«Для новорожденных деток из разбомбленного мариупольского роддома я добывала молоко всеми правдами и неправдами», — врач Ирина Дагаева
«Когда сотни мариупольцев приехали к драмтеатру и стали ждать гуманитарного коридора, начался обстрел»
Сейчас Ирина продолжает делать то, чем занималась всю жизнь — лечит людей. Теперь она во Львове, работает в центре «Я-Мариуполь», специально созданном для переселенцев из уничтоженного россиянами города.
— Таких хабов в Украине 13. Они обеспечивают мариупольцев гуманитарной, юридической и медицинской помощью, — рассказала «ФАКТАМ» Ирина Дагаева. — Многих людей, которые сейчас сюда приходят, я хорошо знаю — они и раньше были моими пациентами. Отоларингологом я работаю вот уже 45 лет. Во Львов вместе с семьей — мужем, дочкой, зятем и двумя четырехлетними внучками — я приехала 19 марта. Мы выезжали на свой страх и риск, когда город уже бомбили так, что оставаться там было невозможно. Но я все равно хотела остаться — понимала, что нужна своим пациентам, что в здании филармонии, где мы укрывались, остались люди…
Именно по этой причине Ирина Дагаева не выехала из Мариуполя в первые дни полномасштабного вторжения. Когда город уже бомбили россияне, она, как и раньше, продолжала ходить на работу. После того, как в дом, где жила ее дочь с детьми, прилетел снаряд, а в квартире Ирины уже не было ни воды, ни тепла, ни электричества, Ирина решила вывезти родных в безопасное место и вернуться.
— План был именно такой, — говорит Ирина. — Поэтому я даже не взяла с собой никаких вещей — была уверена, что сразу приеду назад. Мы надеялись выехать в день, когда вроде как должен был быть гуманитарный коридор. Как и сотни других мариупольцев, приехали к драмтеатру и стали ждать того самого коридора. Но начался обстрел. Большинство людей побежали в драмтеатр. Мы тоже попробовали там укрыться, но там уже просто не было места — негде было даже сесть. Поэтому решились выйти и проехать немного дальше — к зданию филармонии. Там еще было посвободнее. Мы всей семьей разместились на полу в гардеробной. Надеялись просто переждать там обстрел. А в результате остались на две недели.
Читайте также: «Весь город был усеян трупами жителей», — медбрат Мариупольской областной больницы
В городской филармонии Ирину многие знали — как врача-фониатра, помогавшего артистам восстанавливать голос и лечить голосовые связки.
— Меня там знал даже гардеробщик, — говорит Ирина. — А директор филармонии Крячок Василий Михайлович, он же дирижер нашего муниципального оркестра «Ренессанс», сказал, что будет комендантом нашей крепости, а я буду врачом. Так и решили. Люди прибывали, и вскоре в филармонии собралось больше тысячи человек. Люди приходили в надежде укрыться от обстрелов. А еще потому, что пошел слух, что здесь есть какая-то еда (в первые дни волонтеры принесли нам ящики с печеньем и воду), а еще есть врач. Многие приходили с осколочными ранениями, кровотечением. Кто-то с высокой температурой и пневмонией (ковид тогда еще тоже, к сожалению, никуда не делся).
Для того, чтобы оказать этим людям помощь, мне нужны были лекарства, которых в филармонии, естественно, не было. Поэтому мы с двумя отчаянными ребятами ходили их искать в разбомбленных аптеках. Заходили через разбитые витрины и складывали в одеяло все, что видели. Так я нашла шприцы, хирургические инструменты, шовный материал и множество других необходимых вещей. В моей импровизированной амбулатории появились кое-какие препараты. А мой приемный пункт был прямо там, на полу в гардеробной. Там лечили, там же и зашивали раны… Там же я и спала со своими внучками.
Не менее сложной задачей было добыть еду и воду. Ирина вспоминает, что каждый приносил то, что смог найти — в разбомбленных домах или просто на улице. Из мучного были разве что лепешки из муки с водой, пожаренные на решетке, которых хватало только на детей. Воды, которую удавалось добыть, катастрофически не хватало, поэтому каждому полагалось не больше 200 миллилитров в день.
«Были разные ситуации — иногда что-то из серии «чтобы не плакать, мы смеялись»
Из-за отсутствия воды в здании филармонии с первых дней была антисанитария, следствием которой стали острые инфекционные заболевания
— В филармонии всего один туалет, и при полном отсутствии воды он был уничтожен в первые часы, — говорит Ирина. — Зайти туда было невозможно. Люди много дней не мылись, и не могли даже помыть руки. Когда ко мне стали обращаться мамы, у детей которых началась диарея, я поняла, что, если не решить этот вопрос, мы, не дождавшись бомбардировки, погибнем от инфекционных заболеваний. В результате мужчины вырыли за пределами филармонии выгребные ямы, чтобы люди могли справлять свои потребности туда.
Но самое страшное началось после того, как в филармонию стали поступать дети из разбомбленного россиянами роддома.
— Однодневные младенцы с прищепками на пуповинах, — вспоминает Ирина. — И их мамы с послеродовыми кровотечениями, без молока. Откуда взяться молоку, если женщина не ест, не пьет, а на роддом сбросили авиабомбу? А сколько может прожить новорожденный без еды? Таких деток у меня было трое. Я добывала молоко всеми правдами и неправдами. Нагло выменивала у местного населения. Например, приходил кто-то из близлежащих домов за лекарством или едой, а я спрашивала: «Что вы можете дать взамен?» «А что нужно?» — спрашивали люди. Я отвечала, что нужно все. Помню, одна бабуля принесла молочную смесь, которую нашла в чьем-то разбитом доме. Ею из пипетки я кормила этих младенцев. Обрабатывала им пуповины завалявшимся в рюкзаке дочери карандашом-зеленкой…
Так же удавалось добывать и некоторые лекарства. Помню, как в филармонию пришли двое мужчин и сказали: «У нас есть инсулин. Меняем его на еду. Дайте что-нибудь поесть». Для многих людей инсулин — это жизнь. Не уколол один раз — все. А если уколол, нужно покушать. А покушать нечего…
Жизнь раненых зависела от того, как быстро я окажу им помощь. Людей с очень тяжелыми ранениями я оперировать не могла — у меня не было для этого ни оборудования, ни условий — провести сложную операцию на заплеванном полу в филармонии невозможно. Таких я отправляла в больницу, где врачи под бомбардировками оказывали помощь и взрослым, и детям.
Отдельным испытанием было психологическое состояние сидевших две недели под бомбежками людей.
— 1200 человек. Это масса людей, и она трудноуправляемая, — говорит Ирина. — Люди в состоянии стресса, напуганы. Много детей, пожилых людей с хроническими болезнями. Многие с кошками, собаками, попугаями, морскими свинками… Люди не бросали животных, они оставались людьми до конца… С кем-то нужно было просто побеседовать, кому-то дать таблеточку «от стресса». Чаще всего эта таблеточка была совершенно бесполезной. Но я убеждала: «Выпейте, и все будет хорошо». И это работало — эффект плацебо никто не отменял. Иногда советовала коньяк и черный шоколад. Но так как не было ни того, ни другого, давала гематоген.
Были разные ситуации — иногда что-то из серии «чтобы не плакать, мы смеялись». После того, как на улице вырыли выгребные ямы, которые служили нам всем туалетом, пришел мужчина и спросил: «Есть ли что-нибудь от стресса?» Сказал, что зашел в туалет и, пардон, только присел, как прямо над головой пролетел огромный осколок. «Если бы я в тот момент встал, я бы там и остался», — рассказал. Я сказала, что могу порекомендовать только спирт и огурец. Или помню, пришла ко мне бабушка: «Доктор, моя кошка уже три дня не ест. Сделайте что-нибудь. Может, покормите ее из шприца?» На фоне всего того, что с нами в этот момент происходило, это просьба с трудом укладывалась в мою трезвую врачебную голову.
«Внучки просили: «Бабушка, дай хлеба. Мы не хотим голодать»
— Как вам самой удавалось сохранять спокойствие?
— Я была собрана и сконцентрирована на работе. Наверное, дали о себе знать 40 лет, которые проработала в операционной. Бояться было некогда. Работа отвлекала меня от этой ужасной действительности. Многие говорили о том, что, быть может, это их последний день, что живыми они отсюда не выйдут. Но я и не думала погибать. От меня зависело слишком много людей.
19 марта, когда Ирина с семьей все же покинули Мариуполь, уехало много укрывавшихся в филармонии людей. Уезжать под обстрелами было страшно, но оставаться — еще страшнее. После того, как в дом напротив здания филармонии попал снаряд, стало понятно, что филармония будет следующей.
— В этот раз никто уже не ждал никаких гуманитарных коридоров, — говорит Ирина — Люди просто прыгали в машины и ехали. Вражеские самолеты уже кружили так низко, что мы понимали — они нас видят и могут сбросить бомбу в любой момент… По дороге мы нарвались на вражеский блокпост. Рашисты пугали, что дорога на Запорожье заминирована и мы подорвемся. Детям в дороге стало плохо… В те дни россияне расстреляли много таких колон автомобилей, как наша. И мы понимали, что с нами может произойти то же самое. Но ехали дальше… В Запорожье впервые за три недели увидели хлеб. И даже через несколько недель, когда мы уже были во Львове и могли купить разные продукты, внучки просили: «Бабушка, дай хлеба. Мы не хотим голодать».
Мне невыносимо больно было уезжать. Я до последнего хотела остаться — ведь в филармонии еще были люди, и я могла им понадобиться. Уехала только ради своих внучек — когда дочка сказала, что сама никак не справится с детьми, одна из которых — инвалид. Но меня до сих пор не отпускает чувство вины.
Я постоянно думаю о тех, кто остался. Думаю о любимом Мариуполе, в котором прошла вся моя жизнь и который сейчас полностью уничтожен. Уверена, что мы пострадали только за то, что мыслим не так, как хотелось бы оккупантам. Говорим на понятном им языке, но думаем совершенно иначе — и они не могут нам этого простить. Думаю, именно поэтому русские с такой звериной ненавистью уничтожают гражданское население. Поэтому у нас забрали наш город, здоровье. У многих жизнь. Сколько погибло врачей. Они до последнего находились в операционных, оказывали помощь людям. Они не ушли, даже когда русские начали прицельно бомбить больницу. Они все погибли. Я каждый день думаю о каждом из них. Это рана, которая не заживет никогда.
Читайте также: «Трупы на деревьях и на земле, куски человеческой плоти, братские могилы», — врач-интерн об аде в Мариуполе
Фото предоставлены Ириной Дагаевой
В заголовке: стоп-кадр видео
1130Читайте нас в Facebook
