«На фронте не до политики, там идет рутинная работа по уничтожению врага», — военный обозреватель Богдан Мирошников

«Нельзя говорить, что мы стали воевать хуже»

— Богдан, к большому сожалению, наши Силы обороны отступают почти на всех направлениях. Идут ожесточенные бои. Пройдемся по горячим точкам, которые у всех на слуху?

— Сейчас самые горячие точки — это остатки Кураховского или уже Константинопольского направления, если правильно говорить. Уже оккупированы села Дачное и Андреевка. От Зеленовки мы отошли. Враг сейчас проник в Улаклы и Константинополь, и там назревает большая беда.

Второй самый горячий участок это Часов Яр. В этом городе основная застройка сконцентрирована на севере — где центр и огнеупорный завод. Все это почти утрачено. Но есть еще южная часть, она достаточно растянута, и там можно еще некоторое время стоять. Сколько? Трудно сказать. Может быть, и две недели, и три месяца. Все зависит от того, какие ресурсы выставит против нас враг. Пока не вижу массовой передислокации туда, например российских высокомобильных подразделений. Поэтому это направление как вспомогательное сейчас.

Купянщина — это наша беда. Почему? Потому что как враг был вынужден снять подразделения с Купянского направления, когда мы начали Курскую операцию, так и мы — оттуда же, чтобы защитить Покровск. В таких условиях у нас не хватает сил, потому такое и происходит.

На юге, если брать Херсонщину, идет медленная тягучая борьба за острова, которые находятся между двумя берегами. Все остальное — контрбатарейное противостояние и перестрелки артой с берега на берег с обеих сторон. Больше там ничего такого не происходит. То есть ситуация стабильная, очень условно говоря.

На Запорожье, направление Каменское — Кушугум, тоже довольно стабильно. Там мы существенно снизили потенциал врага, поэтому сейчас идет позиционная борьба с минимальным количеством штурмов с обеих сторон.

А на Курщине стало интереснее, потому что мы поймали врага на ротации справа от Суджи и сделали небольшой вклин (не прорыв!) глубиной до 4,5 километра, пройдя фактически между нашей и их линиями обороны. В целом на Курщине идут маневренные бои. Во время таких боев, как правило, первые линии достаточно оттянуты от актуальной линии боестолкновения. Потому можно считать, что мы взяли буферную зону и уже подобрались к их линии обороны. На левом фланге, то есть в направлении реки Сейм — поселка Коренево и дальше, также есть наше вклинение, как и на правом фланге, но глубиной до 700−800 метров, не больше.

Не думаю, что нам в дальнейшем удастся реально прорваться. Но отбить немного территории, там закрепиться и построить уже какую-то стабильную линию — можно.

Читайте также: «Жаль будет, если мы все здесь просто погибнем», — журналист Евгений Спирин, служащий санитаром в стабпункте

— Очень тревожная и шаткая ситуация, если честно. Есть ли надежда, несмотря на это все, стабилизировать фронт?

— Конечно. Если брать общую картину, то у нас есть надежда не только стабилизировать фронт, но и отбивать что-то. Мы можем улучшить свое тактическое положение.

— Каким образом?

— Понимаете, в чем парадокс? Можно считать, что силы и средства у нас есть. Однако у врага очень много резервов, с которыми он пошел в эту наступательную кампанию летом 2024 года. То есть нам нужно окончательно выбить эти резервы и как можно больше брони, чтобы снизить их наступательный потенциал до такой степени, чтобы они не могли идти вперед.

— Простите, но у них почти бесконечные человеческие резервы, да и железа хватает.

— Поскольку в россии не объявляли новую мобилизацию, там есть определенный предел, после которого они уже не смогут быстро восполнять потери. А скрытая мобилизация их не покрывает. Она им дает где-то 25−30 тысяч личного состава ежемесячно, это больше половины поступления на фронт. Если брать с контрактниками, может быть и 40−45 тысяч, но на контракты набирают сейчас очень слабо — почти кончились добровольцы идти воевать за деньги. Поэтому тенденция идет на убыль.

— Вы начали ездить на фронт еще с 2014-го, многое видите своими глазами. Некоторые утверждают, что потенциал россиян за эти три года существенно сточился. Это правда?

— Считаю, что у них вся эта история происходит волнообразно. Когда они начали полномасштабное наступление, бросили на нас подготовленные подразделения, потом начали привлекать резервы. Хотя были вынуждены бежать с севера (это было сделано во избежание разгрома), однако позже, к сожалению, добились существенных успехов на Донбассе и Харьковщине.

После этого была наша Харьковская операция, которая показала, что они впервые сильно ощутили проблемы со своим потенциалом и резервами. Потому и объявили мобилизацию, чтобы компенсировать потери. Подготовка мобилизованных продолжалась почти до конца 2023 года. Весной 2024-го они окончательно завершили формировать новые подразделения и соединения, первые из которых пошли в наступление на Авдеевку 10 октября 2023 года. Именно с этого времени они наступают.

Но в этом наступлении были паузы. Например, между апрелем и июлем, когда они окончательно ввели на фронт последние вновь созданные подразделения, которые были сформированы, еще основываясь на этой мобилизации 2022 года. Плюс скрытая мобилизация, плюс контрактники. То есть таким образом и пошли активно штурмовать и прорывать наши линии обороны.

Что касается того, что происходит сейчас, можно очень осторожно сказать, что россияне начали сдуваться. Эти процессы у них пошли. Однако примерно через месяц-полтора они планируют еще одну волну мощных широкомасштабных атак, чтобы ударить с такой же интенсивностью, как это было в ноябре. Сейчас они накапливают ресурсы — берегут и технику, и снаряды, с которыми у них существенный дефицит. Ибо Северная Корея не резиновая. Она не может полностью удовлетворить их потребности.

— Что происходит с северокорейскими солдатами? Где они? Сколько из них? Сколько погибло?

— Сначала их было от 12 до 16 тысяч. Погибших около трех тысяч и около шести тысяч тяжелораненых. Легкораненых не так уж много. Все видели их тактику ведения боя, как они в чистом поле строятся и идут в атаку. В таких условиях, если кто и выживает, то это будут тяжелые «трехсотые».

После того, как они получили на орехи, их отвели на третью линию. Затем на несколько дней вообще в оперативный тыл — Орел и Курск — для восстановления. Теперь они вернулись на третью линию, к ним пришло небольшое пополнение. Ожидаем, что они будут наращивать собственную группировку до 15−20 тысяч личного состава.

Читайте также: «Мы отдаем жизни за будущее наших детей. Однако таких, как мы, уже почти нет. Мы заканчиваемся, к сожалению», — подполковник ГУР Андрей Савенко

— Это басня или нет, что россияне на фронте используют ослов?

— Нет. Во-первых, мы видели фотки, а во-вторых, — комментарии должностных лиц русни, которые заявляли, что ослы на фронте — это нормально. Сначала это было на Курщине, а затем в Донецкой области. Где-то в глубоких тылах. У них же в основном на третьей линии кто стоит? «Кадыровцы». Вот они и берут с собой тех, кто им по духу ближе.

— Обе стороны обрели за это время колоссальный опыт. Недавно прочла в соцсетях чью-то реплику, в которую не хочется верить. Что россияне по сравнению с 2022 годом стали воевать лучше, а мы — хуже. Это соответствует действительности?

— Абсолютно нет. Нельзя говорить, что мы стали воевать хуже. Объясню почему. Мы все одиннадцать лет воюем ограниченными ресурсами. Последние полтора года эта проблема обострилась. Тогда мы осознали, что нужно совершать определенные вещи вроде формирования стратегического резерва (речь о 150-х бригадах). Его сформировали, однако отправили туда, где горячо, хотя лучше было б адаптировать на более спокойном участке, чтобы ребята обрели опыт.

К примеру, 151-я бригада попала сразу на оборону железной дороги в районе Прогресса. Они его потеряли очень быстро, затем держали Новогродовку, но отошли оттуда буквально через два дня, поскольку не были адаптированы нормальным образом к столь интенсивным боевым действиям. Командиры должны помнить, что это все же мобилизованные. Затем эти подразделения отвели на другой участок. Сегодня они уже показывают нормальные результаты. Как и 155-я, и 157-я бригады. Это уже не набор рандомных стрелковых батальонов, не знающих, что им делать, а достаточно серьезные соединения, которые способны выполнять серьезные задачи.

То есть у нас были провалы из-за некорректного использования стратегического резерва. А когда они накладываются на то, что у русни идет стратегическое наступление, и они вообще не считают свои потери, то, конечно, в таких условиях возникают существенные проблемы. Но на самом деле у нас мало вариантов было в тот период.

«Те изменения в армии, которые начинаются, принесут результат»

— Вы ежедневно общаетесь с военными. О чем сейчас говорят ребята в окопах? Волнуют ли их переговоры, к которым все идет?

— Все разговоры о переговорах на первой и второй линии воспринимают с иронией. Типа «какие там переговоры, когда враг активно наступает и может позволить себе сжечь целую роту в борьбе за один наблюдательный пункт». А вот чем дальше от «нуля», тем таких бесед больше. Хотя все говорят: «Наше дело — выполнять задачи».

Что касается усталости, то в последнее время немного пофиксили систему отпусков. Большинство военных, с которым общаюсь, уже имеют возможность поехать домой. Конечно, не хватает времени на полноценное восстановление, но есть хоть какая-то передышка.

И мобилизованные втягиваются постепенно. У них уже пропадают пессимистические настроения типа «да мы здесь непонятно насколько, все плохо, все зря». Они более спокойно относятся ко всему. Единственное, что каждого реально тревожит, это семья. Однако, к сожалению, довольно часто семьи распадаются. А вообще, на фронте не до политики. Там идет рутинная работа по уничтожению врага.

Я по специальности политолог, всегда интересовался историей войн. Сейчас вижу параллели с тем, что было накануне Курской дуги в 1943 году. Немцы тогда проиграли Сталинград, однако начали наступление на северо-востоке, создав выступы в Орле, Брянске, Белгороде и Харькове. По сути, борьба шла таким образом, что кто первый начнет наступать, тот и проиграет. Так оно и вышло. Поскольку немцы вообще сначала рассматривали вариант, когда они отойдут по Днепру, закрепятся, истощат советские войска и затем перейдут к стратегическим контрнаступательным действиям. Если бы они так поступили, вероятно, история Второй мировой сложилась совсем по-другому.

Фюрер не хотел ничего слышать об обороне. Поэтому немцы пошли в атаку, чем, конечно, воспользовались советские войска. Они сначала разбили наступление немцев и затем перешли к стратегическому контрнаступлению, которое потом уже не останавливалось.

Если сейчас посмотреть на Покровско-Торецко-Часовярское направления, то это даже на карте очень напоминает те события. У врага есть несколько выступов и они пытаются с них дальше продолжать двигаться вперед. Но они рано или поздно выдохнутся, и мы сможем эти выступы, во-первых, срезать, во-вторых, заставить их перейти к стратегической обороне, которую они могут и не вывезти, учитывая их потери, особенно в технике, и возможности по производству боеприпасов.

Я читал интервью с генералом Муженко, которое вышло в декабре. Он говорил, что в 2023-м не нужно было наступать на Токмак и Мелитополь. Он на тысячу процентов прав. Если и нужно было где-то наступать, то явно не там, где враг развернул свои стратегические резервы и готовился к наступлению на Запорожье. А мы пошли им навстречу, что привело, к сожалению, к ожидаемым результатам. Конечно, силы были очень неравными, мы существенно потеряли резервы, которые только сейчас снова наращиваем. Но уже как случилось.

— По стране покатилась волна нападений на ТЦК. Как ребята относятся к этим случаям?

— Очень отрицательно. Я тоже. Ибо это оказывает непосредственное влияние на нашу обороноспособность и выполнение стратегических задач. Кто будет комплектовать войско, если не будет ТЦК? Рекрутинговые центры? Некоторые считают, что нужно ликвидировать ТЦК и все отдать на рекрутинг. Но это утопия. Если мы сейчас не видим больших очередей в такие центры, их уже и не будет.

Если говорить о бригадах, которые долго находятся на переднем крае, конечно, они побиты, и у них некомплект может достигать просто страшных цифр. Поэтому ТЦК должны работать.

Читайте также: «Некоторые уже воспринимают войну, как песок в постельном белье, который мешает спать и спокойно жить», — писатель Артем Чех

— А какое отношение в войсках к позорным судам над генералами? Это очень серьезная проблема. Каждый командир теперь опасается оказаться на их месте.

— Если честно, военным преимущественно все равно. У них нет времени об этом думать. Они ведь не сидят постоянно в соцсетях, поэтому часто и не видят этих новостей. Кто-то может возмутиться, кто-то сказать типа «это все политика, а я должен выполнять свою работу».

Хотя страх, что такое может произойти с ними, есть. Ибо все три года полномасштабного вторжения офицеров среднего и низшего звеньев постоянно пугали, что если они не выполнят определенную задачу, то будет проведено служебное расследование, а может и возбуждено уголовное дело. Сейчас, когда сняли некоторых, кто активно таким занимался, стало немного лучше. Мы ведь понимаем, что, когда аргументов у командующего уже нет, ему остается только пугать подчиненных. А почему нет аргументов? Либо их в принципе нет, либо он вообще не знает, что делать.

— Все чаще читаю в соцсетях, что на фронте хаос.

— Одной из причин является то, что в армии нет структурных изменений. Мы объявили, что будем переходить на корпуса. Надеюсь, что это решит проблему. Но когда это произойдет? Думаю, в следующем году, может быть, в конце этого. Это масштабный, очень серьезный и очень долгий процесс. Кроме проблемы с комплектацией, еще нужно поставить правильных людей в штабы и на руководящие должности. То есть это такой стратегический менеджмент, который никогда быстро не происходит. У нас только сейчас почистили войско от неэффективных генералов, отвечавших за фронт. Эта история полтора года продолжалась.

— Фамилии можете назвать?

— Содоль, Москалев, Луценко и компания.

— Какие картинки этой войны запомните на всю жизнь?

— Я был в селе Богдановка, это возле Часова Яра, прежде чем его захватили орки. Никогда не забуду, как местные жители собирали урожай на огородах. Очень сюрреалистическая картина: вот буквально в километре ад, к ним прилетает все, что можно, а они возятся на земле. Большинство не хотело уезжать. Люди считали, что они никому не нужны.

Никогда не забуду, как выглядел Бахмут в последние дни, когда наши войска ушли оттуда и закрепились буквально в двух километрах. Я сам из Горловки. В Бахмуте часто бывал в детстве, хорошо знаю этот город.

Из недавнего. Бойцы одной из наших спецслужб взорвались на собственном дроне. Тот взлетел, но упал, потому что там не сработал таймер. Такое иногда, к сожалению, случается. Один боец остался без руки плюс задело глаз. Когда они ехали в медэваке в госпиталь, то говорили медикам, что «мы хотим уже на следующей неделе вернуться, это наша главная задача». Однако оказалось, что у них проблемы немного серьезнее, чем они думали. А у того бойца обломок прошел буквально в двух сантиметрах от сердца. Это просто чудо.

— Каждое утро смотрю на карту. Реальность ужасает.

— А если учесть, что эта карта не самая актуальная, то есть еще немного хуже будет по факту, потому что не все изменения можно публично отражать сразу, то, конечно, не до оптимизма. Однако мы все же начинаем отслеживать свет в конце тоннеля. Считаю, что ВСУ способны остановить врага стратегически, потом еще дать ему на орехи и силой отжать определенную часть территории.

Я не уверен, что мы сможем отбить всю территорию, хотя декларируем это. Но все может измениться. Война — вещь очень динамичная. Одна-две-три операции типа Харьковской 2022 года могут существенно изменить баланс сил и перехватить инициативу.

Наши стратегические шансы на самом деле никуда не исчезли, несмотря на то, что сейчас происходит. Просто нужно еще больше работать и меняться, потому что без изменений ничего не будет. Начинающиеся изменения в войске принесут результат. Самое главное — потом идти до конца и дожимать агрессора.

Читайте также: «Мы не сможем победить с тем подходом к войне, который мы видим сейчас», — Герой Украины Василий Бурмеч

650

Читайте нас в Facebook