«Пока российская армия диктует нам условия, но не считаю, что пора констатировать факт, что Украина проигрывает», — Виктор Муженко

«Сохранить государство можно только тогда, когда враг получит поражение на поле боя»

— Виктор Николаевич, Украина стоит на краю пропасти. Ставки постоянно растут. В марте 2023 года в интервью «ФАКТАМ» вы сказали, что «у нас есть все возможности и все шансы разгромить россию на поле боя». За это время многое произошло. Не изменили свое мнение? Есть ли у нас теперь, после потери ключевых Авдеевки, Бахмута, Угледара и т. д. и когда из последних сил держатся Торецк, Покровск и Часов Яр, эти шансы? Мы ежедневно видим на карте, как продвигается враг.

— Для нас однозначно не стоит вопрос о полном разгроме российской федерации и проведении парада на Красной площади. Но мы должны понимать, что война — это долгий процесс. Российско-украинское противостояние длится одиннадцатый год. Первый этап широкомасштабной агрессии Украина выиграла, сдержав россиян на тех рубежах, какими они практически являются сегодня. То есть продвижение за эти почти три года не столь значительное, если считать не количество сел, а проценты территории.

Как бы там ни было, а я не считаю, что уже пора говорить о том, что Украина проигрывает. Были периоды успехов и периоды определенных поражений. В настоящее время российская армия владеет инициативой. То есть она нам диктует условия. Да, ее успехи тактические. Однако из нескольких десятков таких тактических успехов складывается общее впечатление успешного продвижения по территории Украины. Но еще раз повторю, что не считаю, что есть необходимость ставить какую-то точку в этих событиях.

Что касается шансов победить на поле боя, считаю, что они у нас были и сохраняются до сих пор. Как бы ни выглядела эта ситуация со стороны, как бы кто ее ни комментировал в отечественных и зарубежных масс-медиа. У Украины есть шансы одержать Победу. А какое у нас понимание Победы в противостоянии с таким могущественным врагом? Мое мнение — это сохранение Украины как субъекта международного права и суверенного государства и его Вооруженных Сил.

— Простите, неужели вы предполагаете, что мы не сохранимся как государство?

— Я исхожу из того, что путин поставил для себя цель уничтожить нашу государственность. Сегодня не просматривается именно такое завершение этой ситуации. Хотя серьезная угроза утраты государственности есть. Многое зависит от нас. Сможем ли мы сплотиться и консолидироваться? Сможем ли дать достойный отпор россии? Сохранить государство можно только тогда, когда враг получит поражение на поле боя. Полагаю, что у нас шансы были и есть. Именно армия как государственная структура сейчас лучше всех демонстрирует наибольшую сплоченность, понимание и осознание своей миссии.

— Однако людей в армии не хватает. Оружия не хватает. Непонятно, какая будет политика со стороны Штатов. Без их помощи шансы очень плохие.

— Мы рисуем пессимистический сценарий, что нам сразу откажут в помощи, что новая администрация Соединенных Штатов резко развернет курс поддержки Украины на 180 градусов или вообще будет давить на нас ради каких-то договоренностей. Почему мы именно так воспринимаем эту ситуацию? У Соединенных Штатов всегда есть свои национальные интересы. Не думаю, что в этом списке стоит поражение или сдача Украины. Причем при любой администрации. Потому что это однозначно не на пользу ни Америке, ни мировому сообществу вообще. Плюс еще есть Европейский Союз, который стремится нам помогать и делает это. Однако хотелось бы, чтобы делал еще лучше.

Для Штатов это не только репутационная история, но и потеря соответствующих рычагов влияния на общемировую ситуацию, если они потеряют Украину. Ибо тогда получится, что цивилизованный мир и, в частности, Штаты как его лидер не смогли обеспечить соблюдение норм международного права. После этого агрессор захочет идти дальше. Возможно, в Тихоокеанском, Азиатском, Центрально-Азиатском регионах и на Ближнем Востоке.

Сейчас ситуация очень быстро меняется. Не думаю, что в чьих-то интересах усиление россии путем полной сдачи Украины и удовлетворение промежуточных аппетитов кремля. Потому что после завладения Украиной эти аппетиты разыграются. В их помыслах еще есть балтийские страны, есть вопросы влияния на страны бывшего Варшавского договора. И вообще в свое время путин заявлял о едином экономическом пространстве от Владивостока до Лиссабона, то есть практически про весь европейский континент.

Потому не думаю, что в чьих-то интересах нас бросить. Возможно, возникнет вопрос ограничения помощи или оказания ее по каким-либо другим принципам. Возможно, это будет ленд-лиз с последующей его оплатой. Возможно, кредиты на каких-то других условиях. Это все возможно. А как будет осуществляться, Бог его знает.

— Какие ошибки совершили наши власти и военное руководство за два с половиной года великой войны? В чем они просчитались? Каких проблем можно было избежать?

— Очень легко указывать на определенные ошибки, не принимая непосредственного участия в процессах организации этого сопротивления, или стоя в стороне и наблюдая со стороны все события. Это всегда субъективный взгляд. Но есть некоторые события, которые происходили на моих глазах и в которых я лично участвовал.

Считаю одной из ошибок первого этапа вторжения проведение переговоров. Когда буквально в первые дни начали обсуждать с россиянами условия завершения процесса, в том числе путем возможной оккупации определенной части Украины, причем вообще без каких-либо гарантий. Думаю, что таким образом была продемонстрирована слабость украинской позиции.

И это произошло в тот момент, когда россияне растерялись от той неожиданной жесткой встречи, которую им организовали Вооруженные Силы Украины и украинское общество. Это был до сих пор не оцененный патриотический подъем на уровне не только отдельных людей, но и целых общин. Примеров очень много. И на Черниговщине, и на северной Киевщине, и на северной Житомирщине, и на Харьковщине, и на юге. Россияне не ожидали такого. Они надеялись на бравурные марши, цветы, аплодисменты и хлеб-соль.

Однако этого не произошло. И тут им, растерянным, было предложено обсудить условия прекращения боевых действий. На мой взгляд, это очень быстро создало у них впечатление, что власти Украины начали прогибаться из-за этой агрессии. Кстати, прогнозируемой, но почему-то неожиданной. Это первое.

Читайте также: «Как только закончится война и историки получат доступ к определенным документальным источникам, многие легенды просто будут разрушены», — Виктор Муженко

Второе. Первоначально было стихийное движение сопротивления. Децентрализованность действий, предоставление широких полномочий командирам низшего звена и невмешательство старшего руководства в их решения позволяло им маневрировать своими силами и средствами. И эта децентрализованная хаотичность и асимметричность действий показывали результативность в боях. Однако децентрализованное командование требует дисциплинированной инициативы.

Эта хаотичность тогда воспринималась. Но в дальнейшем это уже привело к определенному дисбалансу в системе управления и управляемости процессами. К примеру, неконтролируемый и непонятный мне отход на территории Луганской области — оставление Станицы Луганской, оставление Счастья с невзорванным мостом. Почему это случилось? Там не было такой угрозы, был большой барьерный рубеж (река Северский Донец), который мог бы сдерживать довольно долго российские подразделения, однако пункты управления были перемещены в тыл на десятки, а иногда сотни километров. Не во всех случаях это диктовалось, по моему мнению, обстановкой.

Третье. Тогда же был хаос в системе мобилизации. Принимали всех подряд, без разбора. И была пересортица: специалиста по РЭБ могли отправить в пехоту, а специалиста по пехоте — в часть связи. Путем уже внутреннего перемещения каким-то образом из этой ситуации выходили.

То, что в то время был постоянный наплыв людей, создало проблему на будущее. Потому что некоторые командиры вообразили, что человеческий ресурс неисчерпаемый, и поверхностно относились к планированию своих действий, не понимая того, что количество населения у нас ограничено, что произошла колоссальная миграция населения, что будет много непригодных к службе. То есть что наступит такой период, когда пополнение армии станет проблемой.

На стихийную мобилизацию влияли разные факторы. Людей брали, лишь бы восполнить количественную потребность воинских частей. Даже с превышением этой потребности, чтобы этих добровольцев распихать. К чему это привело? В 2016 году после создания командования Сил специальных операций был заведен специальный учет специалистов дефицитных специальностей. Это военнослужащие ССО, снайперы, инструкторы учебных центров, операторы ПТУРов и ряд критически важных специальностей, требующих специфической долговременной подготовки. И куда они попали? Кто обратил внимание на этот спецучет?

И вообще, раз информация о вторжении была, почему этот хаос произошел в таких масштабах? Потери за первые несколько дней широкомасштабной агрессии составили примерно столько, сколько за весь 2014 год. Я об этом при свидетелях сказал бывшему главнокомандующему и начальнику Генштаба. Затем начали закрывать эту статистику.

Четвертое — вопрос фортификаций. В конце марта, возвращаясь с Донбасса, я получил информацию о том, что россияне выводят свои войска из-под Киева. Мы с полковником Александром Махачеком (грамотный, толковый офицер; погиб на Донбассе 30 мая 2022 года, посмертно отмечен званием Героя Украины) привезли карту, где нанесены рубежи, которые необходимо дооборудовать, а некоторые, отстроенные еще в период 2015—2016 годов, — оживить, то есть заполнить войсками, чтобы привести их в порядок.

Сказал: «Готовьте распоряжение». — «Мы будем наступать, мы не будем обороняться». Эта карта до сих пор находится в одной из структур Генерального штаба. Там речь шла и о Запорожской области, и о Донбассе, как раз направления Покровск и Часов Яр. Еще раз повторю, что это было в марте 2022 года.

Я позвонил тогда одному из начальников, отвечавшему за инженерное обеспечение: «Сколько у вас лопат есть?» Потому что трактор или бульдозер — это одно, но все равно нужно копать, потому что окоп сохраняет жизнь солдат. Одно из основных средств пехоты — это лопата. Малая саперная, большая — без разницы.

В период АТО кое-кто этого не понял. Тогда были претензии: «А почему у нас окопы не выкопаны?» Я когда-то сказал одному народному депутату, который тогда будто бы проходил службу: «Я должен прийти и вам персонально копать окопы?»

Так вот, этот начальник ответил, что лопаты есть. «Сколько?» — «Двадцать тысяч». — «Полумиллионную армию двадцать тысяч не спасет». Помню этот разговор как сейчас. Может, об этом не нужно рассказывать?

— Еще как нужно! Люди имеют право об этих моментах знать.

— Четвертое. Считаю, одним из возможно оперативных просчетов долговременное удержание Бахмута, что повлекло за собой значительные потери.

Пятый. Харьковская операция была успешной. Но в связи с тем, что она не была своевременно переформатирована из наступательной в оборонную, мы там тоже утратили свой наступательный потенциал. То есть когда вышли где-то в район восточнее реки Черный Жеребец, вся мощь украинского наступления забуксовала. А россияне сумели усилить свои войска. В этой ситуации нам нужно было выйти на подходящие выгодные рубежи, закрепиться и направлять частично ударную группировку на другие направления. Это давало бы нам возможность постоянно удерживать такую ​​инициативу.

Подобная ошибка была потом повторена, по моему мнению, уже в 2024 году в начале проведения Курской операции.

«Курская операция — это как раз судьба Сум и Запорожья»

— Мнения специалистов о ней противоположные. Да, она дерзкая и наверняка войдет в учебники. Но стоило ли ее проводить, когда мы отдаем село за селом? Уже вообще не слышно бодрых фраз типа «как дошли до Суджи, так дойдем и до москвы».

— На первом этапе мы провели довольно успешную и прекрасно спланированную операцию, которая имела эффект внезапности, чего в современных условиях очень проблематично достичь. Но насколько было знакомо с вероятными действиями украинских войск на Курском направлении российское руководство? Возможно, у них не было адекватной оценки или эта оценка от разрозненных структур была разной. А украинские командиры четко понимали ожидаемый результат ближайшей задачи? А последующей? А время проведения операции было оптимальным?

Однако как бы то ни было, операция имела успех. Но правильно ли выбран формат этой операции? Имею в виду это было наступление с задачей удержания или захвата какой-либо территории или это был рейд для того, чтобы уничтожить определенные объекты на этой территории и затем выйти. Если бы это был рейд, думаю, он бы имел большой успех.

Шестое. Еще одна из стратегических ошибок — это организация так называемого контрнаступления. В марте 2023 года я дал вам интервью, где прозвучали косвенные посылы на эту тему: способны ли мы проводить контрнаступление, есть ли у нас соответствующие силы и средства, достаточно ли их и насколько объективно мы оценили противника? На мой взгляд, была ошибочная оценка способности россиян удержать их позиции и перехватить инициативу.

Был ряд проблем, в том числе общегосударственных. Заблаговременная информационная поддержка этого контрнаступления создала в украинском обществе такое мнение, что просто необходимо начать его через определенное время, получив определенное оружие от наших партнеров, — и мы выйдем и на берег Азовского моря, и будем пить кофе на набережной Ялты. Эти завышенные ожидания заложили, пожалуй, сначала эйфорию, а затем разочарование в украинском обществе в настоящих способностях Сил обороны и основу тех проблем, которые уже потом происходили на фронте. Такие ошибки следует учитывать в будущем.

Еще был ряд проколов по организации этого процесса. Например, однажды меня пригласили на одно мероприятие. Там озвучивали в том числе и ход подготовки к проведению контрнаступления. Когда я услышал, что инженерную разведку проводили в составе штурмовых групп, спросил: «Подождите. А как вы оценивали местность, фортификационное оборудование, инженерные заграждения по направлениям, выбранным для главных ударов?» Для себя выяснил, что рекогносцировку просто не проводили.

— Это же недопустимо?

— Да. Имеется перечень обязательных мер при подготовке любой операции. Это основа, она заложена в уставах, начиная от наименьшего уровня и заканчивая соответствующими доктринами и наставлениями на самом высоком. Однако эти пункты почему-то не были выполнены. Главнокомандующий вообще не выезжал в те районы, где должно было пройти это стратегическое контрнаступление, чтобы посмотреть на местность.

У меня есть сомнение, был ли вообще общий план этого стратегического контрнаступления. Не отдельных операций по отдельным направлениям, а именно общий план.

Еще есть вопросы по действиям групп, которые должны были разминировать проходы для наших подразделений к переднему краю противника. Спросил людей, руководивших этими инженерными подразделениями: «Сколько проводили огневую подготовку?» — «Ну, 25−30 минут». — «А сколько действовали инженерные подразделения?» — «Два с половиной часа». То есть выходит, что два часа эти подразделения работали без какого-либо прикрытия. Отсюда потери, отсюда проблемы.

Вопрос выбора направлений контрнаступления тоже ошибка. Как можно было выбрать те направления, где россияне нас уже ждали? Там были их укрепленные районы. И, самое главное, местность нам не способствовала — перепады высот, наличие соответствующих барьерных рубежей и т. д.

Стратегический план должен разрабатывать Генеральный штаб. Далее в соответствующих оперативно-стратегических группировках войск — свои планы на отдельные направления. Это работа разноуровневых органов управления. То есть должен быть целый каскад таких планов. Общий замысел этой контрнаступательной операции должны подписать начальник Генерального штаба, главнокомандующий, а затем утвердить президент Украины. Ставка свои решения доводит приказами и директивами. Должен ли быть приказ об утверждении такого замысла? Конечно, да. Есть ли он на самом деле? Не знаю.

Мы с вами уже не раз говорили о том, что не только в обществе, но и у военных сформировалось мнение, что русские не способны воевать. Пошли эти разговоры о «чмобиках», «Чернобаевке-3», «двух-трех неделях». Еще раз вернусь к этой теме.

Читайте также: «Некоторые уже воспринимают войну, как некий песок в постельном белье, мешающий спать и спокойно жить», — писатель Артем Чех

В свое время я по собственной инициативе (меня поддержали, Залужный дал распоряжение, хотя я с ним не разговаривал, а общался с его советником) принял участие в подготовке двух корпусов, которые формировали именно для выполнения задач этой контрнаступательной операции. Когда общался с руководством этих корпусов, меня поразило поверхностное отношение, особенно в 9-м корпусе, — «да мы как пойдем, они побегут». После короткой подготовки, буквально десять дней, я предложил продлить ее хотя бы дней на двадцать. Однако ко мне не прислушались, поэтому я решил отойти от этого процесса, поскольку нет смысла работать, если твои предложения, твои замечания, твое видение никому не нужны.

Так вот, я предложил, как один из этапов контроля, провести оперативные летучки с управлениями этих корпусов для того, чтобы понять, насколько они готовы. Меня удивило, как планировали это контрнаступление: с классическими выдвижениями батальонными колоннами, которые мы отрабатывали в свое время на полигонах, и от которых уже отошли. Это было расписано в замечаниях после летучек для того, чтобы командиры обратили внимание и несколько, возможно, изменили мнение о формах и способах применения своих подразделений в операции. Совершенно ничего не было сделано. И в ходе выдвижения наши подразделения понесли потери.

Я не один был задействован. Были группа офицеров Генерального штаба и преподаватели Национального университета обороны. Они тоже написали соответствующие замечания. Оценивая последствия, вряд ли их учли.

Еще раз скажу о том, что считаю принципиальным. Организация процесса наступления с выдвижением и развертыванием на рубежах в то время не могла быть реализована. Потому что помешали военная некомпетентность, самоуверенное невежество и эйфория должностных лиц с соответствующим политическим давлением на военных и уход от ответственности на стратегическом уровне военно-политического руководства. Впоследствии кое-что из перечисленного признал тогдашний главнокомандующий ВСУ в своих заявлениях.

— Ваш анализ нынешней ситуации на фронте? С чем мы заходим в зиму? Давайте по направлениям: какие угрозы дальнейшей потери территории, что нужно срочно сделать, чтобы остановить продвижение россиян. Судьба областных центров — Сумы, Запорожье, Днепр? В настоящее время началось серьезное обострение в Запорожской области.

— Насколько я знаком с этой ситуацией, определенные планы у россиян были. В украинском информационном пространстве неделю-две назад говорили, что на Запорожском направлении сосредотачиваются войска и планируется какая-то наступательная операция. После этого была информация о том, что часть российских войск перевели на Курское направление (на Запорожье планировали привлечь две дивизии — 7-ю и 76-ю, одна 76-я была перекинута на Курск). Способны ли россияне теперь провести наступательную операцию, серьезно ослабив свою группировку? Пожалуй, не все так просто. Пожалуй, эта операция из первоочередной, как они планировали на тот момент, перешла в разряд второ-, а то и третьеочередной. Она должна была, я так понимаю, помочь продвинуться на Покровском направлении, и в целом на юго-восточном Донбассе — Курахово, Угледар, Большая Новоселка. Пока там не просматривается каких-либо серьезных активных действий.

Сколько россияне будут? Сейчас перед ними стоит первоочередная задача — выход в район Покровска, и вторая — это Курская операция. А может, даже наоборот — сначала Курск, а потом Донбасс.

Курская операция — это как раз судьба Сум и Запорожья. Если бы она имела немного другую форму проведения, типа рейда, тогда было возможно через две-три недели после ее начала, то есть где-то в конце августа, осуществить выход на территорию Украины и не ожидать на том направлении какой-то эскалации или какого-то мощного российского наступления. У россиян не было на тот момент там группировки, на том направлении вообще не было существенных сил и средств. Возможно, они бы прекратили перекидывание войск с других направлений, поскольку мы покинули бы Курскую область.

А сегодня уже о выходе, думаю, речь не должна идти однозначно. Нам нужно удерживать на той территории соответствующие рубежи, ведя маневренную оборону. Потому что с отходом на территорию Украины у нас не будет возможности вести ее. Теперь же на Курщине сформирована российская группировка. И если мы выйдем на территорию Украины, то она пойдет за нами. И это очень небезопасно.

Так что нам нужно? Перенесение боевых действий на территорию Украины? Сразу под угрозу попадают Сумы. Причем речь идет не только об ударах с воздуха и обстрелах, но и о непосредственной угрозе возможных действий российских войск на том направлении. А на территории Курской области у нас есть возможность совершать маневрирование. Там не критично оставление половины села или каких-то двух домов для того, чтобы совершить маневр. Таким образом, мы, имея меньшее количество сил и средств, можем удерживать гораздо большую группировку противника, нанося ему урон, что сейчас там и происходит, и создав россиянам проблему не только имиджевого характера, но и демонстрируя их неспособность освободить ту небольшую часть территории, которая сейчас находится под контролем Украины. То есть это демонстрация их неспособности воевать по всей линии фронта. У них ограничен ресурс, пожалуй, не только техники и боеприпасов, но и людей. Потому и привлекли северных корейцев.

Вообще-то мы не знаем целей операции в Курской области. Пожалуй, нигде и не существовало какого-либо документального ее оформления с перечнем всех целей. Но они ведь были. Некоторые гипотезы частично обнародовали СМИ. Полагаю, что каждая могла иметь место, но общего перечня мы никогда уже не узнаем. Такова специфика планирования подобных мероприятий. Цели могли быть политические, экономические — любые. К примеру, захват Курской АЭС. Хотя это трактуется с точки зрения международного права совсем по-другому. Мы считаем захват Запорожской АЭС терактом.

То есть фантазировать можно много и долго, однако реальных целей мы не будем знать. Но! Операция добилась определенных результатов. Считаю, что не основной ее целью было то, что часть российских сил и средств и мобильных резервов, которые могли бы отправить на Купянское, Лиманское, Покровское, Угледарское направления, были переброшены на Курщину. Военные озвучивали такую ​​цель, но она не основная.

Если мы будем уходить из Курска, то действительно может быть серьезная угроза для Сум. А Сумы — практически ключ к Харькову и открытие пути на Полтаву. Это как раз те направления, где местность способствует наступательным действиям. Но достаточно ли у россиян сил и средств для проведения столь глубоких операций? Думаю, что нет.

— То есть вероятность того, что мы, не дай Бог, будем писать о «крепости Сумы» не очень велика?

— Не на часі сегодня, так скажем. Хотя это может произойти в перспективе, если будет принято решение, что мы не можем удержать территорию в Курской области. И под давлением манипулятивных заявлений, которые сейчас звучат в СМИ и пророссийских Телеграмм-каналах, все-таки будем выводить наших с Курщины, потому что нужно усилить Донецкое направление. Однако мы его особо не усилим (мы же не можем снять все части, которые есть на Курщине), но будем иметь проблему. И боевые действия уже перейдут с территории противника на нашу.

«Кадровая политика — это еще одна наша ошибка»

— Разрешение на использование дальнобойного оружия, которое якобы дали американцы, как-то повлияет на ход событий?

— Такой вопрос очень часто задают в любых интервью на тему войны. Давайте так. Когда нам дали чудо-оружие Javelin, они помогли на каком-то этапе. В дальнейшем в них уменьшилась потребность. Затем HIMARS создали нам определенные благоприятные условия. Однако и они отошли на задний план. Потому что у россиян появились способы противодействия. Затем последовал вопрос о F-16. Их применили, однако мы не видим коренного перелома. Возможно, потому, что недостаточно количества. Такая же ситуация, пожалуй, и с дальнобойным оружием. В каких масштабах это оружие будет? На какие дальности оно будет рассчитано? Это вопрос.

Но коренного перелома все равно не произойдет. Он будет только на линии фронта. Там, где стоит пехота, о которой никто не думает. Вот где люди находятся, там и будет коренной перелом. Дальнобойное оружие либо будет нам содействовать в плане удержания наших рубежей либо для какого-то продвижения по каким-то направлениям, либо будет усложнять противнику организацию логистики, сдерживая и замедляя его движение вперед. То есть есть факторы, которые будут помогать, а есть факторы, которые будут способствовать. Но коренным образом все будет решать движение на линии фронта — там, где наша пехота будет двигаться вперед или, не дай Бог, отходить назад.

Кстати, о пехоте. Скажу еще об одной проблеме, которая давно назрела и наболела. Когда я занимал должность главнокомандующего ВСУ, пробовал ее решить, но не получилось. Очень нужно пересмотреть вопрос увеличения денежного довольствия тех, кто сегодня несет самую тяжелую ношу на своих плечах. Это солдат пехоты, десантник и морской пехотинец. Самая низкооплачиваемая должность по всем тарифным разрядам — солдат-стрелок.

Да, есть доплата за выполнение заданий на первой линии. Однако стартовое денежное довольствие солдат пехоты самое низкое, а должно быть самое высокое. И не должен солдат-пехотинец быть стартовой основой расчета денежного довольствия. Достаточно должностей в армии, по которым можно рассчитывать самый низкий тариф, но они обеспечивают тяжелую работу пехотинца.

Как вы хотите набрать людей на такую ​​зарплату? Это и вопрос мотивации. Говорят, что все хотят, чтобы подняли зарплату этому солдату, однако тогда надо поднимать всем остальным. Среди них масса людей, которые вообще никакой пользы ни украинскому войску, ни государству не приносят.

— Западная пресса переполнена аналитикой о вариантах окончания войны. В конце августа в издании The Economist вышла статья под названием «Война идет плохо. Украина и ее союзники должны изменить курс», где сказано, что «Украине и ее западным партнерам сначала нужно набраться смелости признать, что они сейчас проиграют». Главный месседж: мы должны ставить реальные цели и сделать многое — от изготовления собственного оружия до принятия горькой правды. Способны ли мы — власть, военные, общество — провести такую ​​работу?

— Дело в том, что действительно сегодня основные медиатренды успокаивающие для украинского общества: «мы выстоим», «энергосистема выдержит», «враг продвигается, но это тактическое продвижение, которое не влияет на общую ситуацию».

Однако следует понимать, что тактическое продвижение создает проблему оперативного характера. А если оно происходит по всей линии фронта, возможно уже будет проблема и стратегического характера, если это продвижение не будет остановлено.

Нам нужен серьезный разговор с обществом. В первую очередь о том, что пока мы не объединимся, пока Украина не станет большим военным лагерем, когда будет предусмотрена не только мобилизация, а возможно и трудовая повинность, и мобилизация ограниченно пригодных, которые могут работать на предприятиях оборонно-промышленного комплекса и на градообразующих предприятиях, нам войну не выиграть. Разговор о том, что всем нужно помогать обеспечивать войска, начиная с тех самых маскировочных сеток, которые плетут бабушки и женщины. Но это должно быть массово. Учебные заведения почему не привлечены?

Это все должны организовывать власти. Набор инструментов очень большой. Как их использовать максимально эффективно?

Властям нужно дать ответы на следующие вопросы. Почему убрали срочную службу? Почему затормозили с базовой военной подготовкой всего населения в возрасте до 25 лет? Ее вводят с 1 сентября 2025 года. Но каким образом? Есть ли для этого материальная база? Как собираются обеспечить комплекс обучающих мероприятий в общегосударственном масштабе? Как у нас выполняется закон о мобилизации, где все четко прописано? Почему у нас почти круглосуточно работают развлекательные заведения, что очень возмущает бойцов и тех, чьи родные воюют? Это как раз еще одна линия раскола общества.

В свое время Чингисхан объединил монгольские племена, привлекая их в армию. Он нивелировал все родовые преференции и предоставил представителям всех племен занимать руководящие должности без каких-либо ограничений, исходя только из их готовности и способностей. А мы сейчас из-за отношения к армии наоборот разъединяем общество. То есть есть военные, есть их родные, есть семьи погибших, есть те, кто получил ранения и увечья (существует очень серьезная проблема их социальной поддержки и защиты), и есть те, кто вообще не беспокоится о войне. Они не понимают или не хотят понимать, что есть реальная серьезная угроза существованию государства. Хотя мы начали разговор с того, что нам не дадут упасть на самый низ. Но в каких масштабах и с какой степенью суверенности будет существовать страна?

— Мы планируем на короткий срок, россияне — на долгий. Кремль сделал ставку на затяжную войну. Линия фронта сыпется по принципу домино еще и потому, что у нас некем и нечем воевать. Понятно, что украинцы закончатся быстрее русских. Армия стачивается. ТЦК устраивают облавы, другого слова нет. Ошибки с мобилизацией очевидны. Она провалена, и это чревато проигрышем в войне. Одновременно с этими на днях на Крещатике увидела объявление об услугах адвоката: отсрочки от призыва в период военного времени, защита от произвола ТЦК. Ситуация вошла в тупик. Это колоссальная проблема. Что с ней делать?

— Это вообще одна из самых серьезных ошибок. К тому же, российская сторона, по моему мнению, проводит мощную информационно-психологическую операцию с целью дезорганизации управления силовыми структурами, в первую очередь Силами обороны. Это первое.

Второе. Это подрыв авторитета Вооруженных Сил Украины и военнослужащих со стороны политических лиц своими решениями или бездействием и стремление всю ответственность свалить на военных, особенно на руководящее звено. Бестолковая бусификация, комментарии и призывы народных депутатов руководимы и политически мотивированы. Устные заявления в эфирах без подачи заявлений в правоохранительные органы помогают добиваться этих целей.

Первой задачей в любой операции и любой войне является дезорганизация системы управления. Это лишение должностей или уничтожение высшего военного руководства, принимающего решение на стратегическом уровне. Каким образом? Путем выбивания командирского звена разных уровней для того, чтобы на их место пришли люди с меньшим опытом, знаниями и навыками, которым потребуется определенное время для овладения должностями.

Мы помним много примеров по истории. В мае 1937 года советским гражданам сказали, что «в стране раскрыт антисоветский военный заговор под управлением маршала Тухачевского». Это был старт кампании по уничтожению верхушки Красной армии. Позже стало известно, что гестапо через президента Чехословакии Бенеша передало досье на Тухачевского, что стало поводом для массовых репрессий в армии. К чему это привело? К тому, что Красная армия потерпела поражение в так называемой зимней войне с Финляндией. После этого Сталин понял, что был перебор, и начал возвращать на должности всех оставшихся в живых из лагерей и тюрем.

Писатель Виктор Суворов (у него много книг, посвященных этому этапу войны) описывает ситуацию с кадрами — к началу июня 1941 года 90% командиров разных уровней пробыли на должностях менее года. То есть люди не набрали должного опыта. Тогда старших лейтенантов назначали на генеральские должности. Следствие того, что была уничтожена практически вся регулярная армия мирного времени, готовившаяся к войне (какой — наступательной или оборонительной, уже другой вопрос) — полный хаос в первый период войны, около четырех миллионов только пленных. И лишь в конце 1942 года начались какие-то осознанные действия и наступления. Но это было ценой больших потерь и большой крови. Сейчас такая же ситуация и в украинской армии. Кадровая политика — это еще одна наша ошибка.

Читайте также: «Есть опасения, что планированием войны начнут заниматься Безуглая вместе с Ермаком», — политолог Виктор Бобыренко

— С начала 2022 года было возбуждено более 60 тысяч уголовных производств против самовольно покинувших часть, так называемое СЗЧ, и дезертиров. СМИ подсчитали, что сбежал каждый 14-й, если исходить из данных президента Зеленского, сейчас в армии служат более 800 тысяч человек. По словам военных, реальное количество беглецов гораздо больше. Как это остановить? Ибо люди прекрасно понимают, что такое количество не накажут.

— Причиной может быть неготовность людей к долгому пребыванию в таких экстремальных условиях. Некоторые самовольно покидают войско еще на стадии подготовки в учебных подразделениях, некоторые — когда их отправляют в часть, но больше всего — на фронте. Я вообще не понимаю, когда офицеры находятся в СЗЧ. И такие примеры тоже, к сожалению, есть. Судьбу таких офицеров однозначно должен решать суд. Причем к кадровым офицерам должны быть самые жесткие взыскания.

Сейчас сложилась такая ситуация, что нет другого варианта, как из тыловых частей и частей обеспечения набирать людей, в том числе офицеров, для комплектования боевых подразделений. Офицер, который четыре года учился в училище и уже лет 10−15 прослужил, имеет гораздо больше навыков и знаний, чем окончивший военную кафедру гражданского вуза и которого призвали. Кадровый офицер знал, подписывая соответствующий контракт, что служба подразумевает определенные неудобства, мягко говоря, и риски. Поэтому однозначно нужно лишать званий и, возможно, как раньше, дать возможность искупить вину кровью.

А то, что касается мобилизованных, это, прежде всего, вопрос базовой военной подготовки. Ибо возможное снижение возрастного ценза проблему мобилизации не решит. На какой-то определенный короткий период, два-три месяца, возможно, но принципиально — нет. Потому что снова будет ограничена подготовка, снова будет невыполнение задач и снова вследствие психологической и профессиональной неготовности мы потеряем этих людей либо ранеными, либо, не дай Бог, погибшими, либо самовольно покинувшими воинские части.

— Знакомые ребята пишут, что от подразделения треть осталась или половина.

— Это правда. Потому что, как бы там ни было, есть усталость, есть ранения, есть потери, есть больные, есть те, кто совершил СЗЧ. Это тоже влияет на боеспособность подразделения.

Конечно, очень трудно подходить индивидуально к подготовке, но мы должны понимать, что есть категория людей, которая усвоит практические навыки за месяц и будет достаточно готова выполнять задачи. Есть те, кому не хватит двух месяцев. Есть те, кому дай даже три месяца, а они не будут готовы. Еще в учебных центрах должны отсеивать таких людей и выводить в другие подразделения, которые должны осуществлять подготовку, исходя из особенностей мобилизованных. Но все равно должна быть базовая всеобщая военная подготовка. Если бы они ее прошли, тогда у мобилизованных, возможно, появилось бы и понимание военной службы, и тех рисков, которые могут быть, и желание служить. Затем подготовка в учебном подразделении. Уверен, что тогда СВЧшников будет гораздо меньше.

Вопросу психологической подготовки нужно уделять серьезное внимание. Если человек в армии не служил вообще, а его через месяц-полтора ставят в боевое подразделение, какой из него будет солдат? Будет то, что называют психологическими потерями. У нас нигде такого учета не было. Графы «психологические потери» нет. А они реальные.

Читайте также: «Мы отдаем жизнь за будущее наших детей. Однако таких, как мы, уже почти нет. Мы заканчиваемся, к сожалению», — подполковник ГУР Андрей Савенко

Во время Второй мировой войны такой статистики вообще не существовало ни в германской армии, ни в Красной. Там вопросы решали по-другому. С 1942 года действовал приказ № 227 «ни шагу назад». Отступил — тебя сзади расстреляли, вперед идешь — есть шансы выжить. Дезертир — зачитали приказ и перед строем казнили. А вот в американской армии, по оценкам главврача Сухопутных войск США, на передовой в европейском театре (потому что у них были еще действия в Тихоокеанском регионе) психологические потери составляли десять процентов от общей численности.

— Это очень много.

— Это как раз так называемая боевая усталость. Немцы ее не признавали особым состоянием. Они считали это трусостью. Солдаты, которые хотели избежать боевых действий самострелом, казнили на месте или отдавали под военный трибунал. В этом смысле американские, английские, канадские армии были очень цивилизованные. Большинство их психологических потерь произошло в результате сражений в живых изгородях во время Нормандской операции. Очень сложно было находиться на виноградниках, когда ты не видишь, где проходит передовая, где противник, когда понимаешь, что из-за каждого куста могут открыть огонь (об этом пишет Энтони Бивор в своей книге «Вторая мировая война»). Сейчас такая же ситуация и в боях в городах.

Мы все время говорим о стандартах НАТО. Поэтому должны понять ситуацию с психологическими потерями. К тем десяти процентам следует добавить современный фактор ситуационной осведомленности, то есть беспилотной авиации, когда практически все поле боя видно на экранах планшетов командиров. Таким образом, человек чувствует, что постоянно находится под чьим-то контролем. Поэтому такой процент может быть еще больше.

Считаем. Если на передовой, например, находится половина тех 800 тысяч, то и выйдете примерно на ту цифру уголовных производств по СЗЧ и дезертирству.

Вот идет так называемая бусификация. Набирают кучу людей, которых трясет от слова «ТЦК» или «военкомат». Что с ними будет, когда они попадут на фронт? И сколько таких людей от общего числа? Пять процентов? Десять? Двадцать? Есть ли такая статистика у нас? А это потенциально самовольно покидающие воинские части. Если не были ранены где-то еще до всего или в первом бою.

«По-моему, Сырский профессионально подготовлен лучше, чем Залужный»

— В феврале сменилось руководство ВСУ. Чем отличаются стиль и методы Сырского и Залужного? Одиозная депутат Марьяна Безуглая обвиняет обоих в крайне неэффективном управлении армией. Насколько она права?

— Я не собираюсь давать им полные характеристики. Однако, зная обоих, зная их прохождение службы, скажу, что, по-моему, Сырский профессионально подготовлен лучше, чем Залужный. Это во-первых.

Во-вторых, у Сырского значительно выше опыт военного управления, организации процессов и планирования, чем у Залужного.

В-третьих, Сырский способен брать на себя ответственность за свои планы и действия. На мой взгляд, у Залужного с этим были проблемы. Тот подход к управлению, когда полномочия максимально делегировали на нижние уровни, это не столько передача полномочий, сколько желание избежать ответственности за какие-либо решения. Возможно, передача полномочий на первом этапе начала агрессии была логичной и, я считаю, правильной. Но в дальнейших действиях она стала напротив играть на негатив. Появились проявления определенной атаманщины.

Чем брал Залужный? Командир ему докладывает: «Мне нужно дать батальон пехоты». Залужный утверждает: «На тебе батальон пехоты». Но бывают такие изменения в обстановке, когда нужно принимать решение не только низшему командиру и давать ему какие-то средства, но и брать на себя ответственность и каким-то образом помогать этому командиру выполнить задачу или создать благоприятные условия для выполнения.

Сырский гораздо слабее в вопросах коммуникации. У него ограниченный круг людей, с которыми он общается. Залужный здесь очень сильно выигрывал. Он постоянно на людях, делал селфи, дарил флаги, ручки, календари. И это создавало впечатление, что он свой для всех — широкая душа, народный герой.

Однако у обоих есть провалы в способностях к проявлению лидерства в хаотических ситуациях и обосновании собственной позиции как военных руководителей и прежде всего как офицеров перед политиками. Оба имели возможность укрепить офицерскую корпорацию, но этого не достигли.

Читайте также: «Ставить Бога и Залужного рядом? Давайте не будем так делать. Потому что это уже, кажется, в вас говорит отчаяние», — волонтер Диана Макарова

— Сырского обвиняют в том, что все на нем зациклено, что он сам руководит направлениями и подразделениями, вмешивается во все мелочи. Залужный практически не бывал на фронте. Сырский не вылезает оттуда. Где правильно?

— Правильно — посередине. Главнокомандующий обязан вмешиваться в проблемы и решать их. Залужный воспринимал информацию по докладам и сводкам. И то не знаю, все ли читал. Он заслушивал командиров. Насколько их доклады были объективными? Он не выезжал не только на линию фронта, но и в центры подготовки (не знаю таких примеров), не общался непосредственно с воевавшими военными, с инструкторами (кстати, у нас есть еще одна проблема — инструкторы), с теми, кого призвали и кто вот-вот отправится на фронт.

— То есть сугубо кабинетный стиль.

— Да. И это делегирование полномочий в низы как раз, по моему убеждению, является элементом самостраховки и самоустранения от принятия решений.

А Сырский напротив находится на фронте. Но он, значит, охватывает не весь фронт, а какую-то часть, где он находится и откуда этим процессом управляет. Возможно, это тоже влияет на решения подчиненных на этих соответствующих участках. А что в тылу? А как идет процесс подготовки? А как осуществляется планирование последующих операций? Вообще оно осуществляется? А как отрабатывают план на следующую кампанию, например?

Кстати, о предстоящих кампаниях тоже большой вопросительный знак. По крайней мере еще год назад таких планов не существовало вообще. Даже на короткий период — зимне-весенний, весенне-летний, летне-осенний. Уже не говорю, на год — 2023-й или 2024-й. А должно быть хотя бы общее планирование, чтобы понимать, сколько нужно сил и средств. Знаю, что проводят отдельные мероприятия, производят определенные расчеты. Но всеобъемлющий план как документ есть вообще? Какие направления? Есть ли понимание, как будет действовать противник? Мы, исходя из информации, которую нам предоставляют соответствующие разведывательные структуры, из оценки своей и наших партнеров, из своего опыта, прогнозируем характер действий противника — где возможно будут направления эскалации, а на каких участках фронта определенные условные затишья. Исходя из этого, планируем, соответственно, и призыв, и подготовку, и сроки, и материальные средства.

У меня есть сомнения, что подобные планы существовали в 2022—2023 годах. Я не готов сейчас говорить о второй половине этого года.

— У россиян сто процентов такие планы есть.

— Думаю, что есть. В качестве примера приведу нежелание начальника генерального штаба российской армии Герасимова перекидывать войска с других участков фронта в Курскую область (то, что мы знаем из СМИ), понимая, что эта операция ограничена и особого военного значения не имеет. Первоначально была объявлена ​​контртеррористическая операция, которой руководил директор ФСБ Бортников. Затем туда добавили части российской национальной гвардии. И только после того, как четко проявилась определенная политическая воля, начали задействовать воинские части. Однако здесь больше имиджевые и политические потери, чем угроза какого-либо серьезного военного поражения.

— Следующий вопрос о кадровой чехарде в подразделениях. Даже если отчасти правда то, о чем говорят, это ужас.

— Стабильность кадров (время пребывания на должностях, опытность, уровень образования) как раз и определяет стабильность и способности подразделения. Это один из главных критериев боеспособности его и его органа управления.

А у нас с этим провал. С 2019 года прошло три больших волны замены руководящего состава. Без объяснения причин. За вторую половину 2019 года и 2020 год по очень приблизительным оценкам уволили порядка 30 генералов и около 100 полковников. Затем замена Хомчака на Залужного. И снова увольнение и смена руководства, а это десятки человек.

Начало войны. Прошло буквально две недели, Залужный заявил: «Я снял десять генералов, а один из них даже застрелился». Это он поставил себе в заслугу. Это он озвучил, пытаясь заработать какие-то баллы или, возможно, таким образом, нивелировав будущие соответствующие обвинения. Потом еще последовала замена командиров бригад прямо в текущем порядке.

Дальше замена команды Залужного на команду Сырского. Что касается «именных» команд, я вообще этого не понимаю, потому что все давали присягу на верность украинскому народу. И если они «именные», то превращаются в кланы, в которых служить конкретному начальнику для них самый высокий приоритет, а украинский народ отходит где-то на второй план. Какие кланы могут быть в армии? Тогда она превращается в мафию. Команда — это компетентные и профессиональные единомышленники, выполняющие общественно значимые миссии, а не удовлетворяющие свои собственные интересы или амбиции, в том числе коррумпированные. У нас цель одна — нанести поражение российской федерации и остановить эту агрессию. И мы служим только украинскому народу.

У Сырского склонность назначать на должности по принципу «если послушный — значит свой». Это проявлялось и у Залужного.

Сырский убрал около двух десятков генералов и сотни полковников. Пришли новые. При этом каждый руководитель вытаскивал определенную команду офицеров с прошедшего места службы. Таким образом, например, в Генеральный штаб из Сухопутных войск пришли 20−30 человек (это по заниженной оценке). На их должности зашли другие, на места этих других взяли людей. То есть получили в одном органе управления группу людей, не овладевших должностями, и во втором, и в других тоже. В результате получили просадку на определенный период в нескольких структурах.

Теперь возникает вопрос: а кто пришел? Мы постоянно слышим «ставьте молодых, надо убрать из армии весь совок». Эти молодые закончили украинские вузы (у меня к их образованию тоже есть вопросы). И вот берут командира бригады и ставят на должность заместителя главнокомандующего, то есть он перескочил через четыре-пять звеньев управления. Как этот человек, при всем уважении к нему, может быстро освоить эту должность? Да, был Наполеон. Но он такой один на сотни тысяч.

То есть мы теряем хорошего комбрига и получаем незрелого, мягко говоря, руководителя управления стратегического уровня. Вот это как раз и есть одна из целей информационно-психологических операций россиян, которая реализуется решениями конкретных военных должностных лиц (непонятно, по тупости, или по глупости, или, возможно, по профанации, или еще почему-то). У них есть фамилии.

И таких масштабных замен прошло три. То есть это где-то до сотни генералов и нескольких сотен полковников. И это только то, что видно. А на самом деле кадровых изменений гораздо больше, если взять все органы управления.

Следующее. Я всегда хотел задать вопрос каждому из тех, кто идет на должность, перескакивая несколько ступеней: «А ты сам себя считаешь готовым к такой должности? Ты понимаешь тот объем задач, которые перед тобой стоят? У тебя общее видение?» Сомневаюсь в этом. Просто знаю по себе. Я пять лет был начальником штаба 8-го корпуса плюс полгода заместителем командира. И когда стал комкором, где-то два месяца себя чувствовал не совсем комфортно, хотя все было знакомо. А в условиях войны столь стремительная карьера становится реальной проблемой.

Читайте также: «Пока кремлю удается реализовывать свою стратегию по Украине», — координатор «Информационного сопротивления» Константин Машовец

Еще одна составляющая. Как чувствуют себя офицеры того органа управления, куда заходит группа новых людей? Они должны покинуть свои должности. Куда уходить? Либо на низшие должности, либо в резерв, либо увольняться из ВСУ. Раз вы меня не видите — тогда так. А остальные думают: как эти новые люди будут сейчас работу налаживать? То есть возникает психологическое напряжение. И самое страшное — недоверие к новым руководителям. Потому что вчера ты ему диктовал распоряжение, а сегодня он уже отдает приказы, а у тебя уже опыт двух-трех лет на должности. И так на каждом участке. Отсюда и хаос. Отсюда и желание делегировать полномочия вниз, чтобы не отвечать за свои действия. Отсюда и отсутствие соответствующих планов и документов там, где следует поставить свою подпись. Отсюда и неуверенность твоя и твоих подчиненных.

Третья составляющая. Об этом говорит ряд военных теоретиков и пишут в мемуарах военачальники. Что любой штаб любого уровня будет иметь авторитет в подчиненных частях, когда он может чем-то им помогать. Не только передачей распоряжений, директив и указаний, но реально. То есть у него есть какие-то силы и средства для того, чтобы их пополнить и поддержать, чтобы взять на себя какую-то часть выполнения задачи. Если этого нет, то все эти органы управления теряют авторитет, а командиры — лидерство. А у нас сегодня нет резервов. Поэтому и хаос, поэтому Безуглая выступает — бригады пусть воюют, а остальных надо разогнать. Что это такое? Это как минимум информационная диверсия, направленная на дезорганизацию и подрыв системы управления.

Далее. Офицеры высших штабов редко бывают в подразделениях, находящихся в зоне их ответственности. Бывают ли они на местах? Или только по телефону заслушивают отчеты и смотрят все на карте? Это совершенно разное восприятие ситуации.

Российский военный теоретик Свечин в своей книге «Стратегия» (издание 1927 года), которая была основой советской, а теперь и российской военной науки, приводит цитату австрийского политика времен Первой мировой войны графа Чернина: «У Генштаба не было никакого контакта с войсками. Господа из Генштаба заседали и писали приказы. Почти никогда не встречались с солдатами там, где свистят пули». Что-то похожее и у нас.

Сейчас очень «модно» стало ставить задачи предписаниями. Когда подчиненные командиры говорят, что это невозможно выполнить, реагируют бурно: «Ах, невозможно? Я тебя перевожу в другое подразделение, там тебя отправят в штурмовики, вот и будешь им объяснять». То есть пугают таким образом. А это говорит о незрелости руководителя и об отсутствии у него лидерства. Еще и отсюда этот хаос.

Проблемой является отсутствие звена младшего офицерского и сержантского состава. Если мы сегодня видим в штабах, в органах управления тыловых групп кучу подполковников и майоров, это не говорит о том, что находящиеся на линии фронта подразделения укомплектованы младшими офицерами и сержантами. Такая проблема комплектования нижних звеньев даже в мирное время существовала. А сейчас она еще больше ощущается. И это та категория, где больше всего утрат.

Еще одно. Закон «О воинской обязанности и военной службе» предусматривает определенные сроки получения воинских званий. С введением военного положения этот срок сокращается вдвое. Однако все — и те, кто на фронте, и тыловики, и преподаватели Национального университета обороны — растут именно по этой укороченной схеме. Таким образом получаем кучу полковников и отсутствие лейтенантов, капитанов, майоров, то есть руководителей уровня взвод-рота-батальон в войсках.

Такая же ситуация и с выслугой. Я давно задавал вопрос, что выслуга должна быть, если ты принимаешь непосредственное участие в боевых действиях. Причем считать так — провоевал три месяца на передовой, тебе засчитали срок в два раза больше, а остальное время — как обычно. Нет, у нас по-другому все идет. Таким образом, мы увеличили количество старших офицеров, подпирающих уже остальных. И вот «давайте всех увольнять». Потому и получаем провал на тактическом уровне. Это провоцирует хаос и кадровые проблемы.

А в российской армии из-за того, что у них более стабильный верхний эшелон, такого движения нет. Но внизу у них тоже есть проблема с младшим офицерским составом. Ее априори не может не быть.

— Россияне, к большому сожалению, продвигаются. Есть ли у нас сегодня какая-либо возможность стабилизировать фронт, учитывая всю сложность ситуации?

— Должна быть такая возможность. Нам нужно стабилизировать фронт. Это касается и вопроса комплектования, и вопроса мобилизации.

Сейчас из ТЦК сделали врагов народа. Их воспринимают как некую непонятную структуру, отделенную от Вооруженных Сил. Однако это структура ВСУ. К сожалению, скомпрометированная.

Почему вся ответственность за мобилизацию переведена на военное руководство и на ТЦК, если действующий закон «О мобилизационной подготовке и мобилизации» четко определяет всех ответственных — от президента до председателя поселкового совета и руководителя предприятия, которые должны обеспечить оповещение и доставку людей на сборные пункты? Почему этого нет? Где эти военно-гражданские администрации?

Напомню также, что в законе «Об обороне» определена ответственность за оборону страны, начиная от верховного главнокомандующего и до руководителей министерств и ведомств. У каждого из них есть планы, касающиеся мобилизации и мобилизационной готовности. Где они? Закрывают эту проблему, показывая на основных виновных — ТЦКшников, которые вынуждены это делать, потому что если не будет поступать человеческий ресурс, фронт просто развалится.

А где наши общественные организации? К примеру, есть украинское казачество. Они сражались с 2014 года, воюют и сегодня. Но нигде эта общественная организация не выступила с инициативой создать полк реестрового казачества, или украинского казачества, или сечевого братства.

Где наше зрелое гражданское общество, к которому обычно апеллируют политики?

Есть еще вопросы, касающиеся принципиальных позиций и которые должны задавать в том числе военные руководители и руководители силовых структур. Что это за заявление начальника Нацполиции Выговского, что сотрудники полиции не могут быть вовлечены в войну, потому что они этому не научены? А кто же тогда научен? Тракторист Петро, или комбайнер Василь, или токарь Михаил? Это такой уровень ответственности и понимания ситуации у руководителя?

Кстати, у подразделений полиции могут быть свои специфические задачи в зонах ответственности оперативных группировок и даже соединений воинских частей. Например, борьба с диверсионно-разведывательными силами, поддержание правового режима и т. д. Это, возможно, сняло бы ряд проблем с военных.

Вторую часть интервью с генералом Виктором Муженко читайте в ближайшее время.

Фото на главной странице Владимира Вовкогона.

Читайте также: «Чтобы Украина выстояла в этой войне, вашей власти нужно принять очень непопулярные решения», — военный аналитик Игаль Левин

36318

Читайте нас в Facebook