мне писать сценарий для фильма ужасов, не пришлось бы даже ничего выдумывать"
Черкасский волонтер, писатель и юрист Валерий Макеев бесследно исчез в Луганской области вместе с тремя журналистами еще в августе. Они отправились освобождать украинских военных, которые находились в плену у боевиков «ЛНР». А через двое суток связь с ними прервалась. Долгое время о судьбе Макеева и его группы ничего не было известно. Но через полтора месяца у его жены Риты зазвонил мобильный телефон. Номер был незнакомым. Когда женщина сняла трубку, услышала голос мужа: «Привет, родная! Я живой! Но сейчас в плену в Ровеньках». После этих слов разговор прервался.
— Я не признался жене, куда собираюсь ехать, — улыбается 51-летний Валерий Макеев. После стодневного плена мужчина заметно похудел и стал заикаться. — Сказал, что мне нужно в Харьков на семинар. На самом же деле была договоренность с одним из лидеров луганских боевиков, что из плена будут освобождены семеро украинских солдат и я вместе с журналистами смогу их забрать. Причем речь шла не об обмене, ребят просто отпускали. Правда, сепаратисты предупредили, чтобы в нашей группе не было ни одного военного. Желательно, чтобы поехал кто-то от церкви. А так как я пою в церковном хоре, мою кандидатуру одобрили.
Тот самый боевик из руководства «ЛНР» пообещал полную безопасность. По идее, нас должны были пропустить через все блокпосты сепаратистов. Следовало только назвать пароль — свой позывной. Позывной мне придумали боевики — «911», в честь службы спасения.
Вместе со мной в Луганскую область отправилась съемочная группа одного из украинских телеканалов: оператор Назар Зоценко, журналисты Анна Иваненко и Роман Черемский. Мы выехали из Черкасс на моем автомобиле 14 августа. Прибыли в зону АТО в расположение одного из боевых батальонов неподалеку от Луганска. Там нам дали две машины сопровождения до первого блокпоста боевиков. По территории, контролируемой боевиками, уже ехали без сопровождения наших военных. Первый блокпост миновали нормально. Я вышел навстречу боевикам, назвал пароль-позывной и сообщил, с кем у меня назначена встреча. Нас сразу пропустили. А на втором блокпосту произошло что-то непонятное.
Сепаратисты заставили всех выйти из машины. На пароль «911» никто не отреагировал. Один из боевиков хотел заговорить со мной, но его тут же оборвали: «С этими — никаких контактов!» Нас усадили на обочину ожидать транспорт, который доставит в комендатуру на допрос. Я услышал обрывок разговора старшего из сепаратистов с кем-то из подчиненных: «Нельзя, чтобы кто-то о них узнал. Никому никакой информации». Стало ясно, что нас похитили. Только неизвестно для чего. Может, хотели выкуп?
Подъехала «газелька», полная боевиков. И меня, и ребят обыскали, забрали личные вещи, видеокамеру, диктофоны, деньги, после чего посадили в грузовичок. Лиц боевиков мы не видели. Всю дорогу ехали молча. Когда прибыли в город (как потом оказалось, это были Ровеньки), боевики спрыгнули с кузова на землю, и первое, что мы от них услышали, было: «Аллах акбар!»
Потом к нам подошли казаки. Они наперебой стали кричать: «Давно тут не было бандеровцев. Сейчас будем вас рвать». Но кто-то старший отдал команду, и нас оставили в покое. Аню куда-то увели. Позже мы узнали, что несколько недель ее держали в камере с улучшенными условиями. А мы втроем оказались в подвале. Скорее всего, раньше это была слесарная мастерская. Там стоял большой железный стол, на полу лежал спортивный мат. Высоко вверху виднелось маленькое окошко без стекла. Было душно, но подходить к окну запрещалось. В этой камере размером около 30 квадратных метров находились 23 человека.
*С апреля этого года Валерий побывал во многих горячих точках Украины
— Все наши пленные?
— Нет, из «политических» были лишь мы втроем. Остальные — местные ополченцы, наказанные за какие-то провинности, и просто мирные жители…
— А они в чем провинились?
— Любого местного жителя можно было арестовать за какой-то пустяк. Вышел ночью с фонариком осветить себе дорогу — значит корректировщик огня. Попался после комендантского часа на улице — тоже в камеру. Один парень засмотрелся на машину, в которой ехала красивая девушка, и не заметил, что рядом с ней сидели боевики…
Наверное, треть моих сокамерников были зэками. Неподалеку разбомбили тюрьму, и некоторых заключенных перевели в наш подвал. По отношению к остальным зэки вели себя спокойно. Один такой криминальный тип, оказавшись в камере, спросил: «Кто тут у вас старший?» Другие заключенные показали на меня. Я был самым старшим по возрасту, и меня в камере уважали. Тогда этот зэк подошел ко мне: «Ну как ты порядок поддерживаешь?» «У нас тут порядок», — отвечаю. «Это хорошо, — ответил он. — Это по понятиям».
— Как вам удалось завоевать авторитет среди заключенных?
— Сам не знаю. Меня в камере уважали. Знали, что я не переношу запаха табака и даже курили в то самое маленькое окошко, к которому нельзя было подходить. Я старался держать себя в форме. Постоянно делал физические упражнения. Так как ни щетки, ни зубной пасты не было, зубы чистил пальцем. Заключенные знали, что я певчий в церковном хоре и в шутку называли меня «отцом Валерием». Из книжных страниц и скрепок я даже соорудил в камере крест, чтобы любой мог помолиться. Увидев это, один из боевиков принес мне мою иконку, которую отобрали сразу при задержании.
В подвале было очень холодно. Ведь мы выезжали из Черкасс в 30-градусную жару! В майке, шортах. А в сентябре ночи были очень холодными. Согревались всякими тряпками. Можно было какие-то рваные штаны на себя накинуть. Заключенные в камере постоянно менялись. Тот, кого выпускали, оставлял что-то из своих вещей. Вот мы и использовали эти вещи как одеяла.
Видеооператора Назара и журналистку Аню отпустили через две недели. Руководство телеканала, на котором они работали, вышло на российскую телекомпанию «Life News», чтобы те помогли коллегам выбраться из плена. А мы с Романом остались в подвале в Ровеньках еще на пятьдесят дней.
— Как считали дни в заключении?
— Каждый раз, просыпаясь, говорил себе: «Сегодня я столько-то дней в плену». В шесть утра был подъем. Потом всех заключенных (кроме нас, «политических») выводили на работы: рыть окопы, разгружать фуры. Нам с Романом выходить из камеры не разрешалось. Выводили только раз в сутки в туалет.
— Раз в сутки? Как же вы терпели?
— Приходилось. А если, как говорится, невтерпеж, пользовались пластиковыми бутылками.
— Чем вас кормили?
— Самое вкусное блюдо в плену — макароны в… борще.
— А как боевики относились к заключенным?
— По-разному. Везде есть и порядочные люди, и отморозки. На моих глазах, бывало, и людей убивали. Но я не стану подробно об этом рассказывать — Рома все еще находится в плену. Не хочу, чтобы это интервью ему навредило. Сейчас прилагаю все усилия, чтобы мой друг оказался на свободе.
Знаете, если бы надо было написать сценарий для фильма ужасов, мне не пришлось бы ничего выдумывать. Я сам был участником этого триллера. Снаружи нашу камеру мог открыть любой. И ночью к нам часто наведывались боевики, чтобы «поговорить». Развлекались они кто как мог. Их командиры до поры до времени об этом не знали, но, как только им стало известно о ночных визитах боевиков в камеру, они извинились перед заключенными и повесили новый замок. Но мне хотелось бы рассказать о нормальных людях. Вот, например, теплые носки в камеру мне лично передал чеченец — один из боевиков. А наемник-азербайджанец подарил брюки.
— Как вам удалось дозвониться домой?
— Однажды в камеру бросили проштрафившегося боевика, у которого в кармане брюк осталась незамеченной мобилка. Вот его-то я и попросил позвонить домой. Только успел сообщить жене, что живой, и разговор прервался.
А мобильный телефон буквально через полчаса конфисковали. Боевики посчитали, что плохо обыскали пленника, и вернулись.
— За все время в плену вам предъявляли обвинение?
— Конкретных обвинений не было. Но я подсчитал, что за время плена меня допрашивали 12 разных человек. Пытались взять на испуг: «Мы точно знаем, что ты собирал сведения о наших военных позициях». «Ты корректировщик». «Ты — шпион». Когда узнавали, что я волонтер, говорили: «Волонтеры для нас — это еще хуже, чем украинские солдаты. Не было бы волонтеров — и армии вашей тут не было бы! Ну и назови теперь причину, чтобы тебя не расстрелять». Один из боевиков как-то выложил передо мной на стол пачку окровавленных военных билетов убитых защитников луганского аэропорта и зло спросил: «Зачем вы к нам сюда пришли? Зачем им пришлось погибать?» Я помолчал, а потом говорю: «Если меня когда-нибудь отпустят, отдайте мне эти военные билеты». Боевик удивился: «Зачем?» «В церкви помолюсь за усопших. Разыщу родственников», — объяснил ему. Когда меня отпустили, то действительно отдали несколько военных билетов.
— А как вы оказались в больнице в Луганске?
— У меня случился инфаркт головного мозга — из-за закрытой черепно-мозговой травмы. Но я уже говорил, что не хочу об этом подробно рассказывать. В общем, мне оказали медицинскую помощь. Отправили в больницу. Когда я туда попал, обо мне неожиданно вспомнил луганский боевик, который обещал полную безопасность при передаче пленных. Он извинился — мол, ситуация вышла из-под контроля — и пообещал на кого-то меня обменять.
Интересно, что в луганской больнице рядом со мной лежали и раненые «айдаровцы», и боевики. Когда я смог вставать с постели, ухаживал за одним из сепаратистов, который даже пальцем не мог пошевелить. Кстати, часто слышал разговоры между ранеными. Один другому кричит: «Ты за что ногу потерял? Я за свою землю! А ты чего сюда приперся?» Покричат друг на друга боевик и «айдаровец», потом успокаиваются и чуть ли не братание начинается.
— Если такие разные люди могут найти общий язык, может, еще не все потеряно?
— Я тоже в это верю. На мой взгляд, на захваченной боевиками территории лишь процентов десять людей, фанатично выступающих за Россию. Десять процентов — настоящие патриоты Украины. А еще 80 — это обычные работяги, которым все равно, кто у власти, лишь бы наконец-то настал мир.
— Как сейчас в Луганске живут люди? Слышали что-то из разговоров?
— Электричества нет. Подачу питьевой воды только недавно наладили. За какими-то социальными карточками стоят километровые очереди. С июля люди вообще не получают зарплату. Санитарка, которая ухаживала за мной, как-то сказала: «Все, с понедельника увольняюсь! Живу в пригороде. Денег, чтобы добраться до работы, уже нет. А в больницу приезжала только ради того, чтобы побыть с людьми, поесть с больными гороховой каши. Дома есть нечего».
— Вы провели в плену почти сто дней. Помните ваши первые ощущения на свободе?
— Сначала меня хотели обменять на кого-то из пленных боевиков. Потом решили отдать просто так. Передача должна была состояться возле моста через Северский Донец. Чтобы все прошло гладко, даже объявили час тишины. Но старший из сепаратистов, сопровождавших меня, сказал: «Только начнется стрельба — сразу падай на землю». Я удивился: «Какая стрельба? Сказали же, что все будет тихо». «До окопов приказы иной раз не сразу доходят», — ответил он.
— У вас не было при себе никаких документов. Как вас идентифицировали на украинской стороне?
— Задали два вопроса. Сначала спросили: «Как зовут твоего сына?» Я ответил: «Володя». Потом спросили: «А как зовут внучку?» «Машенька!» Так и состоялась моя передача.
— Вам известна судьба тех воинов, которых вы ехали освобождать?
— Шестеро из семи уже дома. Последнего будем стараться освободить. Ну и мой друг Рома Черемский все еще находится в плену. О его судьбе мне ничего не известно.
— В первые дни на свободе, наверное, только и делали, что высыпались?
— Вернувшись домой, я четверо суток вообще не мог заснуть.
— Собираетесь снова в зону АТО?
— Думаю, да. Только сначала немного подлечусь. Сейчас на передовой очень холодно, бойцам нужны теплые вещи. Правда, настоятель нашей церкви просит меня больше не лезть в самое пекло. По крайней мере, буду и дальше помогать освобождать из плена наших солдат.
Фото в заголовке автора
8240Читайте нас в Facebook
