Молодого закарпатца, сломавшего ногу, в райбольнице Рахова долечили... до гангрены
Он постоянно пытается встать на левую ногу. «До сих пор ощущение, что она есть, — признается Павел Веклюк. — И болит, болит, болит. Фантомные боли».
— Как вам сообщили, что уже ничего сделать нельзя и нужна ампутация?
— Я сам догадался. В областной больнице спросил у врача: «Что, уже… все?» Он запротестовал: «Нет-нет, ты что? — а потом добавил: — Почему ты так смело об этом говоришь?»
Так нога ж была синяя. Как у трупа. И холодная. Будто не моя. Страшно было на это смотреть. Я понимал: отрежут. Я это чувствовал, когда меня срочно начали отправлять из районной больницы в область. Перед отъездом в Ужгород старший брат Василий прямо сказал моему врачу: «Если у брата будут проблемы, они будут и у вас». Он возмутился: «Чоловіче, що ти хочеш? Ми його лікували як належить».
«Я радовалась, что после аварии брат еще легко отделался»
В четверг, 27 августа, Павел ехал на мотоцикле к своему брату. Внезапно заклинило колесо, мотоцикл понесло в сторону, и Павел врезался в бетонный столб. Оказавшаяся на месте аварии женщина вызвала «скорую», подобрала окровавленный телефон и позвонила родным парня.
— Слава Богу, Павлик ехал со скоростью не больше 70 километров в час и сравнительно легко отделался: сотрясение мозга, открытый перелом ноги без смещения, разорвана губа, — рассказывает Галина Томашук, сестра Павла. — В районной больнице брату зашили губу и рану под ногой и положили сломанную конечность на вытяжку. Его лечащим врачом стал заведующий отделением травматологии Роман Таранец (имя и фамилия изменены. — Авт.).
Помню, когда в первые минуты мы со старшим братом Васей приехали в больницу, Роман Васильевич, посмотрев на снимок (но еще не осмотрев больного), сказал, чтобы мы собирали деньги на пластину. Ее ставят при переломах ног для того, чтобы кость быстрее срасталась. Пластина стоит восемь тысяч гривен. «Но вы будете платить не мне в руки, а в банк, — объяснил Таранец. — Операция — во вторник». Я сказала: «Делайте все, что нужно. Мы заплатим».
— Врач в тот день в отделении оставался долго, — вспоминает Павел. — Вечером нога стала печь и неметь. Я ему об этом сказал. Он дергал меня за пальцы ноги, тыкал в них иголкой. Я ничего не ощущал. Таранец вызвал завотделением невропатологии. Она проверила ногу на чувствительность. Ниже колена чувствительность еще была, а в области стопы уже нет. Невропатолог сказала, что отек от перелома перекрыл нерв. Отек спадет — и станет легче. И назначила капельницы. В тот же вечер мне их поставили. Но боль в стопе не уходила. Она была жуткой, раздирающей… И в этот, и в последующие дни я просил Таранца снять гири, ведь нога лежала на вытяжении. Он отвечал: «Ты что, хочешь остаться калекой? Если не хочешь — терпи…»
— У постели брата на ночь осталась сиделка, наша хорошая знакомая, — продолжает Галина. — Утром она сказала, что брат не спал всю ночь, несмотря на то, что ему сделали несколько инъекций обезболивающего. Я помчалась в больницу. По дороге подумала, что совсем не знаю этого врача. В нашей семье травмы рук и ног — это просто напасть какая-то, постоянно что-то случается. Моя покойная мама ломала руку, свекрови корова палец оторвала, у меня тоже была травма ноги, и вот Павло оказался в больнице с переломом. Врачей, которые лечили моих родных, я знала, а Таранца — нет. От этого на сердце постоянно была какая-то тревога.
Я зашла в палату и стала ругать Павла: «Не надо так много принимать обезболивающего, а то сердце не выдержит». Он ответил: «Сестричка, если я не умру от сердца, то умру от боли». Пошла к врачу. Роман Васильевич сказал: «А что вы хотите? Болеть должно, у него ведь кости сломаны». Говорю ему: «Когда у меня была травма ноги, нога горела, а у него холодная». Врач возразил: «Так должно быть». Он опять заговорил о пластине. Я уже стала искать деньги на ее покупку. У нас семья большая: два брата и четыре сестры — как-то насобирали бы.
Но перед этим я решила проконсультироваться со знакомым врачом, нужна ли эта пластина. Он сказал, что у брата не такой уж сложный перелом и в любом случае Павел три месяца не сможет ступить на ногу: хоть с пластиной, хоть без нее. «И потом, не каждый человек может с этой пластиной жить, — добавил знакомый. — Это инородное тело. Не всегда организм принимает».
Я спросила у больных, сколько берет Таранец за установку этой пластины. Мне ответили, что две-три тысячи гривен. Таким образом, с учетом стоимости пластины, нам надо было насобирать до вторника 11 тысяч гривен. Да мы насобирали бы, только бы Павлик был здоров. Но врачу я осторожно сказала: «Мы еще будем думать о пластине». Он в ответ: «Не будете брать — я не заставляю. Я его загипсую, но за результат без пластины не ручаюсь»… Мне показалось, он произнес это с досадой.
И после этого, похоже, потерял всякий интерес к больному.
«Это позорно — в таком простом случае довести дело до ампутации»
— На вторую ночь брат тоже не спал от боли, — продолжает Галина. — На третий день его пребывания в больнице, в субботу, в больнице оказался Таранец. В тот день была авария на дороге и поступили новые пациенты. Таранец зашел в палату к Павлу. Брат опять пожаловался на сильную боль и на то, что нога становится холодной. «Так и должно быть. Не переживайте», — ответил врач.
— В воскресенье нога уже стала ледяной, — вспоминает Павел. — За это время врач не сделал никаких дополнительных обследований. Не вызвал других консультантов, хоть моя сестра Галя его об это и просила. А в понедельник во время обхода, который совершали несколько врачей, медики, осмотрев меня, снова вернулись в палату. «Тут нужно срочно что-то делать», — сказал один из врачей. Мне велели вызвать родных. «Сейчас тебя срочно направляют в Ужгород».
— Я примчалась в больницу, — рассказывает Галина. — Туда же подъехал наш брат Василий. Павла уже вывезли на улицу, в чем был: в трусах и в майке. Таранец от нас спрятался. Вместо него в Ужгород поехал молодой начинающий врач.
В Ужгороде нас привезли сначала в сосудистый центр, где сделали необходимые анализы и обследования. В месте перелома специалисты нашли разорванную артерию и тромб. И-за того, что кровь не поступала в конечность, у брата началось омертвение тканей. «Скорая» срочно повезла Павла в областную больницу.
Было уже поздно, но на пороге мы встретили главврача, который как раз уходил домой. Он потрогал ногу Павла: «Холодная. Плохо». Созвали консилиум. Врачи пригласили нас в отдельный кабинет и сказали: «Ноги… уже нет. Гангрена. Речь о том, как спасти жизнь. Как он еще до этого времени живой?» Я начала плакать, просила что-нибудь сделать. Врач сказал: «Вы видели труп? С трупом можно что-нибудь сделать? Так и с ногой. Ее уже нельзя сберечь». Врачи спросили: «У нас будете делать ампутацию или поедете домой?» Брат уже терял сознание. Я сказала: «Будем оперироваться у вас». Операцию назначили на утро. Мне показалось, что Павел до утра не доживет. Я позвонила на мобильный Таранцу и сказала: «Делайте, что хотите, но сделайте, чтобы операцию провели сейчас. Брат из-за вас потерял ногу. Если он потеряет жизнь, я это так не оставлю». Не знаю, звонил им Таранец или нет, но через час врачи вернулись. Сказали, что решили не ждать до утра и оперировать сейчас.
Ногу Павлу отрезали выше колена. Один из врачей областной больницы бросил вскользь: «Если бы его привезли из районной больницы в пятницу или в субботу утром, ногу можно было бы спасти». Другой возразил, что времени для спасения было не так уж много: всего часов 12—14 после аварии. Но ведь оно было!
«Как вы будете влиять на эту ситуацию?» — спросила я у областных врачей. — «Никак. Разбирайтесь на месте, в районной больнице», — ответили они. «Как же так? Наш завтравматологией зашил рану, не проверив, разорван ли сосуд при переломе. Не сказал, куда ехать, чтобы это проверить», — пыталась разобраться я. «Пани, решайте это на месте. У вас к нам есть претензии?» «К вам, — говорю, — нет». Я поинтересовалась: «А если бы Таранец заподозрил разрыв артерии, как он должен был дальше действовать?» «Он вызвал бы сосудистого хирурга, тот приехал бы из Ужгорода в Рахов и прооперировал больного на месте». Помню, один из врачей тихо добавил: «Это позорно, имея обычный перелом в таком простом случае — и довести дело до ампутации конечности. Мы тут „терминаторов“ складываем: косточка к косточке, при таких страшных переломах, и ноги-руки у людей остаются целыми».
Из больницы, где брату отрезали ногу, я вышла ошарашенной. Молодой врач районной больницы, который сопровождал нас вместо Таранца, защищая своего шефа, сказал: «Роман Васильевич сделал все, что мог». Я ответила: «Как врач вы еще не состоялись, а как коллега, который прикрывает пятна на мундире, вполне. Честь вам и хвала!»
«Он защитил кандидатскую как раз по… лечению переломов»
— Через неделю после ампутации я позвонила в районную больницу и попросила дать «скорую помощь», чтобы отвезти брата домой, — продолжает Галина. — «Скорую» мне не дали. Сказали, что нет бензина. «Добирайтесь своим транспортом или ждите среды, когда из области будут планово забирать еще одного больного». В Рахов нас отвез знакомый шофер из Мукачево.
Я написала заявление в милицию и прокуратуру Раховского района. Заявления зарегистрировали 3 сентября. До сих пор ни меня, ни брата никто не опросил.
*Павел постоянно пытается встать на левую ногу. «До сих пор ощущение, что она есть. И болит, болит, болит…» — говорит он (фото из семейного альбома)
Проконсультировавшись со знакомыми врачами и прошерстив Интернет, восстановила следующую картину. Сломанная в ноге кость разорвала сосуд, и началось внутреннее кровотечение, после чего артерию закрыл тромб. У доктора перед глазами были все признаки закрытого повреждения сосуда: нога потеряла чувствительность, боль даже после того, как ногу положили на вытяжку и давали сильные обезболивающие, не уменьшалась, нога стала бледной и холодной. При первых признаках доктор должен был вызвать сосудистого хирурга, но этого не сделал. Почему? Может, потому что думал не о больном, а о том, как продержать его до вторника и уговорить на пластину, во время установки которой получит свои деньги?
Квалификация Таранца была более чем достаточной. Он кандидат медицинских наук. Защитил кандидатскую диссертацию в 2007 году как раз по… хирургическому лечению переломов. Как он мог пропустить начинающуюся гангрену? Я не хочу об этом думать, но напрашивается мысль: может, равнодушие к больному было местью за то, что тот не хочет ставить пластину? Хотя врача мы с самого начала отблагодарили.
— Вы пытались поговорить с врачом?
— Его кабинет в районной больнице был закрыт. Мне сказали, что он за свой счет улетел на курсы повышения квалификации в Австрию. Я стала спрашивать у его коллег: «Почему так произошло?» Они ответили: «Вы понимаете, наша раховская районная больница не такая модернизованная, чтобы делать необходимые обследования». Говорю им: «А мы разве запрещали вам вызывать нужных специалистов или сразу везти больного в область? Средствами вас не ограничивали. Только бы спасли парня». Что теперь его ждет? Он молодой, 29 лет. Сейчас холостяк, хотя состоял в гражданском браке, у него есть четырехлетний сын. Раньше Паша зарабатывал евроремонтами. Сейчас сядет на пенсию по инвалидности. Ни прожить, ни на протез собрать: нормальный, например, итальянский протез стоит 40 тысяч евро.
Я узнала еще о двух случаях, когда халатность Таранца привела к ампутации. Один произошел с мужчиной, который сейчас протезируется в Москве, второй — с мальчиком. Оба из Рахова. В суд не подавали. В маленьких городах, где все друг с другом знакомы и можно найти свою руку в милиции и прокуратуре, выиграть такие дела сложно. Уже сейчас знаю: врачи недовольны тем, что я всех подняла на ноги. Они ищут выход из этой ситуации: «Как на нее повлиять, чтобы она успокоилась?» Отвечаю: «Никак».
Многие меня жалеют: «Ты столько сил потеряешь, но ничего не докажешь. Таранец ничего не боится: у него есть защита в Минздраве. А наша защита — это наша большая семья: пятеро братьев и сестер Павла, которые готовы бороться ради справедливости до конца».
«ФАКТЫ» позвонили в Раховскую районную больницу.
— Проводится служебное расследование, — сообщила исполняющая обязанности главврача Светлана Богачук. — Дальнейшие административные действия по отношению к заведующему травматологией будут зависеть от выводов служебного расследования.
— Заведующий травматологией продолжает ходить на работу?
— Сразу после случившегося он уехал на пятидневные курсы повышения квалификации в Австрию. А после этого ушел в двадцатидневный отпуск: у него были неиспользованные дни.
Я связалась с заведующим травматологией по мобильному телефону. Слегка опешив, Таранец сказал, что он сейчас за рулем и все комментарии даст вечером, позвонив мне на телефон.
— Хорошо. Только если вы меня не наберете, это будет означать, что вам нечего сказать в свое оправдание.
— Я понял, пани Лариса…
Звонка от Таранца так и не последовало.
6362P.S. «ФАКТЫ» и дальше будут следить за ходом этого дела.
Читайте нас в Facebook
