Сестра актера бориса хмельницкого луиза алексеевна: «вольф мессинг сказал брату: «боря, никогда ничего не бойся. Вольф григорьевич всегда с тобой! »
Сестра Бориса Хмельницкого Луиза Алексеевна говорит о нем в настоящем времени. Это значит, что для нее он жив. Впрочем, как и для миллионов почитателей таланта артиста.
«Борис учился слабо. Он заикался и поэтому не отвечал на уроках»
— Луиза Алексеевна, какие у вас наиболее яркие воспоминания о детстве вашего брата?
— Надо сказать, что наш с Борей папа — военный человек, поэтому семья часто переезжала с места на место. Одно время мы жили в городе Спасске, где папа работал начальником Дома офицеров, и там же мы с Борей ходили в детский сад. Однажды Боря, ему было тогда года четыре или пять, заходит в комнату и плачет. А Боря никогда не плакал! Папа оборачивается и спрашивает: «Ты чего плачешь?» — «Меня Вовка ударил!» Папа сделал паузу и сказал: «Еще раз пожалуешься — накажу!» Эта фраза запомнилась на всю жизнь, и Боря понял, что мужик не должен жаловаться. То, что он заикался, вы знаете…
— Да. А отчего? Ведь заикание у него было не врожденное.
— Однажды папа ночью привез живого петуха и посадил его на комод на кухне. В Спасске у нас была русская печь, которую топили дровами. Боря очень рано вставал и готовил поесть: открывал духовочку, клал туда картошечку. И вот он тихонько вышел на кухню, темно, никакого света, разумеется, не было. И в этот момент петух, услышав, что внизу что-то происходит, слетел с комода, замахал крыльями и опустился на Борину голову! Ну, тут любой человек испугался бы!
— Кошмар!
— Боря в невероятном ужасе побежал в спальню к папе и маме и не мог произнести ни одного слова. С того времени он стал заикаться. Его долго лечили. Уже потом знающие люди говорили, что сразу после случившегося надо было взять петуха и при Боре отрубить птице голову, тогда ребенок перестал бы заикаться. Потому что он вначале не понял, что произошло! Жаль, что это сказали, когда время было упущено.
Боря заикался очень сильно, всегда. Когда он учился во втором классе, мы жили уже не в Спасске, а в Украине, в Житомире, куда папу направили по службе, родители узнали, что в Киеве есть профессор Деражне, лечивший заикание. Мама отвезла Борю в Киев, сняла ему квартиру, где он один жил — в восемь лет! Ходил в школу, находившуюся рядом с больницей, где принимал профессор Деражне. Доктор изобрел корректофон, который вставлялся в уши. Когда пациент разговаривал, у него в ушах стоял шум, и человек переставал заикаться. Ведь люди, услышав свое заикание, начинают нервничать еще больше. Боря стал читать с корректофоном и совсем не заикался. Он ходил в школу, а после уроков отправлялся к Деражне.
— В школе Борис был хорошим учеником?
— Нет. Он учился очень слабо. Так заикался все время, что не отвечал на уроках. Все писал. Чтобы его не дразнили. Мы еще были маленькими, когда мама поняла, что мы будем музыкантами (Луиза Хмельницкая стала композитором. — Авт. ), иных вариантов нет. Музыка нас сопровождала с детства. Выступая перед зрителями, часто говорю: «Наш папа служил в двенадцати городах. По приезде на новое место мама утром уходила куда-то. Как вы думаете куда? Нет, не в магазин, не на рынок… »
— В музыкальную школу.
— Она шла искать учителя музыки. Какая музыкальная школа? О чем вы говорите?! К примеру, в Спасске никакой музыкальной школы не было! Помню, однажды мама привела боксера, который играл по слуху. Поэтому мы сначала подбирали и играли на слух. Я вообще ноты узнала только в двенадцать лет! Мы с Борей слушали пластинки Вертинского, Утесова и пробовали играть. Вот сейчас я выпустила диск — это мне Боря помог! Я смотрела на небо и говорила: «Борик! Помоги мне!» Называется диск «Ангел мой». Там и книжечка в нем вставлена, где я говорю, что этот диск — диалог брата и сестры о жизни. Там песни на мою музыку.
«Мессинг влюбился в нашу маму»
- Как же Бориса Алексеевича приняли в театральный институт с заиканием?
— О-о, это целая история! Мы жили тогда во Львове. Приехал Борин знакомый Валера Сомов, по-моему, его уже нет в живых. А Боря тогда учился на третьем курсе музыкального училища во Львове на дирижера оркестра народных инструментов и по классу баяна. Он прекрасный педагог, учитель от рождения, умел прекрасно все объяснять. Спрашивает у Валеры: «А ты чем занимаешься?» — «Я учусь в Москве во МХАТе». Боря говорит: «Откуда мы знаем, что такое МХАТ? Переведи, что это значит?» Тот перевел, и Боря завелся. А мы всегда в детстве играли с ним в театр — переодевались, что-то разыгрывали. Брат мне говорит: «Поехали поступать!» Родителям мы ничего не сказали. Какой может быть театральный институт, если Боря заика?! Я документы сдавала и переговоры с комиссией вела, чтобы никто не услышал, что он заикается. В первый год не поступили. Борису деликатно сказали: вы заканчивайте музыкальное училище. Ведь он приехал с третьего курса, оставался всего год учебы. На следующий год мы уже лучше подготовились, взяли стихотворение, прозу, все тщательно проучили и потихонечку поступили. Но тут очень большую роль сыграл… Вольф Григорьевич Мессинг.
— Насколько я знаю, ваша семья была знакома с ним достаточно близко.
— Вольф Мессинг нас знал, когда мы жили еще в Спасске. Он приезжал туда на гастроли. После концерта папа с мамой зашли за кулисы, и я думаю, Мессинг влюбился в нашу маму. Как показала дальнейшая жизнь, это было действительно так! Потому что на следующий день мы сидим с Борей, играем около дома (мы всегда жили во дворе Домов офицеров, чтобы папа из окна кабинета мог видеть своих детей), и вдруг появился Мессинг. До этого мы видели его только на картинках. Было лето, я вбегаю в комнату и кричу: «Мама, идет Вольф Мессинг!» А мама произносит: «Лузочка, скажи, что меня нет». Мессинг говорит нам: «Лузочка, Боря, здравствуйте!» Он первый раз нас видел и в принципе не мог знать, как нас зовут! Но он ЗНАЛ! Я говорю ему: «Мамы нет дома!» А он: «Лузочка, ты, наверное, ошиблась. Мама во второй комнате лежит на софе, на подушке, вышитой крестиком!»
— Нашли, кого обмануть! Самого Вольфа Мессинга!
— С тех пор, бывая на гастролях, Мессинг всегда к нам приезжал, в том числе и в Украину, в Житомир. Всегда-всегда. И говорил при этом: «Как же я рад, что я опять у вас!» Как-то я его спросила: «Почему?» — «Я почти ни с кем не общаюсь». — «Почему не общаетесь?» — «Потому что я вижу, что люди думают!.. »
И когда мы второй раз поехали с Борей поступать в институт, мама нам говорит: «Зайдите к Вольфу Григорьевичу. Он в Москве». Мы не видели его уже лет пятнадцать. Приехали в Москву, подошли к справочному киоску, которых раньше было множество на улицах, где нам сказали, что Мессинг живет у метро «Сокол», на Ленинградском проспекте, и назвали дом и квартиру. Мы идем туда, телефона у нас нет, разумеется. Подходим к квартире, нажимаем на звонок. Никаких глазков на его двери нет.
— Да зачем они ему нужны?!
— Действительно! Вольф Григорьевич из-за двери говорит: «Луизочка, Боречка, сейчас открою!» Мы зашли, он нас обнял, был тогда один. Мы посидели, он покормил нас. Надо сказать, как только мы зашли, Мессинг говорит: «Боря, ты хочешь поступать в театральный институт!» Брат говорит: «Да!» Потом, когда мы посидели, Вольф Григорьевич положил Борину руку на свою шишку. У него была шишка — жировик, и мы всю жизнь думали, что эта шишка — датчик, что именно в ней все дело. Он положил руку на жировик и сказал: «Боря, никогда ничего не бойся. Вольф Григорьевич (он сам так себя называл) всегда с тобой!»
Мы стали сдавать экзамены, прошли все туры. Потом был самый главный — по технике речи. Приходим в Щукинское училище, а там никого нет. И секретарь, по-моему Ирочка, так за нас болела, потому что видит — брат с сестрой все время за руку ходят. Ирочка нас спрашивает: «Почему вы пришли?» — «А у нас же экзамен по технике речи!» Хотя поступал только Борис, я все время говорила «у нас», поскольку мне приходилось озвучивать все события. Она говорит: «Лузочка, экзамен по технике речи был вчера! Вы опоздали!» И в этот момент идет кто-то из выдающихся русских актеров, которые были в приемной комиссии. Видит наше замешательство и спрашивает у Ирочки: «Почему ребята так расстроены?» — «Борис пришел сдавать технику речи, а экзамен ведь был вчера… » И этот актер говорит: «Ну и что? Потрясающий парень! Поставь ему «пять»! Внеси в протокол».
— Просто мистика!
— Да. Так его и приняли.
— И его потом взял к себе в театр Юрий Любимов.
- Да. Причем Любимов даже поддерживал Борю в его заикании и требовал не смущаться. Он дал Боре прозвище Бэмби. Но взял в театр — это одно.
— А я вам расскажу, почему он ушел из театра, — продолжает Луиза Алексеевна. — Это было в начале 70-годов. Рассказ Бориса я даже нашла на кассете, чтобы никто не сказал, будто я что-то придумала. Его назначили на роль Воланда в «Мастере и Маргарите». Еще на этой роли был Веня Смехов, и они играли по очереди. На последних утренних прогонах подходит очередь Вени Смехова. Боря просто садится в зале, и вдруг Любимов его подзывает: «Бэмби! Быстро переодевайся, будешь играть ты! Сегодня в зале будут очень важные люди!» Боря говорит: «Сегодня очередь Вени». Но Любимов все равно: «Переодевайся!» Он Борю очень ценил и хотел, чтобы играл именно он. А Боря поступал как товарищ: как можно, Веня уже стоит одетый, и вдруг замена. И говорит: «Нет!» «Ну, хорошо», — сказал Любимов. Играл Веня.
— Редко кто на такой поступок отважится…
— От этого зависела вся жизнь! Веня играл этот прогон, потом первую, вторую и третью премьеры играл Боря, причем потрясающе, и вдруг — его снимают с этой роли навсегда! Узнав, что его сняли с роли, Боря ушел из театра, а через три дня его волосы стали белого цвета. Он поседел за три дня! За последующие два года ему из театра не позвонил ни один человек! Никто, даже те, кого он привел в театр, кого взяли с его подачи!
А мы — Боря, Леня Филатов, Веня Смехов и я — в эти годы ездили по всей стране с концертами. Ребята выступали в разговорном жанре, а я пела. Как-то мы приехали в Сибирь, и после концерта нас пригласила на ужин подруга нашей мамы Александра Тихоновна. Мы сидим, ребята выпили, а я безумно переживала и наконец отважилась спросить: «Веня, скажи, пожалуйста, что произошло тогда? Почему так получилось с ролью Воланда?» — «Потому что подошел Любимов за кулисы, когда я уже готовился к выходу на сцену, и сказал: «Ну, ладно, Бэмби отказался. Значит, ему не очень интересно. Потому что за такие роли нужно ходить по трупам!» Когда Веня произнес это, Боря на него накинулся, не поверил, что Любимов так сказал, подумал, что Веня врет. Мы их еле разняли!
Но то, что Любимов сказал это, правда. Через некоторое время Театр на Таганке пригласили в Югославию, а Борю в Югославии считали одним из лучших русских актеров. Возможно, югославы не знали, что Боря ушел из Таганки, поскольку театр пригласили только при условии, что будет Хмельницкий с «Мастером и Маргаритой». Конечно, Боря поехал. На обратном пути из Югославии Любимов позвал Борю в свое купе, налил ему коньячку и говорит: «Вернемся в Москву — будешь играть Воланда!» Боря сказал: «Никогда!» И спросил: «Юрий Петрович, то, что мне Веня сказал, правда?» На что Любимов ответил: «Да! Я так сказал. Потому что я так думаю! Действительно, за такими ролями нужно ходить по трупам!» Боря очень страдал от этого, но говорил, что на родителей и учителей не обижаются. Он боготворил Любимова! Бо-го-тво-рил! Хотя из-за того, что Боря не может «ходить по трупам», он потерял все!
— У Бориса Алексеевича было много друзей?
— Пару лет спустя после поездки в Югославию пришел журнал с анкетой на 25-30 вопросов. Мы с моей дочерью Катюшей заполняли эту анкету ради интереса. Я говорю: «Давай и за Бобика заполним». Я знаю, что абсолютно точно отвечу на все вопросы вместо него. Заполнила. Через час-два Боря, как обычно, приезжает на обед. Папы и мамы уже не было, а брат очень любил борщ, который я ему готовила. Я говорю: «Бобик, мы вот тут заполняли анкету, и я за тебя написала». Он берет журнал, смотрит и говорит: «Все правильно, кроме одного». А вопросы были такие: «Верите ли вы в дружбу», «Верите ли в любовь?» Я ответила утвердительно. А Боря сказал: «Я в дружбу не верю! Только в любовь!» История с театром разуверила его в дружбе. Он был для всех «скорой помощью», но чтобы кто-то для него…
— То есть близких друзей у Бориса Алексеевича не было?
— Он думал, что они есть…
— А на самом деле оказалось, что нет.
— Это ОН был всем другом! А у него были только товарищи. И когда он сказал: «Я в дружбу не верю», мы с ним оба заплакали…
— Во время его болезни был ли кто-нибудь рядом, кроме вас и его дочери Даши? Хоть кто-то интересовался его состоянием?
— Маша Вертинская (бывшая жена Бориса Хмельницкого, мама Даши. — Авт. ), Ларочка, с которой Боря был вместе двенадцать лет. Поскольку он жил с Дашей, не мог нарушить покой дочери, поэтому никакая женщина не поселилась навсегда в его доме. А Лара — потрясающая женщина. И Настя Вертинская была, и моя дочь Катя.
— А из театра, из Союза кинематографистов?
— Не-ет! Никого, кроме Лени Ярмольника. Он приезжал, поддержал и морально, и оплачивал все.
— Ярмольник и Филатову помогал, и Борису Новикову, и многим другим.
— Да-да-да, он потрясающий! Леня — настоящий!
— Как Борис Алексеевич держался в последние часы своей жизни?
— В момент смерти я, конечно же, была рядом с ним. А до этого, 12 января, исполнилось 25 лет, как умер наш папа. Мы с Борей поехали на Кунцевское кладбище, где теперь похоронены мама и папа. Я говорю Боре: «Вот ты будешь здесь, где мама, а я — где папа». У меня была очень сильная связь с папой, а у Бори — с мамой. Он посмотрел на меня и сказал: «Если тебя не будет, я тут же подохну!» Вот так сказал. (У Луизы Алексеевны навернулись слезы. — Авт. )
Через два-три дня он мне звонит: «Лузочка, только ты не волнуйся (он всегда так успокаивал), я тут как-то неудачно стал, нога подвернулась… » Я быстро за руль, приезжаю, он лежит. Я его щипнула за ногу — не реагирует. Боря понимал, что с ним произошло, но мне ничего не говорил. У него ноги отнялись! Я спрашиваю: «Бобик, ты что-то чувствуешь?» — «Ничего!» И я поняла, что ноги отнялись. А он: «Лузочка, ты не волнуйся, пройдет… Мне сказали… Это отойдет… » Он знал, что умирает, но до последнего переживал, чтобы Лузочка не волновалась.
За день до смерти, когда Боря еще не впал в кому (на утро через день он умер), он уже почти не мог говорить. Только открывает глаза и сжимает и разжимает средний и указательный пальцы, что-то просит. Я спрашиваю: «Воды?» — «Нет». «Закурить? Папироску?!» И он глазами делает — да! Маша Вертинская, она все время была там, закурила сигаретку и дала ему в зубы. И он ее так сжал, вдохнул дым — этот запах жизни, в которой он жил! Дым жизни! Понимаете?! А потом… впал в кому и наутро умер.
2136
Читайте нас в Facebook
