«Свое зверское нутро россияне просто скрывали»: журналист-расследователь Станислав Ясинский о неизбежности российско-украинской войны

«Иногда бывает очень страшно»

— Что вы чувствуете сейчас, когда большая война длится уже 14 месяцев?

— Есть понимание того, что нужно дойти до конца. Уже нет иллюзий, что это будет быстро, но есть осознание, что нужно расставить все точки над «i». Я не военный, а простой журналист, поэтому выполняю свою работу.

— Когда начиналось полномасштабное вторжение, было ли у вас ощущение, что это надолго?

— Тогда, скорее всего, было состояние ступора, ведь мы все понимали, что полномасштабная война возможна, но не верили в это. Осознание пришло в то время, когда в небе начали летать ракеты и взрываться у нас в Василькове. Если честно, в первые дни я вообще не мог анализировать происходящее. У меня хватило сил только на просмотр информации и хаотические попытки что-либо делать. Я отвез свою семью на запад, в Черновцы, потом поехал в Луцк. Там формировалась резервная студия «1+1», и я начал работать. Без условий, которые нужны телевизионным журналистам. Мы буквально на коленках стали делать то, что сейчас называется общенациональный марафон «Єдині новини».

— Вы оказались в самом аду — Васильков бомбили с первых минут вторжения. Каким было ваше 24 февраля?

— Отлично это помню. У меня 23 февраля день рождения, вечером я почувствовал что-то очень тревожное. Поехал, заправил машину, взял с собой канистру бензина. Когда услышал первые взрывы, то понял, что началось. Я живу в трех километрах от аэродрома и где-то в 4 часа утра услышал первую авиацию, ракеты. Сразу велел семье собираться. Мы все накануне видели выступление путина, но, конечно, была надежда, что удастся избежать полномасштабного вторжения. Помню, что на сборку чемоданов у нас ушло где-то 2,5 часа. Был ступор из-за постоянных близких взрывов, поэтому даже двигаться быстро не получалось. Мы собрались и поехали в Киев, чтобы собрать моего сына от первого брака — он тогда был со своей мамой. Но Киев был перекрыт и удалось вывезти его только вечером того же дня. По дороге мы видели тучи дыма над нашим аэродромом.

— Когда у вас произошло принятие ситуации?

— Вечером 24-го уже в Черновцах я увидел наши новости. Коллеги работали абсолютно самоотверженно — нужно было возвращаться и мне. Были сомнения — вернуться на работу или идти сразу в военкомат. Но уже на следующий день получил приказ ехать в Луцк. Когда с Максимом Сухенко (журналист «Єдиних новин». — Авт.) приехали в резервную студию, стало ясно, что все удалось сберечь. Наше место было там, мы были нужны — это нас как-то заземлило. Это было где-то 26 февраля. Первые месяцы было очень тяжело. Половина работы шла из Киева, половина — из Луцка. Я вернулся в столицу примерно в начале лета, а моя семья чуть позже.

Читайте также: «Людей били током, железными палками и надевали на голову пакеты»: военный Дарья Литовченко о работе в освобожденном Херсоне

РЕКЛАМА

— Не страшно ли сейчас находиться в Василькове?

— Мы регулярно слышим работу ПВО, и уже нет такого ощущения, как было раньше, когда не понимаешь, что происходит. Пришло привыкание. Конечно, иногда бывает очень страшно. Но нет уже депрессивного переживания, шока. Мы просыпаемся от взрывов, а потом засыпаем дальше. В нашем доме нет подвала. Я надеюсь, что это частный сектор и здесь безопаснее.

«Отрезали носы и уши и отпускали, чтобы народ видел»

— Когда вы начали снимать исторический проект?

— Сначала появились блоги. Это такой формат, который мы придумали в начале полномасштабной войны. Разговорными студиями занималась наша редакция в Луцке, ведь здесь не нужны ни архивные материалы, ни монтажные студии, особенно когда есть возможность выходить в прямой эфир и связываться с гостями онлайн. Тогда я стал предлагать именно исторический контент, понял, насколько мы мало о себе знаем. Когда начал делать блоги, очень быстро стало понятно, что за пять минут не успеваешь рассказать историю какого-то вопроса. Оттуда и пошло название проекта — «Історія питання». Скажем, «Военный плен» у нас начинается временами каменного века. В первом сезоне мы сделали четыре фильма, и сейчас идет подготовка ко второму сезону.

— Что для вас во время работы над ними стало довольно неожиданным?

— У меня появилось понимание того, что это все уже было, времена невероятной жестокости позади, человечество понемногу отказывается от вещей, которые негуманны в процессе ведения войн. Но если взять россию, то, кажется, они берут самые ужасные случаи из учебников истории и воспроизводят их сейчас, в 21-м веке.

— Вы нашли объяснение, почему так происходит?

— Они всегда проводили не войны, а карательные операции против народов, входивших в состав империи. Просто методически уничтожали цвет нации этех народов.

— Можно ли как-то спрогнозировать, что будет с россией дальше?

— Это очень трудно. Мои друзья, которые сейчас воюют, говорят: «Мы стоим на Харьковщине, на реке, а за рекой уже россия. Каждый день мы видим, как летят С-300. Мы стоим на границе Украины с россией и что дальше?» Без полного проигрыша россии, без ее военного поражения эта война не закончится — они будут продолжать терроризировать приграничные области или будут ракетами обстреливать украинские города. Даже если мы подпишем с ними мир, они все время будут готовиться к новому наступлению. Мне кажется, что это должна быть какая-то военная и гуманитарная операция по Победе над россией. Это гибридная война против россии, и она должна вестись всем миром, и не только путем снабжения нас оружием.

— Чтобы в конце концов от россии осталась одна москва…

— Да, сначала должна быть эта военная Победа, а потом уже нужно понимать, где россия, а где порабощены народы. Это, кстати, слова историка из Львова, которые мне очень понравились. Денацификация Германии продолжалась более 40 лет, и она не закончилась до сих пор. Нацификация там продолжалась с 1933 года, то есть с прихода к власти Гитлера. Нацизм просуществовал 12 лет. С прихода путина в россии прошло почти 22 года. Скоро будет 10 лет, как идет война. У нас и у них уже выросли дети, которые не помнят мир без войны. Должно пройти не менее 80 лет, и должен быть обязательно военный трибунал, который расставит все точки над «і». «Нюрнберг 2.0».

Читайте также: «Не исключаю, что мне придется взять оружие»: военкор Анна Калюжная о поездках в Бахмут

— Один из ваших фильмов называется «Военный плен», и мы знаем, как россияне обращаются с пленными. Откуда у них такая зверская жестокость?

— Это также из истории карательных операций россии. Чтобы пугать своего противника, не нужно быть гуманными к пленным, нужно отрезать носы и уши, как москва сделала с новгородцами. В 1471 году началась война между Новгородской республикой и московским княжеством, потому что новгородцы просили, чтобы их приняли в Великое княжество Литовское. Москва, услышав об этом, пошла войной на Новгород. Новгородское войско проиграло, а попавшим в плен отрезали носы и уши и отпускали, чтобы народ видел. Сейчас они действуют подобным образом, пытаясь нас запугать.

— То есть жестокость у них в крови?

— Да, карательные операции россии продолжались в течение 500 лет. У них всегда было зверское нутро, его просто скрывали от внешнего мира.

— У вас есть прогноз, как долго еще продлится война?

— Я боюсь делать какие-то прогнозы, буду ждать, что они сбудутся, и это будет отбирать силы. Наша задача сейчас — просыпаться и что-то делать для Победы. У каждого украинца, который находится как под обстрелами, так и в мирных регионах, хоть раз в день должна возникать мысль: «А что я сделал, чтобы ускорить нашу Победу?»

Проект «Репортеры на войне» создан при участии CFI, Французского агентства по развитию СМИ, в рамках проекта Hub Bucharest при поддержке Министерства иностранных дел Франции.

Ранее военкор Анастасия Волкова, на глазах у которой сгорел ее дом, рассказала о работе в Луганской области.

2607

Читайте нас в Facebook