Тарас Колодий: "23 месяца и три дня я жил надеждой на освобождение из плена"
В понедельник, 19 декабря, из плена боевиков освободили 26-летнего «киборга» Тараса Колодия. В плену боец находился почти два года, и, как сообщила член гуманитарной подгруппы Трехсторонней контактной группы Ирина Геращенко, его освобождение произошло благодаря участию в переговорном процессе представителей церкви.
СМИ называли Тараса Колодия последним «киборгом», который оставался в плену боевиков. Остальных давно обменяли — по словам Тараса, последний его сослуживец из Донецкого аэропорта оказался дома почти год назад. Сам же Тарас все это время оставался в застенках «ДНР».
Вчера утром «киборг» вернулся в родной Львов. На вокзале его встречали сослуживцы, друзья и волонтеры.
*Тарас Колодий оказался на свободе благодаря участию представителей церкви в переговорном процессе
Корреспондент «ФАКТОВ» встретилась с Тарасом через два дня после его освобождения, когда он проходил обследование в одной из киевских клиник. Рядом с ним была мама Галина Мирославовна. За последние два года женщине часто приходилось бывать в Киеве — вместе с другими матерями и женами пленных украинских военнослужащих она писала письма во все возможные инстанции, ходила на митинги и делала все, чтобы скорее освободить Тараса.
— Я не знала, что с ним, бьют его или нет, — тяжело вздыхает Галина Мирославовна. — Хотя Тарас иногда звонил и говорил, что с ним все в порядке, я сомневалась в этом. Понимала, что он вряд ли скажет правду — сын всегда меня оберегал, не хотел волновать. Да и разговоры были такими короткими, что он не успел бы ничего рассказать. Он только говорил: «Мама, я жив, а ты там как?» Звонил примерно раз в месяц. Первый раз мы связались через несколько дней после того, как его взяли в плен. Тарас заверил, что все в порядке. А потом я увидела его по телевизору с перебинтованной головой. Это видео снимали боевики. Оказалось, первые несколько дней их жестоко пытали. «Киборга» Игоря Брановицкого боевик Моторола убил у Тараса на глазах.
— Я стоял рядом и действительно все видел, — говорит Тарас Колодий. — Игорь был так избит, что срочно нуждался в медицинской помощи. Но Моторола решил его добить. Мы с ребятами были в шоке. Хоть и понимали, что ничего не можем сделать. В первые дни после аэропорта, когда мы оказались у Моторолы, нас сильно избивали. Мне разбили голову трубой, но потом кто-то из боевиков сказал: «По лицу не бейте. Нам его еще перед камерами показывать». Другого парня били утюгом. Тоже хотели ударить по лицу, но потом прижгли руку. А наши лица, как они говорили, должны были оставаться без синяков — чтобы боевики могли потом рассказывать, что не бьют пленных.
Как бы ужасно это ни звучало, но я все-таки считаю, что мне повезло. Кроме того, что мне разбили голову и получил контузию еще в аэропорту, больше не было ни одного ранения. Когда аэропорт подорвали и все вокруг рухнуло, мне удалось остаться на плите, которая не упала. 19 января я успел поговорить с мамой.
— Когда сын оказался в аэропорту, я сама пыталась ему звонить, — вспоминает Галина Мирославовна. — Постоянно смотрела новости и надеялась: то, о чем там рассказывают, преувеличено. Тарас тоже так говорил. Но когда сын позвонил 19 января, он спросил: «Мам, а что там по телевизору рассказывают?» «Говорят, что аэропорт уже взрывали и среди вас много раненых и погибших, — говорю. — Это правда?» Тарас замолчал, а потом тихо сказал: «Правда».
— Когда вы оказались на востоке? — спрашиваю Тараса.
— Меня мобилизовали 14 августа 2014 года. Получил повестку и сразу пошел в военкомат. Мама плакала, пыталась отговорить. Дело в том, что мой старший брат в тот момент уже находился в зоне АТО — его призвали еще в мае. Нас у мамы трое. Старшему брату сейчас 27, младшему — 22. Я объяснил маме, что не могу прятаться как какой-то трус. Сказали идти — значит, пойду.
— Помню, 13 августа старший сын приехал в короткий отпуск, а 14-го мы уже проводили в военкомат Тараса, — продолжает Галина Мирославовна. — Я постоянно смотрела телевизор и понимала, что сыновья идут на верную смерть. В то время за день погибали десятки, а иногда и сотни ребят. О том, что Тараса отправляют в самую горячую точку — в Донецкий аэропорт, он сказал мне 6 января 2015 года. В Святой вечер перед Рождеством он уже был там. У меня сердце чуть не оборвалось. «Мама, чему быть, того не миновать, — говорил старший сын. — Если мы с Тарасом должны вернуться, значит, вернемся».
В сыновьях вся моя жизнь. Муж умер от тяжелой болезни еще 13 лет назад. Тарасу в то время было 13. Я сама поднимала троих детей, тяжело работала. А когда мальчики выросли, они стали моей опорой. Чтобы обеспечивать семью, ребята рано пошли работать.
— Если бы я мог, вообще не рассказывал бы маме о том, где находился, — признается Тарас. — Звонить ей из аэропорта получалось редко. Обстрелы продолжались порой по десять часов подряд. Тяжело вспоминать это время. А особенно больно вспоминать раненых ребят, которые умирали в страшных муках. Мы целую ночь ждали подмоги — за это время пятеро из восьми раненых умерли. А еще трое лежали желтые, уже еле дышали… Я не хотел сдаваться в плен, но если бы ребятам не оказали медицинскую помощь, они бы умерли в течение нескольких часов. Я хорошо помню, как на моих глазах чуть не умер Остап Гавриляк. Он получил тяжелое ранение ноги, и мы ничем не могли ему помочь. Тогда «Спартанец» («киборг» Анатолий Свирид, о котором «ФАКТЫ» подробно рассказывали вскоре после его освобождения из плена. — Авт.) взял белую тряпку на палке и сам пошел к боевикам. Те направили к ребятам врача. Так мы оказались в плену. Но зато пацаны выжили. На днях, кстати, разговаривал с Остапом Гавриляком — он поздравил меня с освобождением. Оказалось, ему поставили протез, и он даже успел жениться. Надеюсь, мы скоро увидимся.
— СМИ сообщали, что вы находились в Макеевской колонии…
— Там я был последние полгода. До этого мы с ребятами из аэропорта сидели в здании СБУ. Нас держали в камере, где одновременно с нами находилось человек пятьдесят. Все военнослужащие, многие из Иловайского котла… Там я просидел полтора года. Боевики заставляли работать, убирать территорию. Сначала нас вывозили в аэропорт, чтобы мы там искали трупы своих же сослуживцев.
Потом это была просто уборка территории возле здания СБУ. Там уже не били, но давили психологически. Убеждали, что своей стране мы не нужны — мол, никто не будет нас менять. Долго рассказывали, как мы были не правы, когда приехали защищать свою землю. Это были постоянные оскорбления, насмешки. Постепенно ребят стали обменивать. Получилось, что за полтора года освободили всех «киборгов» — я остался один.
Каждый день ждал обмена. И хотя этого не происходило, я все равно не верил в рассказы боевиков о том, что никому не нужен. Когда мы раз в месяц созванивались с мамой, она говорила: «Сынок, мы делаем все, чтобы тебя освободили». Слова мамы давали надежду. Уж кто-кто, а мама врать бы не стала. 23 месяца и три дня я жил надеждой. И вот в воскресенье, 18 декабря, мне сказали: «Собирайся. На выход». Я в тот момент уже был в Макеевской колонии. Сидел в камере на троих человек (со мной были украинские военные) и жил по режиму обычного заключенного — подъем, прогулка, прием пищи. То, что нам давали, сложно было назвать едой, но выбирать не приходилось. Это была жидкая каша. Зато у нас было время на просмотр телевизора и мы даже смогли настроить украинские телеканалы.
— За время, проведенное в плену, вам нужна была медицинская помощь? Особенно после того как вас избивали у Моторолы…
— Да, но меня не возили в больницу — врач осмотрел на месте. Сейчас впервые за два года я прошел обследование. Доктора говорят, что все в порядке. Пока мне только удалили зуб (улыбается). Очень хочу наконец увидеть родных. Старший брат, к счастью, вернулся из зоны АТО целым и невредимым. Он уже демобилизовался. Сейчас ждет моего возвращения. Знаете, я ни о чем не жалею. Когда в 2014 году ехал в зону АТО, прекрасно понимал, что могу попасть в плен, а может, и погибнуть. Конечно, рад, что остался жив.
— Я боялась, что после плена сын будет в депрессии, замкнется в себе, — признается Галина Мирославовна. — Но Тарас ведет себя так, как раньше. Он улыбается, мечтает наконец поесть мой борщ, выспаться дома. Надеюсь, помощь психотерапевтов нам не понадобится.
— Вчера ко мне в палату заходил Владимир Жемчугов, который недавно вернулся из Германии, — рассказывает Тарас. — Владимир состоял в партизанском отряде и подорвался на растяжке. Взрывом ему травмировало глаза и оторвало руки. Осенью нынешнего года его освободили из плена («ФАКТЫ» несколько раз писали об этом мужественном человеке. — Авт.). Представьте, человек вернулся без обеих рук, ничего не видел, но тем не менее не отчаивался. И вот приехал из Германии, где ему практически восстановили зрение. Он пришел уже с протезами, крепко пожал мне руку… Он тоже ни о чем не жалеет. Скоро опять поедет на лечение. А его жена тем временем помогает матерям и женам других пленных. Глядя на таких людей, я точно не имею права сдаться.
7540Читайте нас в Facebook
