В пожарных депо Киева лошади проходили специальное обучение: они не боялись огня и умели... надевать на себя сбрую
Сейчас пожарные части не занимают в пейзаже Киева видного места — не всякий прохожий приметит их среди жилых зданий. В старину было иначе. Двадцатиметровые сторожевые башни (каланчи) по высоте и красоте не уступали церковным колокольням и были видны отовсюду. В Киеве высилось четыре башни, на верху которых денно и нощно ходили дозорные в мундирах с погонами и в бронзовых касках, напоминавших шлемы римских легионеров...
Когда на каланче вывешивали красный флаг — сигнал тревоги, соседние части высылали на помощь свои команды
Каждая пожарная команда состояла под началом брандмейстера, носившего зеленую форму армейского офицера и позолоченную «каску с чешуей» (подбородным ремнем с металлическими пластинами). Его подчиненные — вольнонаемные служащие — жили в основном в казармах при полицейских частях. Большую часть дня они проводили, как солдаты, на учениях и тренировках, дежурили на каланче и ухаживали за лошадьми. При поступлении в часть они принимали присягу, но военными в прямом смысле не были. Как не были и обычными служащими. Пожарные принадлежали к особой касте, жившей по своим правилам и законам.
Горожане рассказывали о пожарных удивительные истории. Ходили слухи, например, что среди них есть люди, заговоренные от огня, а в пожарных депо водятся необыкновенные лошади. Лошади действительно проходили специальное обучение: они не боялись огня, грохота падающих бревен и... умели надевать на себя сбрую. «Хомуты в пожарных конюшнях, — вспоминал мемуарист, — висели на цепях у дышел, кони сами вдевали головы в хомуты — достаточно было небольшого усилия лошади, и хомут снимался с пружинного крючка. Мгновенно закладывались постромки, и обоз был готов к выезду».
Ворота полицейских частей были постоянно закрыты и распахивались только во время пожара. В эти минуты перед киевлянами появлялась пожарная команда во всей красе — с обученными лошадьми, дрожками, до блеска надраенной паровой помпой и огромной штурмовой лестницей на колесах. Толпы горожан бежали за пожарными к месту происшествия. Среди уличных зевак были и такие, кто, боясь опоздать к началу тушения, нанимали извозчиков и мчались в хвосте пожарного обоза.
Городская дума гордилась своими пожарными частями и пользовалась каждым случаем, чтобы показать киевлянам, на что идут взимаемые с них налоги. Поэтому тушение даже самого незначительного пожара нередко превращалось в пышное представление.
Как только над городом поднимались клубы дыма, на ближайшей каланче появлялись большие черные шары. Их количество указывало на номер той части города, в которой случилось несчастье. Один шар означал, что очаг возгорания находится на Печерске, два — в Лыбедской части, три — в Дворцовой (сейчас — Липки)... Спустя две-три минуты ворота распахивались.
Пожарные вскакивали на линейку — длинную повозку с продольными скамьями, на которых спина к спине сидели пассажиры. Над скамьями на особом стеллаже лежали багры, топоры, лестницы. Рядом с кучером на козлах стоял трубач, который непрестанно трубил и звонил в колокол. Здесь же, на козлах, восседал брандмейстер. Над его головой развевалось красное пожарное знамя с золотой бахромой, тяжелыми кистями и эмблемой части.
Впереди мчался верховой «скачок» и трубил в рожок, останавливая движение на всех перекрестках. Вслед за пожарной линейкой грохотала повозка со шлангами, ломами, штурмовыми лестницами и двуконная паровая машина для подачи воды. Позади нее на особом приступочке стоял машинист и, чтобы поднять давление в паровом котле, на ходу подбрасывал в топку поленья.
Прибыв на место происшествия, пожарная команда разворачивалась к атаке. На первый план, поближе к огню, выступали самые главные действующие лица — трубники с металлическими наконечниками шлангов в руках. От их находчивости, смелости, а иногда и готовности рисковать жизнью решался исход всего дела. Вслед за ними выступали крючники и топорники, разбиравшие строения и ломавшие все мешающие работе заборы. Устанавливалась огромная механическая лестница, достигавшая высоты четвертого-пятого этажей. Бесстрашные штурмовики устремлялись по ней на крышу и верхние этажи, помогая жильцам покинуть горящее здание. У водяного насоса трудились машинист и кочегар. Старые ручные насосы, которыми пользовались служащие первой киевской команды, основанной в 1832 году, прокачивали 420 литров в минуту и давали струю длиной 12 метров. Паровые помпы второй половины XIX столетия прокачивали уже более трех тысяч литров в минуту и подавали воду под большим давлением сразу в несколько шлангов. Это позволяло трубникам держаться подальше от стен горящих зданий.
Если остановить огонь не удавалось, на каланче появлялся красный флаг (а ночью — фонарь с красными стеклами). Это был сигнал тревоги, и все соседние пожарные части высылали на помощь свои команды. На общий сбор являлся в таких случаях сам брандмайор — главный пожарный города — и лично руководил тушением. Бранд-мейстеры становились рядом с ним, образуя оперативный совет. Все вахмистры, трубники, топорники, машинисты и прочие огнеборцы подбегали к ним, брали по-солдатски под козырек и слушали указания. Двое пожарных держали за спиной у брандмайора зажженные факелы, чтобы командный пункт был виден отовсюду. Над ним развевались также знамена всех частей, съехавшихся на пожар. Выглядело все это очень эффектно.
Пожарные жили по законам военного времени и готовы были жертвовать собой ради благополучия города
При этом трудно представить, чем руководствовались люди, идя на службу в пожарную охрану. В 1905 году жалованье рядовых служащих (после вычета сумм за «продовольствование из общего артельного котла» и обмундирование) составляло ничтожную сумму —
«Положительно не ошибешься, — писал Александр Куприн, — если скажешь, что большинство пожарных служит не из нужды, а по призванию. Во всех классах общества есть пылкие, неспокойные головы, которых неудержимо привлекает все исключительное, выходящее за рамки обыденной серой жизни, все сопряженное с ежеминутной опасностью для жизни».
Пожарные жили по законам военного времени. Они готовы были жертвовать собой ради блага ближнего и благополучия своего города. Киевское начальство знало это и всячески поддерживало боевой дух огнеборцев. Парады пожарных команд случались в Киеве чаще, чем в войсках военного гарнизона. А циркуляры Думы, предназначенные для служащих пожарных частей, писались в не свойственном для деловых документов возвышенном стиле. «В минуту несчастия, — инструктировала Дума огнеборцев в 1909 году, — пожарный является для злополучных жертв пламени первым и главным защитником, в котором погибающие видят своего спасителя. И истинный пожарный служитель должен оправдывать возлагаемые на него надежды, забывая себя, пренебрегая опасностью. Он обязан спешить на помощь постигнутым бедствием, бороться с грозной стихией, напрягая все усилия и применяя всю свою ловкость и умение, в сознании, что он служит высокому, святому делу несения помощи бедствующим ближним».
Правда, денег на «святое дело» у Думы не хватало. А Киев рос, пожары случались все чаще. Потери от огня измерялись миллионами рублей в год. Не полагаясь более на помощь властей, горожане стали создавать общественные и частные пожарные команды в поселках, на фабриках. К концу XIX века в Украине было уже три тысячи противопожарных служб. 120 лет назад (в 1892 году) они объединились в одно большое и хорошо организованное Российское пожарное общество, насчитывавшее в своих рядах 84 тысячи наемных служащих и добровольцев.
Первая киевская добровольная дружина находилась в усадьбе на углу Бульварно-Кудрявской улицы и Обсерваторного переулка. В ней служили всего несколько наемных специалистов, а остальные приходили на тренировки и дежурства в свободное от работы или учения время. Среди них можно было встретить гимназистов и студентов, артистов и отставных военных, служащих и мещан.
Начальник добровольной пожарной дружины возглавлял также киевское атлетическое общество
По складу души пожарные добровольцы мало чем отличались от вольнонаемных служащих старых городских команд. Но внешне они были более рослыми, импозантными. В народе их называли дружинниками, имея в виду легендарных воинов киевских князей. Первый начальник добровольной пожарной дружины Киева Евгений Федорович Гарнич-Гарницкий возглавлял также киевское атлетическое общество. Он знал всех городских силачей и сманивал их к себе на службу. Парады первой киевской пожарной дружины проводились на маленьком пятачке земли на пересечении Бульварно- Кудрявской улицы и Обсерваторного переулка. Посмотреть на красавцев-дружинников сходились толпы окрестных жителей. Да и обычные их выезды на пожар представляли собой, по сведениям очевидцев, незабываемое зрелище. Живший неподалеку будущий знаменитый певец Александр Вертинский описал в мемуарах то впечатление, которое производила на киевлян чудо-команда Гарнича-Гарницкого.
«Почти рядом с нашим домом, — писал Вертинский, — была дружина вольнопожарного общества. В огромном сарае стояли бочки с водой и насосы, тут же в стойлах топтались приготовленные к упряжке кони. А наверху была каланча. Днем и ночью ходил вокруг нее по маленькой площадке дежурный часовой и, если замечал где-нибудь пожар, звонил в колокол. Тогда моментально раскрывались двери, запрягались лошади. Первым выскакивал передовой верхом на коне, а через полторы-две минуты за ним вылетала уже вся команда. В ослепительно начищенных касках, смелая, горячая, способная на любые подвиги, она была неотразимо прекрасная. С лестницей, с топорами и баграми, с особым шиком, едва держась одной рукой за поручни, стояли пожарные. Грохоча, колесница уносилась вдаль, похожая на колесницы римских императоров. Как я завидовал им! Я мечтал тогда, что, когда я вырасту, обязательно стану пожарным. А тут еще, как назло, под носом — потрясающий пример. В числе дружинников был один наш гимназист восьмого класса. Красавец-парень, высокий, стройный, сильный. Он казался настоящим героем».
Особое внимание горожан привлекали к себе трубники, работавшие на пожарах с брандспойтами. У каждого из них, как у оперных певцов, были свои поклонники. Самым известным трубником в Киеве был некто Прохоров по прозвищу Визирь. «Когда он появлялся на пожаре, — писал Александр Куприн, — публика разражалась восторженными криками: „Браво, Прохоров! Визирь молодчище! Валяй, Визирь!“ Прохоров является всегда героем пожара. Он не теряет даром ни секунды. С озверелым лицом, испуская каждую секунду страшнейшие ругательства, он бежит с рукавом в самый густой огонь. Горе какому-нибудь франту в цилиндре, самоотверженно явившемуся „помогать“, а иногда даже и „руководить“, если он попадет под ноги Прохорову во время его стремительного бега... И брандмейстеры, и приставы знают хорошо характер трубника: они не рискуют сунуться к этому зверю с советами во время его героического экстаза, потому что для него нет тогда ни начальника, ни указчика».
Как и древние киевские дружинники, трубники славились пьянством. Но, как бы они ни напивались, зов боевой трубы тут же ставил их на ноги. «Только прозвонил пожарный звонок и безжизненному трубнику крикнули на ухо „пожар“ — совершается мгновенное чудо, — вспоминает Куприн. — Труп оживает. Ни в лице его, ни в движениях нет и следа страшного опьянения. Застегиваясь по дороге, он бежит на пожарный двор, на бегу вскакивает на мчащуюся повозку и опять несется в огонь и опасность, прицепившись где-нибудь на подножке и высоко подпрыгивая на ямах и пригорках...»
Мода на пожарных давно прошла. Никто уже не помнит о прославленных киевских трубниках и брандмейстерах. Но происходит это не потому, что среди нынешних огнеборцев нет настоящих героев. Просто нашей литературе теперь не до них.
2857Читайте нас у Facebook
