«Для спасения раненых пришлось взять инструменты, которыми я пользуюсь для консервации»: 74-летняя женщина-врач о первых днях большой войны

«Сшивала раны обычными швейными иголкой и нитками»

— В первые дни полномасштабного вторжения вы в той амбулатории были единственным медиком? — задаю вопрос Людмиле Куринной.

— Нет, еще была женщина-окулист (она тоже пенсионерка, но младше меня, поэтому еще работает). А еще — медсестра и фармацевт. Они мои соседи. Также помогали неравнодушные молодые мужчины из нашего дома. Я их активистами называю, потому что они организовали дежурство, чтобы мародеры магазины не грабили, а также подготовили подвал нашего дома для того, чтобы там моги спрятаться жители: занесли туда воду, продукты, подготовили сиденья.

Когда привезли раненых мужа и его жену (это было в самом начале большой войны — еще до первого марта), оказалось, что нечем сшивать раны. Вместо хирургической иглы пришлось использовать обычную швейную — которой сшивают ткань. У нас не было и хирургического шовного материала, и иглодержателя. Именно в этом была проблема.

— Скажите, пожалуйста, как вы иглу обрабатывали перед тем, как применить?

— Держала в спирте минут пять и начинала сшивать раны.

— У вас было обезболивающее?

— Да. Также были бинты, вата, шприцы, еще кое-что полезное — это ведь амбулатория. Однако ни специальных зажимов, ни, как я уже сказала, иглодержателя не было. Слава Богу, у меня дома было два старых зажима. Обычно я ими пользуюсь, когда закатываю консервацию: этими зажимами достаю из кипятка металлические крышки. Также в домашнем хозяйстве есть пинцет. Я все это использовала, когда пришлось оказывать медицинскую помощь раненым.

— Почему в амбулатории не было хирургических игл, нитей, кровоостанавливающих зажимов?

— Там не предполагалось наличие хирургического кабинета. А раз его нет, то нет и соответствующего инструмента.

— Сложно было сшивать раны швейной иглой?

— Смотрите: у раненой женщины были поражены на ногах мягкие ткани. Сшивать их было гораздо легче, чем рану ее мужа на затылке. Рана у него была большая — где-то сантиметров двенадцать. А кожа на голове толстая и жесткая. Из-за этого сшивать рану у мужчины было гораздо труднее, чем у его жены.

Чтобы облегчить эту работу, один из активистов предлагал мне согнуть иглу. А что бы это дало? Если бы было, чем ее держать. А так все равно шить приходилось пальцами. Зашила, как следует, дренировала, обработала раны.

Относительно нитей. Хирургических, как я уже сказала, у нас не было. Так что использовала обычные (десятый номер), предварительно их продезинфицировала.

— Аэродром «Антонов», где стояла «Мрия», находится далеко от вашего дома в Гостомеле?

— По прямой где-то три километра. Двадцать четвертого февраля черные российские вертолеты (как я потом узнала, с десантом) проносились чуть ли не над крышей нашего дома. Внучка сразу села в машину и поехала во Львов к брату. Настаивала, чтобы я ехала с ней. Но была надежда, что скоро все это кончится. Потому я решила остаться.

В первые дни большой войны в нашем районе не было ни украинских военных, ни оккупантов. Активисты, как я уже говорила, готовили подвал к длительному пребыванию людей. А там у меня была собственная каморка, в которой хранились кариматы, спальные мешки, одеяла. Я спустилась в подвал, чтобы отдать эти вещи активистам. А когда привезли раненых мужчину и женщину, люди, которые были в подвале, бросились искать, в какой квартире я живу. Нашли, говорят: нужна моя помощь.

У женщины рана на одной ноге была длиной сантиметров пять-шесть. А на второй — небольшая, сантиметра полтора, но очень глубокая. Я остановила кровотечение на обеих ногах. Длинную рану промыла, дренировала и зашила. А короткую глубокую зашивать не стала (только поставила дренаж). Почему не зашила? Поскольку могла бы возникнуть угроза гангрены.

Потом мне сказали, что в другом кабинете амбулатории находится ее муж, которого тоже ранило. Внесли его в манипуляционную. У него рана на затылке была такая, что кость виднелась. Ребята держали мужчину. Я ввела обезболивающее. Наконец, хоть и с трудом, но зашила и эту рану. Дренировала ее с двух сторон.

— Эти раненые мужчина и женщина выжили?

— Да. После освобождения Гостомеля тот мужчина узнал в амбулатории мой телефон и летом 2022-го позвонил мне. Поблагодарил за то, что спасла его. Рассказал, что у него был перелом основания черепа. Он долго лечился, поправился и вот разыскал меня, чтобы поблагодарить.

Я сейчас волонтерством занимаюсь — плету с девчатами маскировочные сетки. Так вот, одна женщина из нашей волонтерской команды знает этих мужа и жену. Говорит, что оба они сейчас за границей.

— Кроме этой семейной пары, в первые дни большой войны в амбулаторию привозили других раненых?

— Да, одного пожилого мужчину. Говорили, что он вроде бы из дома престарелых. Судя по ранам на теле, рашисты прошили дедушку автоматной очередью. Он был в очень тяжелом состоянии. Имел открытый перелом локтевого сустава. К тому времени, когда его привезли, стемнело. А электроснабжения уже не было. Так что мы оказывали раненому медицинскую помощь при свете фонариков: сняли с пострадавшего одежду, останавливали кровотечение, ввели обезболивающее… К сожалению, ранения были такими тяжелыми, что спасти жизнь мужчине не удалось.

— Умер в амбулатории?

— Да. А потом привезли тела пятерых украинских солдат. Возле нашего дома есть гаражи. Туда занесли бойцов и того пожилого мужчину, умершего от ран.

Читайте также: «Это был момент, когда ты уже принял все, что может случиться, даже смерть»: Татьяна Цимбал о войне, эвакуации в Канаду и возвращении домой

«Внучка подбодрила: «Не можешь идти — ползи!»

— Вы пережили в Гостомеле весь период оккупации?

— Нет. Решила 13 марта прорываться в эвакуацию. А до того жила в своей квартире — не захотела перебираться в подвал. Вернее, пошла туда четвертого марта, мне там не понравилось, и я вернулась в квартиру. Страшно было, особенно, когда рашисты в упор били из танка по соседнему дому, стреляли трассирующими пулями… Многое разрушили. Под моими окнами стояли их танки, БТРы, ходили вооруженные оккупанты.

Один из активистов — Саша — увидел, что меня нет в подвале, начал искать, где я. Решил пойти ко мне домой. Так случилось, что у него были ключи от моей квартиры: когда я оказывала помощь раненым, дала Саше ключи, чтобы принес из моего дома некоторые нужные для медицинских манипуляций вещи. Так у него и остались ключи.

Когда 5 марта он пошел меня искать в квартире, его остановили рашисты. Поэтому он навестил меня вместе с двумя оккупантами. Один из них хоть нормальной наружности, а второй такой, что противно смотреть: уши, как у Чебурашки, кривоногий. И это чучело попыталось меня выгнать из собственного дома. «Идите немедленно в подвал!» — распинался враг. «Нет! Хотите, здесь меня стреляйте!» Кончилось тем, что они отступили, а Саша принес мне пятилитровую баклагу воды. А также российский сухпаек. Я отказалась от сухпая. А Саша говорит: «Берите, потому что там есть сухой спирт — хоть воды себе нагреете». Еду я оттуда не брала — только спирт. Воду пила. Как назло, показатели глюкозы у меня стали высокие. Словом, все одно к одному.

— Как вам удалось вырваться из оккупированного Гостомеля?

— У меня был кнопочный телефон. На одном заряде он работает долго. Он продолжал работать и 12 марта, когда позвонила внучка. Она сказала, чтобы я шла на 12 часов на место сбора ехать в эвакуацию. Но я понимала, что не успею. На следующий день внучка снова звонит: бабушка, выбирайся оттуда. Я взяла рюкзачок, аппарат для измерения давления, глюкометр, лекарства, документы, пол-литра водички и пошла. Во дворе стояли российские танки, какая-то другая военная техника, два КамАЗа. Рашисты что-то грузили.

Я дошла туда, где должна была быть эвакуация. Но никого там не застала. Видела, что завод по производству стекла разбомблен, рынок разбомблен, магазины разрушены…

Звоню внучке, говорю, никого здесь нет. А она мне: иди к христианскому университету. А туда километра три, наверное. Можно долго рассказывать, как я шла по лесной дороге, по которой гоняла российская военная техника. Устала — ужас! Залезла в какую разбитую машину, звоню внучке: «Настя, сил нет, буду возвращаться». Внучка подбодрила: «Бабушка, не можешь идти — ползи!»

Я попыталась остановить машину. Сначала ехал какой-то дорогой автомобиль с тонированными стеклами. Водитель не остановился. А потом появилась простенькая серенькая машина. Вот ее водитель помог мне. Он житель Гостомеля, зовут его Василий Васильевич. Он умудрился слить из российского танка 30 литров солярки. Согласился довезти меня до Киева. На крыше машины — велосипед. В салоне — картошка, куры, кот. Едем.

— Россияне останавливали вас по дороге?

— Да, на трассе было много их КПП. Останавливали и сразу же: «Открывай багажник!» А Василий Васильевич им: «Ребята. Я из Пермской области». И называл какую-то деревню и какую-то реку. Вел разговор так, будто земляков ищет. Говорил, что собирается в Белоруссию. А мне по дороге внушал несколько раз: «Не признавайтесь, что вы врач». Наконец-то приехали к украинскому КПП. Василий Васильевич рассказал нашим бойцам, что и где у россиян на оккупированной территории. Потом отвез меня в Киев, в район Академгородка. А там встретил племянник. От знакомой знаю, что сейчас Василий Васильевич в рядах территориальной обороны, потому что он человек уже немолодой.

— До освобождения Гостомеля вы оставались у племянника в Киеве?

— Нет, не так. Я поехала к сыну. Сын с женой и тремя детьми жил в селе Озера (это еще ближе к аэродрому «Антонов», чем от моего дома в Гостомеле). Озера были оккупированы. Одиннадцатого марта сын с семьей и тестем и тещей смогли выехать оттуда в составе колонны из нескольких автомобилей. Они уехали в Винницкую область. Я решила добраться до них, чтобы семья была вместе.

И тут был интересный момент: в Винницкую область меня подвез на микроавтобусе знаменитый богатырь Василий Вирастюк. Он по волонтерским делам ехал в Черновицкую область, а я искала попутку. Так и случилось, что Вирастюк согласился меня подвезти. На КПП бойцы его узнавали, просили сфотографироваться с ним.

Наконец-то я встретилась с сыном, невесткой и внуками. Мой сын — стоматолог, его жена — отоларинголог, кандидат медицинских наук. Работы в городке, в который они эвакуировались, найти не удалось. Поэтому мы решили ехать в Польшу. Очень нас там хорошо встречали (бесплатное жилье, питание, детям одежда и т. д.). Я прожила за границей два месяца и вернулась в Гостомель. Внучка затянула балкон моей квартиры пленкой. Я решила не ждать государственной помощи — вставила стекло на балконе за свой счет. Потому что жилье у многих людей пострадало гораздо сильнее моего. Так что рассудила, пусть государство прежде всего им помогает.

Ранее о пережитом во время большой войны в интервью «ФАКТАМ» рассказал популярный актер Игорь Рубашкин, который в феврале 2022 года находился в Вышгороде под Киевом.

Фото в заголовке из открытых источников: Гостомель сильно пострадал во время российской оккупации

939

Читайте нас в Facebook