Красный октябрь 1917-го: Преображенский полк, неся караул у винных погребов, спился окончательно, Павловский также не устоял...
Выстрел крейсера «Аврора» по Зимнему дворцу в Петрограде стал сигналом к началу героического штурма последнего оплота самодержавия. Примерно такое описание одного из ключевых событий Октябрьского переворота в ночь с 25 на 26 октября
В первой половине XX века во время празднования годовщины революции на Дворцовой площади даже проходили грандиозные постановки, воспроизводившие штурм Зимнего, в них задействовали тысячи людей. Впрочем, многодневную осаду солдатами, красногвардейцами (рабочие с винтовками) и матросами винных погребов почему-то не инсценировали. А ведь именно вокруг них разгорелись тогда настоящие бои...
«Имя Керенского слишком ненавистно. Странно, но ему в особенности ставят в вину то, что он спит на царской кровати»
Кровопролитного сражения с большими потерями, отличающими подлинный штурм, на самом деле не было. К 25 октября 1917 года отряды Красной гвардии заняли почту, мосты, вокзалы, телеграф и другие важные объекты Петрограда. Идеи Февральской революции и Зимний дворец защищали только юнкера, рота женского ударного батальона (подобные воинские подразделения создавались Временным правительством по инициативе военнослужащей Марии Бочкаревой с целью пристыдить солдат, не желающих воевать на фронтах Первой мировой) и инвалиды-георгиевцы под командованием одноногого штабс-ротмистра.
Офицеры были полностью деморализованы и не представляли угрозы для революционеров. Готовность к борьбе проявляли лишь единицы. Остальные предпочитали сохранять нейтралитет. Как писал один из организаторов большевистского переворота Лев Троцкий, «набивавшее гостиницы, рестораны и притоны офицерство после разрыва Керенского (главы Временного правительства. — Авт.) с Корниловым (генерал, выступавший за нанесение решительного удара по левым силам. — Авт.) относилось к правительству враждебно».
Что же касается солдат, то преображенец Милицын, член полкового комитета, в своем дневнике, опубликованном в уникальном издании «Архив русской революции», выходившем в Берлине в
Один из лидеров Белого движения, известный казачий атаман Петр Краснов приводит в своих воспоминаниях диалог балтийских матросов с его кавалеристами во время ареста осенью 1917 года. «В России только и есть войско, товарищи, что матросы да казаки — остальное дрянь одна. Соединимся, товарищи, вместе, и Россия наша. Пойдем вместе?» — спрашивали матросы. «На Ленина?!» — лукаво подмигивали казаки. «А хоть бы и на Ленина. Ну его к бесу! На что он нам сдался, шут гороховый», — отвечали матросы. «Так чего же вы, товарищи, воевали?» — недоумевали казаки. «А вы чего?» — спрашивали матросы и разводили руками«.
В ночь с 25 на 26 октября Зимний напоминал проходной двор. По дворцу свободно шастали агитаторы, пугая юнкеров обстрелом с «Авроры» и предлагая сложить оружие. Но будущие офицеры их арестовывали, как и проникающих невесть откуда красногвардейцев. «Да! Защищать положение, сопровождая его требованием не открывать огонь. Оригинально...» — сетовал впоследствии поручик Александр Синегуб, командовавший юнкерами из Школы подготовки прапорщиков Инженерных войск. Интересно, что почти никто из офицеров, находившихся во дворце, не имел детального плана помещения. Поэтому в роли гидов для них нередко выступали оставшиеся в Зимнем министры.
*Юнкера (на фото) забаррикадировали и охраняли только парадные входы, поэтому вооруженная толпа просто вошла с улицы через черный ход и расползлась по дворцу... с открытыми ртами
Часть господ офицеров просто напивались в дворцовой столовой, а затем дрались друг с другом на шашках в коридорах, что явно не способствовало поднятию боевого духа. Юнкера забаррикадировали и охраняли только парадные входы, поэтому вооруженная толпа просто вошла с улицы через черный ход и расползлась по дворцу... с открытыми ртами. «Были и такие, что с диванчиков отпарывали плюш», — вспоминал Александр Синегуб. Самому поручику, которого Лев Троцкий назвал «одним из наиболее доблестных защитников Зимнего дворца в день переворота», в общей суматохе удалось выйти на улицу. «Пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки», — вспоминал Александр Синегуб. «Расстреливают», — пояснил ему солдат. «Кого?» — спросил поручик. «Ударниц... Ну и бедовые бабы! Одна полроты выдержала. Ребята натешились! А вот что отказываются или больна которая, ту, сволочь, сейчас и к стенке!» — рассказал поручику человек с ружьем.
Сегодня сложно установить, что тогда происходило на самом деле и какие свидетельства очевидцев правдивы. «Жуткие дни. Город полон слухов о кровавых расправах большевиков с юнкерами и женщинами из батальона смерти. Неистовствуют матросы и красногвардейцы. Первые и с виду-то звери...» — вспоминал Милицын. «В то время в Петрограде действительно происходили массовые погромы, грабежи, насилие, самосуды и убийства. Нередко прислуга состоятельных питерцев сама приглашала первых попавшихся на улице моряков в квартиры своих хозяев поживиться за определенную долю», — рассказывал «ФАКТАМ» историк Ярослав Тинченко.
«Полы погребов были залиты красным вином и мадерой урожая 1913-1914 годов»
А вот как описывал события октября — декабря 1917 года тот же Милицын, служивший в Преображенском полку: «Наши уже раз напились в Зимнем дворце. Я уверен, что солдаты проникнут во дворец... Вот грабить ценные вещи во дворец, осквернять его не пойдут, а за коньяком полезут. Собираются кучками, перешептываются. „Говорят, винища-то сколько, что страсть, и всякого. Керенский каждый день по бутылке мадеры высасывал...“ По-видимому, сегодня сделают попытку проникнуть в винные погреба. Приказано принять меры. Меня и еще двух солдат назначили ночными дневальными у ворот. Раздали по пяти боевых патронов...
Вечером я был во дворце. В подвальных коридорах валялись бутылки и всюду виднелись мокрые следы. Много народу, видно, тут перебывало... Полы были залиты вином — в особенности в первых коридорах — красным вином и мадерой урожая
Состояние петроградского гарнизона в то время весьма красочно обрисовал в «Записках о гражданской войне» один из руководителей штурма Зимнего Владимир Антонов-Овсиенко: «Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца. К этому времени сохранявший ранее свою дисциплину Преображенский полк, неся караул у этих погребов, спился окончательно. Павловский — наша революционная опора — также не устоял. Посылались караулы из смешанных частей — перепивались. Ставились „комитетские“ караулы — не выдерживали. Посылались броневики разгонять толпу — команда их после некоторого променада также начинала подозрительно шататься. Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. „Допьем романовские остатки!“ — этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровать входы — толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой — пожарные во время этой работы напивались сами. Только когда за борьбу с пьяницами взялись гельсингфорские моряки (Гельсингфорс — шведское название города Хельсинки, который в то время был главной базой российского балтийского флота. — Авт.), погреба Зимнего были обезврежены»...
Еще один видный деятель революции Лев Троцкий в мемуарах «Моя жизнь» рассказал, как доблестно боролся с пьянством его верный помощник матрос Николай Маркин: «Он сразу почуял опасность и вступил в бой. Он охранял, а где невозможно было, разрушал склады. В высоких сапогах он бродил по колени в дорогом вине вперемешку с осколками стекла. Вино стекало по канавам в Неву, пропитывая снег. Пропойцы лакали прямо из канав. Маркин с револьвером в руках боролся за трезвый Октябрь. Промокший насквозь и пропахший букетом лучших вин, возвращался он домой, где его с замиранием сердца ждали два мальчика. Маркин отбил алкогольный приступ контрреволюции».
«Сотрудники ЧК — это все совершенно ненормальные люди, садисты, кокаинисты, почти утерявшие человеческий облик...»
Другой видный большевик, матрос Балтийского флота, комендант Смольного, а позже московского Кремля Павел Мальков, лично расстрелявший по приговору ВЧК в 1918 году Фанни Каплан, писал в мемуарах: «Мы вначале ничего не знали о существовании винных подвалов в Зимнем дворце. Кто мог предполагать, что русские цари создали под своим жильем запасы вина на сотни, если не на тысячи лет! Тайну подвалов открыли старые дворцовые служители, и открыли ее не Ревкому, а кое-кому из солдат, охранявших дворец после 25 октября. Узнав, что под дворцом спрятаны большие запасы вина, солдаты разыскали вход в подвалы, замурованный кирпичом, разбили кладку, добрались до массивной чугунной двери с решеткой, прикладами сбили замки и проникли в подвалы.
Слухи о винных складах под Зимним дворцом поползли по городу, и во дворец валом повалил народ. Остановить многочисленных любителей выпить караул был не в силах, не говоря уж о том, что значительная часть караула сама еле держалась на ногах».
Военно-революционный комитет, обсудив создавшееся положение, принял решение вновь замуровать винные склады. Когда и это не помогло, решили пагубное зелье уничтожить. «Принялись моряки за работу: давай бутылки об пол бить, днища у бочек высаживать, — вспоминал Павел Мальков. — Ломают, бьют, крушат... Вино разлилось по полу рекой, поднимается по щиколотку, по колено. От винных паров голова кругом идет, того и гляди очумеешь. А к Зимнему чуть не со всего Питера уже бежит разный люд: пьянчужки, обыватели, просто любители поживиться на дармовщину. Услышали, что винные склады уничтожают, и бегут: чего, мол, добру пропадать? Того и гляди опять в подвалы прорвутся... Вызвали тогда пожарных. Включили они машины, накачали полные подвалы воды и давай все выкачивать в Неву. Потекли из Зимнего мутные потоки: там и вино, и вода, и грязь — все перемешалось... Некоторые, самые отчаянные, становятся на четвереньки и пьют эту пакость. Иные тащат ведра и бутылки. День или два тянулась эта история, пока от винных погребов в Зимнем ничего не осталось».
Массовый запой, достигший апогея в ноябре-декабре 1917 года, прерывали даже пулеметным огнем. Избавившись от «мрачного» наследия свергнутого режима, то есть уничтожив ценнейшие вина и вылив на землю чистый спирт, большевики приступили к уничтожению дворцов, особняков, храмов, а самое главное — людей. Ни в чем не повинных граждан России убивали за социальное происхождение, за излишнее снисхождение к буржуям или по принципу «что-то рожа твоя мне не очень нравится».
Когда в феврале 1919 года большевики вошли в Киев, на следующий же день начала работать Всеукраинская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией (ВУЧК). Председатель ВУЧК Мартын Лацис наставлял подчиненных: «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, каково его образование и какова его профессия. Эти вопросы должны решить судьбу обвиняемого».
После вступления Красной гвардии в Киев председатель Российского Красного Креста доктор Юрий Ладыженский написал из украинской столицы в международный комитет этой организации в Женеве: «Сотрудники ЧК — это все совершенно ненормальные люди, садисты, кокаинисты, почти утерявшие человеческий облик... По всему городу хватают людей... Перед казнью заставляют раздеться, чтобы сберечь платье и сапоги. Ночью убьют, а наутро палач уже щеголяет в обнове... По этим обновам остальные заключенные догадывались об участи исчезнувших товарищей... Бывало, убьют, а потом идут на квартиру убитого и реквизируют там все, что понравится... Никаких доказательств виновности им не нужно было».
В очерке, написанном по рассказам сестер милосердия, доктор Ладыженский цитирует слова генерала, попавшего в большевистскую тюрьму: «Сестра, я бывал в сражениях. Я отступал. Я знаю, что такое война. Но ничего подобного в жизни я не видал и не испытывал». «Картины насилий, ужаса и крови не имеют себе подобных в истории культурного человечества, поэтому замалчивать их было бы преступлением», — такими словами завершил письмо в Международный комитет Красного Креста Юрий Ладыженский.
976Читайте нас у Facebook
