Ирина Луценко: «Не знаю, как будет умирать Путин. Наверное, очень тяжело…»
— Ирина, сейчас у всех на слуху тема введения миротворческой миссии на Донбасс…
— Первое и главное. Хорватского сценария не будет. Президент Порошенко постоянно говорит, что решить вопрос урегулирования ситуации на востоке Украины можно исключительно политико-дипломатическим путем. Сразу скажу, что введение миротворческой миссии не случится завтра или послезавтра. И она не решит все проблемы.
Что касается количества миротворцев, возьмем в качестве примера Ливан. Там неконтролируемая государством граница — 70 километров, 4000 квадратных километров — оккупированная территория. В Ливане находится примерно тысяча миротворцев. У нас 405 километров неподконтрольной границы и 17 тысяч квадратных километров оккупированной территории. Сколько миротворцев должно быть, подсчитает техническая миссия, которая приедет, когда Совет Безопасности ООН примет решение. Естественно, постоянный член Совбеза Россия будет против. Но надо бороться. Давить на нее, в том числе и санкциями. Последние американские санкции оказались очень эффективными и весьма болезненными для окружения Путина.
Видно, что Кремль очень нервничает. В том числе из-за того, что Порошенко одним из первых встретился с канцлером ФРГ Меркель после того, как она сформировала коалицию, и что на совместной пресс-конференции двух лидеров было четко озвучено, что на запланированной на май встрече в Аахене соберутся главы Украины, Германии и Франции. Без Путина.
Да и заявление Волкера (спецпредставитель Госдепартамента США по вопросам Украины. — Авт.) о том, что миротворческая миссия будет находиться на всей территории ОРДЛО, а не только вдоль линии разграничения, вызвало невероятный всплеск эмоций «рупоров Кремля», которые начали истерить о нарушении Минских соглашений (они их трактуют по-своему, в отличие от всего мира). Честно говоря, такая реакция радует.
К тому же на Мюнхенской конференции по безопасности (прошла 16—18 февраля 2018 года. — Авт.), где был зачитан доклад по урегулированию конфликта на Донбассе, подготовленный экспертом ООН при Колумбийском университете в Нью-Йорке Ричардом Гоуаном по поручению бывшего генерального секретаря НАТО Расмуссена, прозвучала рекомендация: в миротворческую миссию не должны входить представители стран — сателлитов России (например, из СНГ, чего хочет Путин) и стран — членов НАТО (чего, наоборот, категорически не хочет Путин). Мы уже знаем, что желание прислать свой контингент на Донбасс изъявили Швеция, Австрия, Япония, Бразилия
Однако замечу, что нам пора думать о следующем шаге после миссии и уже сейчас начинать искать пути примирения с оккупированным Донбассом. На днях первый вице-спикер парламента Ирина Геращенко с группой народных депутатов побывала в Колумбии, чтобы изучить их опыт примирения двух сторон. Понятно, что этот процесс будет сложным и длительным, но он неизбежен.
— Признаюсь честно, что не очень пока готова разговаривать с призывавшими Путина ввести войска.
— Придется общаться. Начнем с патриотов — кто не предал Украину, но не смог выехать по тем или иным причинам на мирную территорию. Потом — убеждать тех, кто боится возвращения украинской власти (я не о боевиках или коллаборантах, а о простых жителях), ведь кремлевская пропаганда работает блестяще. Многие действительно хотели присоединения Донбасса к России. Сейчас они устали из-за затянувшейся войны и разочарованы, хотят мира и тишины, какой-то определенности. Их можно понять.
Путинская псевдозащита русскоязычного населения обернулась трагедией для всей страны. Сколько погибло военнослужащих и мирных граждан, в том числе детей, сколько искалечено судеб! Не знаю, как будет умирать Путин. Наверное, очень тяжело…
Но мне кажется, что даже в нашей непростой ситуации эта усталость и ненависть к врагу, замешенная на крови, в итоге зацементирует Украину. Страна теперь другая. Мы стали субъектом геополитики и уже не оглядываемся: а что скажет Россия, а что думают те или эти?
Мы четыре года убеждали западных партнеров, что России нельзя верить. А нам сочувствовали, нас успокаивали. Потому что с Россией хорошо торговать. И только когда Кремль вмешался в выборы в Соединенных Штатах, Великобритании, Германии и Франции, когда случилось отравление Скрипаля и его дочери, когда как грибы начали расти правые партии фашистского типа (к примеру, французский «Национальный фронт» во главе с одиозной Ле Пен, которой симпатизирует Путин), когда Нидерланды после Великобритании на пустом месте начали говорить, что не хотят быть в Европейском союзе, стало понятно, кто есть кто.
Подытоживая эту тему, скажу, что введение миротворческой миссии является сейчас стратегической задачей номер один. Это вопрос нашей национальной безопасности.
Не менее важна и следующая задача: борьба против строительства «Северного потока-2» (магистральный газопровод длиной 1200 километров из России в Германию планируют строить через Балтийское море, в обход Украины. — Авт.). Российский газ — это большая европейская политическая коррупция. Поэтому президент Порошенко перед поездкой в Германию четко заявил, что те, кто поддерживают «Северный поток-2», однозначно играют на руку Кремлю.
Дело в том, что, по задумке Путина, после запуска этого газопровода транзит голубого топлива через Украину должен резко сократиться. Объясню на цифрах. Максимальный объем пропущенного через украинскую газотранспортную систему газа составляет более 90 миллиардов кубов в год. Пропускная способность «Северного потока-2» — 55 миллиардов. По идее, чисто математически, мы в таком случае должны транспортировать около 40 миллиардов. Однако глава «Газпрома» Миллер говорит про 10—15 миллиардов кубов, и то, мол, они еще посмотрят, какой будет стоимость транзита. С такой постановкой вопроса мы категорически не согласны. Меркель поддержала Украину и заверила, что окончательное решение будет принято, когда Россия гарантирует объем транзита, устраивающий Украину.
Потому сейчас необходимо убедить Данию, Норвегию, Польшу, балтийские страны, чтобы они не разрешили прокладывать эти трубы через свою территорию. То есть цель — заморозить «Северный поток-2». Тут ставлю знак многоточия.
Впрочем, не могу не сказать о том, что в то же время оппозиционные политики, в первую очередь лидер «Батьківщини» Тимошенко, транслируют в парламенте российские тезисы. Они называют те же цифры стоимости газотранспортной системы, что и «за поребриком», говорят, что нам не нужен консорциум с европейскими операторами по использованию этой трубы. Уже раздаются реплики, что украинская газотранспортная система якобы ненадежна, хотя специалисты говорят обратное: она очень надежна. Более того, построена так, что автоматически перенаправить газ по другой трубе, если случается какая-то авария, вообще не проблема. Эта технология давно отработана.
Нам нельзя допустить, чтобы система не эксплуатировалась и, условно говоря, ржавела. К тому же глава НАК «Нафтогаз України» Коболев официально заявил, что мы готовы модернизировать компрессорные станции, чтобы увеличить скорость прокачивания газа и снизить стоимость транзита (КПД наших агрегатов 26—28 процентов, европейских — 35—38). Но в таком случае новый договор «Нафтогаза» с «Газпромом» о транзите природного газа в ЕС должен заключаться как минимум на десять лет (действующий заканчивается в 2019 году), чтобы не нести затраты на модернизацию, которая в итоге может быть не нужна, чтобы понимать, какой гарантированный объем обязуемся прокачивать — 10—15 миллиардов кубов, или 40, или 90, как сейчас, и сколько лет.
То есть параллельно идет работа над тремя глобальными стратегическими задачами: введение миротворческой миссии, борьба за замораживание «Северного потока-2» и, конечно, реформы. Реформировать воюющую страну чрезвычайно сложно, но тут нас никто не остановит.
— Еще бы оккупанты ушли с нашей земли…
— Знаете, очень не хочу, чтобы люди говорили: «Хай тільки вони підуть». Нет! Хай підуть так, як ми скажемо. И пусть заплатят за все, что сделали. Может, пройдет 10—15 лет, но они ответят за каждую смерть. Вот увидите.
Мы ведь поговорили только о Донбассе. Есть еще и украденный Крым, за возвращение которого Украине тоже идет серьезная борьба. В общем, активно работаем по всем направлениям.
И когда я слышу, что люди разочарованы, что они ожидали большего, комментирую так: каждый должен вкрутить свою лампочку.
— Не поняла.
— Часто рассказываю эту историю. Когда мы переехали в Киев, жили на третьем этаже обычного многоэтажного дома на бульваре Леси Украинки. Подъезд не освещался. Лампочки или выкручивали, или разбивали. Люди постоянно возмущались: «Почему ЖЭК не работает?», «Сколько можно?», «За что мы платим коммуналку?» Мне надоело бояться заходить в темное парадное. Поэтому сама решила проблему: вывела провод из квартиры на площадку, вкрутила лампочку, поместила ее в проволочную решетку, чтобы не разбивали, и подключила к своему счетчику. Соседи снова недовольны: «Почему вам ЖЭК вкрутил лампочку?» У них даже мысли не было, что я сделала все сама. Объяснила, что для меня гораздо важнее не затраты, а безопасность детей, меня, мужа, соседей.
У каждого из нас должна быть активная позиция. У государства точно так же. Мы перешли от сдерживания к наступлению. Не даем покоя европейскому сообществу, говорим им о гибридной войне, о России, которая мечтает вернуть под свое влияние страны бывшего Варшавского договора, приводим доказательства преступлений «русского мира».
Россия постоянно твердит, что Европа устала от Украины. Неправда, Европа в тонусе, потому что видит, что Украина не собирается сдаваться. В этом наша сила, наша козацька натура: долго запрягаем, но если уже взялись, то все. Так что мы не станем сидеть и ждать, пока оккупанты уйдут. Будем каждый вкручивать свою лампочку.
— Переходим к другой теме. Ваш старший сын Александр воевал на Донбассе, причем в 2014-м, когда там был ад. Что ощущает мать, ребенок которой пошел на фронт?
— Сплошной ежеминутный ужас.
Саша — доброволец. Мы даже не знали о его решении. Никаких повесток не было. Он сам пошел в Печерский военкомат. Но там и слышать не хотели ни о чем. У нас с плоскостопием не берут в армию, а уж в его ситуации…
Дело в том, что в 2007 году, когда Саша окончил школу и поступил в институт, у него обнаружили рак щитовидной железы. Сначала операция, потом три года тяжелейшего облучения, потому что был риск, что метастазы пойдут в легкие. Печень отказывала.
Поскольку нет щитовидки, сын на искусственных гормонах. Препараты нужно принимать каждый день в одно и то же время. Если шесть дней не принимаешь, начинается очень сильный отек. На десятый день не встанешь с постели. На 14-й умираешь — в организме прекращаются все процессы.
Тот, у кого нет щитовидки, — инвалид второй группы как минимум. Но сын даже не оформлял ее: «Я полноценный человек, просто принимаю гормоны».
И вот с таким диагнозом он пошел в военкомат. Естественно, глава медкомиссии не подписывал ему документы. Кто на себя возьмет такую ответственность? Саша пять раз писал заявление, пять раз проходил медкомиссию. Несколько дней сидел под кабинетом этого врача: «Не уйду, пока вы не подпишете».
Знаете, Саша по жизни очень активный. Когда его в военкомате ставили на учет как допризывника, мне надо было заполнить анкету, где, помимо всего прочего, требовалось привести две основные отличительные черты характера сына. Я написала: повышенное чувство справедливости и повышенное чувство ответственности. У него всегда есть личная лампочка, которую он вкрутит, несмотря ни на что. Когда Юра был два года в СИЗО, Саша каждый день вставал в три утра (иногда его друзья занимали очередь) и носил передачи. Нужно страну защищать — он пошел.
Мы узнали обо всем от тогдашнего министра обороны Гелетея. Он позвонил Луценко: «Юрий Витальевич, что-то делайте с сыном». Плюс ко всему Саша принципиально настаивал, что пойдет воевать под своей фамилией. Гелетей говорит: «Его могут продать, могут подставить, что угодно может произойти. Это такой риск».
Дома сын нам сказал: «Пойду только на передовую, даже не говорите ни о каком штабе, телефонистах, связистах». Отговаривать представителей семьи Луценко бесполезно. Пришлось нам — мужу, мне и Саше — писать заявление, что мы осознаем все риски.
Юра сам отвез его в Одессу, в учебный центр. Ребят через несколько дней отправили в Николаевскую область на полигон. Учебка три месяца, но через полтора Саша попросил отца помочь перевести его в другую артиллерийскую часть, потому что уже многое умел и готов воевать. Так он попал в запорожскую 55-ю артбригаду.
Перевели их сначала под Волноваху, потом перебросили в Пески, откуда они поддерживали «киборгов».
По пять дней на передовой… В это время с ним не было связи, потому что мобильные телефоны туда брать нельзя. В такие дни не спала совсем. Вернется или нет? Есть у него эти гормоны или нет? Когда отправляла, вшила пластинки с таблетками куда только могла, чтобы всегда были под рукой. Каждый день мысленно прощалась с сыном…
Война — это не только обстрелы, но и тяжелейший физический труд. В артрасчете восемь человек. Причем четверо вынуждены были прикрывать сзади и следить, чтобы оттуда не обстреляли диверсионные группы. Остальные наводят, целятся и стреляют. Снаряды весят 50 килограммов. Их привозили до тысячи штук в день. Все надо было делать с молниеносной скоростью. Быстро разгрузить, быстро отстреляться и быстро уйти, потому что через 15 минут уже ответный огонь. Саша говорит, что они даже не окапывались, блиндажи не строили, не до того было. Представьте нагрузку на спину, руки, ноги.
Саша пришел с фронта с кучей болячек и «сорванной» спиной, хотя был самым рослым в подразделении (почти два метра роста), а что говорить о тех, кто «мельче».
— Посттравматический синдром был?
— Конечно. Очень остро реагировал на все. Малейшая несправедливость, любое заявление против семьи, что-то зацепило в быту или в общении с кем-то — и сразу реакция. Потом понемногу все нормализовалось.
Посттравматический синдром проявился еще увеличением веса. Так его организм отреагировал на стресс. Он ушел на войну накачанный, но худой, а вернулся располневший. Как больно было читать в «Фейсбуке» уничижительные реплики по этому поводу. Он вес не может сбросить, потому что обмен веществ замедлен. И это при том, что постоянно в спортзале занимается.
Саша долго не оформлял удостоверение участника боевых действий. Говорит: «В Конституции написано, что это мой долг. Не хочу ничего требовать». На оформлении настояла я.
Сын у нас волонтерствует. И не пиарится на этом. Он постоянно перечисляет средства в благотворительные организации — на помощь онкобольным деткам, регулярно ездит на фронт. Там бесконечно нужны запчасти к МАЗам и КамАЗам, которые тягают пушки. Саша просто знает, что это такое. Они с ребятами даже ничего не обсуждают. Те звонят: нужно то-то и столько-то. Загружает и везет.
* «На войне за несколько дней можно прожить целую жизнь», — говорит Ирина Луценко, неоднократно бывавшая в зоне АТО
— Вы вели какие-то патриотические разговоры, когда дети росли?
— Да нет. Просто они видели, что родители очень активные. Для нас это нормальное состояние. Луценко участвовал во всех революциях. Я была участником объединенной оппозиции. Мы отстояли весь Майдан, помогаем армии.
Знаете, я мальчишек довольно жестко воспитывала. Когда Виталик болел и просил: «Мама, можно я побуду дома?» — отвечала: «Температура 37 не повод не идти в школу. Вперед!» В гимназию на Лютеранской он ходил до последнего дня Майдана, хотя это было рискованно.
Продолжаю о войне. Для меня самыми страшными были две недели, когда в конце октября задерживали ротацию Сашиного подразделения. Мы знали, что их будут выводить, но в какой день — неизвестно. Их, опытных ребят, а по сути пацанов, некем было заменить. Была активная фаза войны, люди боялись идти на фронт.
Теперь, бывая в Виннице, Харькове, Черкассах, во Львове, когда я общаюсь с атошниками, их матерями и женами, открыто смотрю им в глаза и разговариваю на равных, потому что мой сын тоже воевал. Буквально недавно тут, в кабинете, сидели жены и матери погибших «киборгов». Извинялась перед ними только за то, что мой сын жив. А они говорят: «Не нужно извиняться. Они все выполняли свой долг».
Расскажу об одном эпизоде. Дело было 1 сентября 2014 года. Мы заехали в Мариуполь на машинах, стоим на блокпосту. Туда же подъехали автобусы с матерями солдат, которые были под Иловайском. Женщины узнали меня и стали расшатывать наш автомобиль, кричать, что мы виноваты во всем… Вот как это пережить? При том, что мой сын тоже воюет. И я не буду им об этом рассказывать, потому что им сейчас не до меня.
К слову, о том, что происходило в зоне АТО, и сама знаю не понаслышке, поскольку много ездила в Луганскую и Донецкую области. Возили гуманитарку, нередко под обстрелами ее разгружали.
Через три дня после Иловайского котла была в военном госпитале недалеко от Мариуполя. Туда привезли три КамАЗа сожженных тел (террористы разрешили их вывезти для идентификации)… Нет слов, чтобы описать свои ощущения.
Мы выгрузились и забрали раненых. Взлетали на стареньком вертолете без проблесковых маячков, потому что были мишенью. Тут же начался обстрел. В салоне лежат ребята. Многие уже не шевелятся, и никто не знает, довезем их живыми или нет. Такое ощущение, что смотришь фильм ужасов.
Не могу забыть еще одну историю. В День независимости мы пошли в харьковский госпиталь поздравить хлопцев. В одной палате подошла к мальчику 19—20 лет. Лицо страшно раздуто — попала шрапнель, рука раздроблена, запах гниющего тела.
Спросила, как зовут, откуда он. Ответил, что Назар из Львовской области. Протянула руку, а он взял ее и приложил к щеке. Спрашиваю: «Хочешь домой?» Он: «Хочу». Я плачу, он плачет. Говорю: «Я так за тебя рада, что ты живой. Скоро поедешь к маме. Лицо заживет, все будет хорошо». Он молча прижал мою руку и держит, чтобы я не отпустила (плачет).
У прошедших фронт вообще другое отношение к жизни. У них там произошла полная переоценка ценностей. Саша спустя год рассказал, как они приехали на передовую под Волновахой. Такие суховеи, такой дождь с градом, что машины переворачивались. Их выгрузили и оставили, а логистика не подъехала. Еды нет. Ели траву, ее же скручивали и курили. Что найдут, то и обжарят. Вплоть до мышей. «Мама, кругом грязь, взрывы, дождь, ужас. Зайду за машину и ору. Покричу, покричу и вернусь назад».
Там за несколько дней можно прожить целую жизнь. Знакомый «киборг» (работал в моей компании директором, одновременно собирала Сашу и его на фронт; так совпало, что один был в ДАПе, а другой их из Песок поддерживал) рассказывал, как заезжали в Донецкий аэропорт, когда он уже превратился в развалины.
Их БМП, где сидели 10 или 15 человек, заглохла на взлетной полосе. Такая техника у нас была. Ни туда и ни сюда. Сидели полчаса. «Мы — мишень. Понимали, что уже не жильцы. Был лишь вопрос, в какую минуту нас подорвут». В это время отчаянный танкист — была не была — выехал и своим танком просто затолкал эту БМП в аэропорт. Ребята выскочили и сразу в бой, под пули. У них не было ни секунды. Этот парень, когда вернулся (считайте с того света), молчал полгода. Не пил, не кидался на людей. Просто не разговаривал.
Вот потому-то я двумя руками за создание Министерства по делам ветеранов. Для меня костяком общества, который удержит Украину, являются атошники. Им надо чуть-чуть помочь, вывести из посттравматического синдрома, поддержать. И не смотреть как на потенциальных преступников, а уважать. Они не на дискотеке плясали.
Так вот, я опять про миротворческую миссию. Пусть на Донбасс зайдут «голубые каски». Может, быстрее этот ужас закончится. Главное — чтобы не гибли люди, чтобы на коленях не встречали тела ребят…
— Поговорим немного о вашей семье. В прошлом году ваш Саша женился. Какая вы свекровь?
— Думаю, неплохая. Настя с Сашей знакомы больше семи лет. Она работала в маркетинговом отделе компании, где я была финансовым директором (речь об ООО «Украинские новейшие коммуникации. — Авт.). Очень толковый, умный, инициативный сотрудник и очень спокойный человек. Потом она ушла в свой бизнес.
Настя мне и тогда нравилась, а сейчас я ее вообще очень люблю. Вот реально люблю и уважаю не только за то, что она любит моего сына, а за человеческие качества. Понимаем друг друга с полуслова. Мы с ней как подруги, а не свекровь и невестка.
Очень надеюсь, что дети подарят нам внучку. Мы с Юрой всегда хотели девочку. Ждали, что первой будет Юля, а второй — Дарья. Когда ближе к седьмому месяцу второй беременности малыш на УЗИ повернулся так, что не было сомнений, что это совсем не Даша, устроила мужу «разборки»: «Ты способен делать только мальчиков». А он в ответ: «Пеняй на себя. С твоим бойцовским характером можешь рожать только мальчиков».
Вообще о чувстве юмора у Луценко стоит говорить отдельно. Когда муж и младший сын троллят друг друга, это надо слышать. Старший тоже не отстает в этом смысле. Виталик — копия Юры: невероятная мягкость, чувство юмора и знание истории. Саша пошел в меня, он более прагматичный.
* «Для нас с Юрой главное, чтобы детям вместе было хорошо», — говорит Ирина Луценко. На фото — с мужем, старшим сыном Александром и невесткой Настей
— А Юрий Витальевич какой свекор?
— Он вообще очень великодушный. Любит без повода дарить цветы и подарки. До сих пор делает романтические жесты, хотя мы вместе очень много лет, еще со студенчества. У нас большая библиотека. Мы часто вместе что-то читаем или смотрим кино. Редко ругаемся. Нет причин, честно.
Он обожает Настю. Единственная его претензия к невестке — чтобы она начала активнее разговаривать на украинском языке (она из русскоязычной семьи, очень хорошо знает английский, учит испанский), хотя Настя уже спокойно переходит на него, общаясь с нами и с моими родителями (родители Юры уже ушли из жизни). Впрочем, даже если бы она на китайском разговаривала, для меня не это главное. Главное, чтобы детям вместе было хорошо.
Завершая, скажу следующее. Я не только политик, но и мать, и жена. Поэтому очень хочу, чтобы всем детям Украины было хорошо в нашей стране. И чтобы они не знали слова «война». Видите, на стене календарь? Это фото деток погибших на фронте героев из Винницы, Львова, Ивано-Франковска, Запорожья, Днепра, Луганска, Донецка. Эти глаза смотрят на меня каждый день…
4556Читайте нас у Facebook
