Орлуша: "За пост или комментарий в Интернете мне могут "пришить" от 4 до 6 лет. В любую минуту"
Андрей Орлов больше известен под псевдонимом Орлуша. Его популярность в Украине совпала с трагическими событиями в стране. Поэт моментально реагировал на все движения российской власти, выпуская политические памфлеты один за другим. Его стих «Володино» разобрали на цитаты, как и творение «Смерть пармезана», «Реквием по МН-17». Сейчас у Орлуши большой гастрольный тур по Украине. Начал с Киева, выступив на модной площадке FEDORIV Hub. После концерта Андрей долго гулял с друзьями по Киеву, а потом завтракал в своем любимом ресторане «Крым». Там же назначал деловые встречи и интервью. Выкуривая одну сигарету за другой и выпивая энную чашку крепкого кофе, закутанный в желто-синий кашемировый шарф от Hermes Орлуша не уставал признаваться в любви к Украине и жизни вообще. Обладая давнишней деловой хваткой рекламного гуру, он умудрился за время интервью заключить выгодный контракт на предстоящие гастроли, положив в карман хороший задаток.
— Я прекрасно знаю, как «прилипают» к карманам деньги, — неожиданно признался Орлуша, доставая из кармана брюк толстую пачку гривен. — Первый раз столкнулся с этим, работая барменом на корабле. Вот приходит человек и говорит: «Мне бокал шампанского». Ты его обязан спросить: «Со льдом или без?» Наливаешь бокал, а потом у тебя в кассе остаются деньги. Почему? Потому что в 200-граммовый бокал кладешь четыре кусочка льда и получаешь воду, которую продаешь по цене шампанского. Правда, я не сразу это понял.
— А потом понравилось?
— Когда прилипли деньги? Да нет. Я в основном работал на качественных чаевых. Это когда ты хорошо обслужил, поговорил, запомнил, что любит клиент. И при следующей встрече уже наливаешь человеку виски с одним кусочком льда и каплей морковного сока. Второй раз мне не надо повторять. На этом можно заработать намного больше, чем на воровстве. Это был 1978 год. За три месяца работы при зарплате 90 рублей я заработал на полтора автомобиля — порядка 8 тысяч рублей.
— Купили авто?
— Тогда нет. Кстати, я так и не научился водить. Предпочитаю ездить на такси. Если посчитать, в какую сумму обходятся владельцу «Ленд ровера» первые два года, получится, что я могу на такси ездить с утра до вечера. А если, не дай Бог, разбить свое дорогое авто…
— Но вы могли купить что-нибудь поскромнее.
— Я?!
— Понятно.
— В 1992 году у меня был один из первых в Москве «Бентли» — «Сильвер Шедоу». Классический, с крыльями. Кстати, в «Бентли» не очень удобно сидеть на переднем сиденье. Я всегда устраивался за водителем. Часто там решал многие деловые вопросы. Да, было время… Я был рекламным магнатом и гуру торговли. Свой первый живой миллион долларов заработал в 1994 году. На спекуляции сериалами. Тогда российских еще не было.
— «Просто Мария»?
— Сериал назывался «Моя вторая мама». Были и другие. Я зарабатывал сотни тысяч долларов в месяц. А потом пошла бандитская история, и я ушел из этого бизнеса. Слишком привлекательной казалась моя персона для всяких сомнительных личностей. Когда все это началось, я в одну минуту бросил деньги и бизнес и пошел работать арт-директором в московский журнал «Столица», где зарплата была семь с половиной тысяч долларов в месяц. И ни разу об этом не пожалел. Кстати, был хорошим арт-директором. Журнал до сих пор помнят. Вышло 24 номера, многие из них и сейчас можно купить в букинистических магазинах.
— Вас приглашали в политику?
— Я мог туда пойти, но у меня довольно сложная биография, в которой есть вещи, неприемлемые для публичной персоны. Я сам политтехнолог и знаю, о чем говорю.
— Вам за что-то стыдно?
— Думаю, как всякому живому человеку. Мне уже 57 лет. Когда-то я стащил в армии чью-то шапку, потому что она была хорошей, а мне предстояла поездка — я должен был прилично выглядеть. Помню эту шапку до сих пор. Не забуду также, как в Крыму в столовых самообслуживания воровал котлеты. Это была хиповская жизнь и подобное считалось, скорее, подвигом. Конечно, во многих случаях я, как любой человек, придумал для себя массу извинений, самооправданий. Но, по большому счету, могу напрямую сказать: да, мне бывает стыдно.
— А чем гордитесь?
— Я не придаю значения собственной значимости. И уж точно не думаю о том, что обо мне скажут через сто лет. Вообще считаю, что биологическая ценность человечества несколько перепиарена. Мы менее значимые существа, чем сами о себе думаем. Я спокойно отношусь к жизни и смерти. У меня не испортится настроение, если узнаю, что это мой последний день. Проведу его точно так же, как провел бы предпоследний. Не побежал бы тут же звонить маме, раздавать деньги или переводить их на благотворительность. Я довольно сильный по натуре философ. Мне больше нравится сам процесс жизни, чем размышления о том, что будет после. Например, для меня этот разговор важнее, чем-то, что будет у вас напечатано. Понимаете? Мне интересен процесс, а не результат.
— Своего рода энергетическая подзарядка.
— Вроде того. Я этим живу. Пополнил запас энергии, пять часов беседуя на берегу Байкала с Жак-Ивом Кусто. Или, например, после того, как провел двое суток в душном, пропитанном потом доме с Карлосом Кастанедой, не сказав ни слова. Это было в резервации команчей, в глиняном помещении наподобие иглу. Внутри сидели шесть голых мужчин, горел небольшой костер, мы просто смотрели друг на друга и потели. Все наши размышления уходили вместе с дымом. Каждый сидит, сколько хочет. Некоторые выдерживают четыре дня. Такая спокойная медитация мужских глаз.
— И что вы поняли после этой «беседы»?
— А вот это уже не моя тайна…
— Знаю, что вы были одним из немногих россиян, которые не побоялись весной 2014 года приехать в Киев.
— Это было 8 марта. Я поселился в квартире с видом на Майдан. Тогда еще в центре не развеялся запах горелых покрышек. До этого я работал в Сочи, во время Олимпиады вел колонку в газете «Коммерсантъ». Еще тогда я в майке с надписью «Россия» фотографировался под украинским флагом и писал, что сердце мое в Украине. А 8 марта прилетел в Киев, где договорился встретиться с моим лондонским другом-парфюмером. Он делает духи, и закупал в Ницце мимозу для выжимки. У него осталось много ненужной мимозы, и тогда я ему сказал: «Прилетай в Киев, бери цветы, сколько сможешь». 8 марта мы дарили пушистые букеты женщинам на улице. А с ними — сине-желтую открытку с моим стихом: «Догорала в баррикаде парта с надписью „Любимая, прости!“ Ну, а что касательно марта — он же мог и вовсе не прийти». Мы подарили тогда 15 тысяч букетов!
— Тогда, в марте, у вас было предчувствие войны?
— Было ощущение уже полной ж… А еще страх, что события в Крыму закончатся кровью. О Донбассе речь вовсе не шла. Моя бывшая жена — украинка. 12 лет назад она уехала в Крым со своим вторым мужем. У нее было российское гражданство. Сейчас у них замечательный дом в Массандре, и жена категорически не принимает аннексию. И ни один нормальный человек ее не принял.
— Кто же тогда те люди, которые кричат: «Крым наш»?
— Как ни парадоксально, в основном это те, кто там никогда не был и не будет. Это вопрос пропаганды. России нужна война не за Донбасс или Крым. Она необходима ей для оправдания разрушения экономики. Я об этом писал еще лет восемь назад. Человеку с мизерной зарплатой и плохими условиями жизни приятно осознавать, что он может вот так по-свойски распоряжаться куском земли, заявляя: «Крым — наш. Мы его не отдадим!» И им абсолютно наплевать, что там, как там. Главное — удержать два куска скалы от посягательств бандеровцев. Это как в сумасшедшем доме, где всегда много эмоций. Правда, они практически никогда не имеют отношения к реальности. Россия сейчас находится в состоянии коллективного клинического сумасшествия.
— И как это лечится?
— Изоляция, смирительная рубашка.
— Отсутствие пармезана?
— Да бросьте. В Москве полно иностранных продуктов, которые не подпадают под санкции. И пармезан есть. Хочешь — ешь такого же типа швейцарский сыр грюйер. Эта страна ведь санкций не вводила. А показуха с «сжиганиями» предназначена для отвлечения масс от чего-то более значимого, дымовая завеса. Каждый раз, когда журналисты пишут: «Русские прыгают с пармезаном», это место могло быть посвящено Сенцову и Савченко. Так из мозга людей вымываются главные новости. Я сам много писал о пармезане, даже посвятил ему стих. Но на главной моей странице в социальной сети не сыр, а Олег Сенцов и Александр Кольченко, исполняющие гимн.
— Вы наверняка знаете, что серьезно рискуете.
— Знаю. За пост или комментарий в Интернете мне могут «пришить» от 4 до 6 лет. В любую минуту.
— Не боитесь жить на пороховой бочке?
— Боюсь, но живу. Просто делаю то, что считаю нужным. Я никогда не раздумывал об отъезде из России. По большому счету, и так спокойно живу там, где хочу. У меня нет в этом смысле каких-то привязанностей. Нет и обязательств. Могу в любую минуту вот с этой сумкой сесть в самолет и улететь, скажем, в Испанию.
— У вас тогда наверняка есть толстый кошелек?
— Мой кошелек пополняется моими же концертами. Когда кончаются деньги, я могу в каком угодно городе собрать сто человек, прочитать стихи и улететь в любую точку мира. Например, на одной неделе у меня семь концертов по Украине. Это небольшие, даже маленькие залы, но они забиты до отказа. Билеты продаю сам через «Фейсбук». У меня нет никакой рекламы, но залы полные. Поверьте, если я сейчас напишу на «Фейсбуке», что хочу поесть, выпить и переночевать, скажем, в Париже, у меня в течение пяти минут будет 500 предложений. Поэтому я спокойно могу жить и без денег.
— Вы счастливый человек.
— Когда как. В общем, мне все нравится в этой жизни вне зависимости от страхов и физических угроз.
— Вы начали сочинять стихи не так давно…
— 12 лет назад. Мне было тогда 45. На даче под Москвой у одной своей знакомой я написал стих «Задолбало». Просто, чтобы рассмешить друзей. Потом разместил его на небольшом подонском сайте «Литпром». Подонки — независимое литературное движение без языковых норм. Слово «секс» было самым приличным. Это оттуда пришло выражение «авторжжет», «вБобруйскжывотное», что означало на нормальном языке: «уходи, ты не наш человек». В общем, это было очень занятно.
— Сейчас это работает?
— Как только словечки и фразы пошли в массы, подонки перестали их употреблять. Теперь это уже не модно.
— Вы всегда следили за модой?
— Конечно. В 1978 году носил итальянские джинсы «Ральф», купленные у иностранцев. Я был фарцовщиком. Мы за рубли покупали у иностранцев доллары и продавали их полякам. Все подпольно, конечно. В те годы за валюту можно было загреметь в тюрьму на восемь лет. Но мне никогда не нравилось идти в общей струе. Я с детства был одиночкой. Очень плохо учился. Отец был строителем. Когда заканчивался один объект, мы переезжали к другому. Я родился в Березняках на Северном Урале, брат — в Череповце, а родители познакомились в Нижнем Тагиле. Год я прожил в Финляндии, где папа работал на строительстве завода, потом был Челябинск. В 33 года отец уже был управляющим союзным трестом и переехал в Москву. Такой селф-мейд-мэн.
— Вы похожи на него?
— Я пошел в мамин род. Вот мой брат — такой брутальный мужик, а я всегда был, что называется, слюнявым красавчиком. Даже, заказывая напиток настоящих мужиков — теплую водку.
— Почему теплую?
— Холодную пьют люди, которые не любят водку и хотят, чтобы она быстрее проскакивала и не чувствовалось ни вкуса, ни запаха. Я как человек, нормально относящийся к алкоголю и имеющий с ним давние дружеские отношения, пью со вкусом.
— И насколько давние ваши отношения?
— Ну, скажем, с крымским алкоголем дружу с 9 мая 1978 года, с 23 часов 20 минут. Я хорошо помню, в котором часу приходил поезд Москва—Севастополь, а в нем ехали я и мой друг — актер Андрей Васильев. 40 минут нам хватило, чтобы добраться до номера в гостинице «Севастополь». Именно там жил 14-летний Михаил Ефремов, снимавшийся в фильме «Когда я стану великаном». Андрей Васильев, с которым в свое время нас вместе выгнали из Института химического машиностроения, тоже снимался в этой картине. Ну надо же было использовать возможность потусить в Севастополе. Тогда я и выпил свой первый стакан крымского портвейна. А в час ночи к нам ввалился подвыпивший подросток Ефремов. В общем, с тех пор мы очень дружны…
— А за что же вас выгнали из института?
— За неуспеваемость и неинтерес к учебе. Я и из комсомола ушел. Вступил туда, потому что без комсомола было сложно подать документы в институт. Потом вместе с Васильевым мы напечатали статью «Три пишем, два в уме» в журнале «Студенческий меридиан». О том, что в нашем институте нет людей, которые учатся химическому машиностроению по вдохновению. Девки хотят выйти замуж, а мужики — уехать работать за границу. После выхода статьи собрали комитет комсомола института и сказали нам: «Вы нас позорите, поэтому недостойны быть членами ВЛКСМ». Мы тут же: «Возьмите наши комсомольские билеты». Комсомольское руководство еще месяц за нами бегало, потому что нет такой формы — самовыход. Из комсомола можно было только исключить.
— У вас много врагов?
— У меня нет врагов, могут быть только противники, люди, стоящие на другой позиции. Причем от разговорной до вооруженной. На одном радио в Москве меня спросили, что буду делать, если начнется открытая война между Россией и Украиной? Я ответил ведущей, что мы будем по разные стороны баррикад. Мой выбор сделан давно. Буду воевать на стороне Украины.
3827Читайте нас у Facebook
