Никита высоцкий: «уберите фамилию высоцкий из воспоминаний об отце -- и вы будете читать о скучном человеке, который был наделен диким количеством пороков»
Двадцать лет тому назад умер Владимир Высоцкий. Человек неоднозначный. Гениальный. Непредсказуемый. Слабый. Сильный. Дружелюбный и скандальный. Даже смертью своей он закатил скандал чуть ли не международного уровня -- опасаясь показать иностранцам, приехавшим на Московскую олимпиаду, похороны всенародного любимца, грозившие перерасти в неуправляемую демонстрацию, власти столицы разрешили предать его земле лишь после вмешательства Генсека Брежнева. За эти двадцать лет его поливали грязью и возносили до небес. Его книгу «Нерв» издавали, но тираж в продажу не поступал -- еще до магазинов его успевали разобрать «большие люди» разных уровней. Те, которые его еще при жизни травили официально и любили тайно. «Если все его так любили, -- сказала последняя жена поэта Марина Влади, -- чего ж он так рано умер?» Накануне 20-летней годовщины со дня смерти Высоцкого я встретился с его сыном Никитой Высоцким и артистами Театра на Таганке, родного театра Высоцкого
Москва Высоцкого -- старая, кривая, бедная
Я разговариваю с Никитой Высоцким, директором Государственного культурного центра-музея Владимира Высоцкого:
-- Почему вы стали заниматься музеем отца?
-- Я надеялся, что это сделают другие, а другие этого не сделали. Здесь моя зарплата 800 рублей, а у меня двое детей, семья… Все равно приходится что-то делать еще. Центр сейчас на этапе создания. Когда я пришел, думал: год-два -- и все будет хорошо. Но видите -- уже четыре года, а построил только половину.
Вначале была идея сделать музей в районе Таганки. Нашли этот двор -- дом был предназначен для капитального ремонта, изношен на восемьдесят процентов. Каким-то образом договорились, пробили этот дом, и здание постановлением правительства Москвы было отдано для создания музея. А уже потом обнаружили запись, сделанную итальянским телевидением: отец им показывал Москву, о которой пел, и завел в этот двор. Он чем-то похож на двор в Большом Каретном -- такая старая кривая Москва, довольно бедная. Не совсем Арбат Окуджавы -- скорей, напоминает двор на Самотеке, где он вырос. Потом были какие-то свидетельства, что здесь жил человек, у которого Высоцкий бывал в гостях, но это все на уровне слухов. Иногда сюда приходят старые местные жители, рассказывают, мол, мы с Вовкой здесь пили водку… Эта информация ничего не стоит, но есть фотографии, где отец сфотографирован на фоне этих стен с прежними жителями. Сейчас отсюда все отселены в новые дома.
Былое и байки
Рассказывает актриса Театра на Таганке Инна Кочарян: «Однажды, после съемок мы решили поужинать. Но в рестораны уже не пускают. Володя говорит: «Пойдем в «Арагви», пустят, сегодня моя смена… » Приходим -- дверь закрыта. Володя стучал-стучал, рвался-рвался… Дверь, наконец, приоткрывается, высовывается рука, и Володя получает в челюсть, после чего дверь мгновенно захлопывается. Володя потрогал челюсть и говорит: «Нет, ребята, сегодня не моя смена».
Директора «Таганки» чуть не сняли за концерт его артиста в Карнеги-холле
-- У Высоцкого когда-то было «Я не люблю манежи и арены»… А здесь готовятся помпезные акции -- к шестидесятилетию, теперь вот к годовщине смерти…
Н. В. : -- Знаете, поэзия -- материя очень тонкая, и когда поэтическими строками начинают руководствоваться в общественной жизни… «Я не люблю манежи и арены». А чего ж он выступал на полных стадионах -- жадный был? У него очень богатая, но несложная система образов. Не надо напрягаться, как, например, у Пастернака, и поэтому люди так прямо и воспринимают. Я не думаю, что Высоцкий не хотел, чтобы его песни кто-то пел, -- это миф. Хоть он на концертах об этом и говорил. Он не хотел, чтобы его плохо пели. Все эти акции, памятники, мемориальные доски -- это нужно не ему. Ему уже ничего не нужно, это касается только нас.
Виталий Шаповалов, актер Театра на Таганке:
-- Мы с ним 12 лет были в одной гримерке. Привет-привет, здоров-здоров, как дела? «Что-нибудь новое написал?» «Сейчас покажу». Пел здесь -- вон его столик стоит. Однажды я пошутил, спел, валяя дурака: «Открыты рейсы на Лондон, на Париж, на Тель-Авив -- но мне туда не надо!» Он обиделся, на следующее утро со мной не поздоровался. Я спрашиваю: «В чем дело, Вольдемар, почему ты так со мной?» «Шапен, сам придумывай и сам меняй тексты. А которые я написал -- пой, как написано».
Александр Биненбойм (Сабинин), профессор Щукинского училища, актер:
-- Высоцкий был человеком гениальным и, как все гении, страшно одиноким. Ведь при такой болезни ходить на полупальцах может только человек, который хочет быть независимым, несмотря ни на что. А полностью независимых людей вообще нет. Хотя внутренне он был абсолютно свободным.
Неприятностей у него всегда была куча. Уехал, например, в официальный отпуск -- на встречу с женой в Париж посреди сезона, а она устроила ему концерт в Карнеги-холле. Что тут началось! На следующий день Дупака, тогдашнего нашего директора, чуть не сняли: «Почему у вас во время трудового сезона артист театра Высоцкий выступает в Карнеги-холл в Нью-Йорке? Как вы допустили?» «А как я мог не допустить? Он уехал к жене, в Париж». Но Высоцкому уже ничего сделать не могли -- слишком он был известен. Он был популярен практически во всех слоях населения. Да, в конце концов, махнул бы на все рукой и уехал к жене, в Париж…
Все, кто Высоцкого запрещал, клевал, все они попадали в больницу по поводу того же алкоголизма или цирроза печени, все эти цековские и звали его к себе -- очищаться. И он приезжал и пел у них. У того же Леонида Ильича. Когда позвонила Галя Брежнева: «Папа, умер Высоцкий, а тут Олимпиада и его не хотят хоронить», -- Брежнев позвонил Гришину и приказал похоронить по-человечески. И только тогда у Гришина развязались руки. А иначе чем бы все это кончилось -- каким уродством, позором…
Былое и байки
Владимир был настоящим автоманьяком, и Влади довольно часто привозила ему машины самых различных марок. У него были «Фиат», «Рено-16», «Пежо», «БМВ», «Мерседесы»… Высоцкий водил неосторожно и часто разбивал машины. Хотя реакция у него была хорошая. Концертная деятельность давала приличные заработки. В 1977 году в Москве всего три человека имели «Мерседес-350»: Леонид Брежнев, Анатолий Карпов и Владимир Высоцкий. Стоила машина 90 тысяч марок.
Идя к «большим людям», поэт преодолевал в себе холуя
-- Владимир Семенович участвовал в закрытых правительственных концертах?
Н. В. : -- Со многими «большими людьми» он был знаком. Он пел для них, пел в гостях у них, знал, что его при этом записывают, что эти пленки окажутся потом в этой семье, их будут давать слушать, переписывать. Он как иголка -- очень многие плоскости проколол. Ему важны были люди, он их чувствовал, понимал. Думаю, мог понять и каких-то партийных руководителей, которые звали его к себе… Он шел к ним не как к партийным руководителям, а как к людям.
Мне бабушка рассказывала, как он собирался на дачу к одному такому человеку. Надел галстук, пиджак, а потом почему-то рассердился: «Чего я буду вот так?!» И оделся, как он всегда одевался, -- в джинсы.
А насчет закрытых концертов -- жизнь была такая закрытая. У него две трети концертов такие были. Только иногда это были закрытые концерты для какого-то НИИ, а иногда -- для руководства.
-- Высоцкий сейчас, как Ленин, с которым уже несколько тысяч человек бревнышко несли на субботнике…
Н. В. : -- Людям свойственно в чем-то хорошем преувеличивать свою роль, в чем-то плохом -- преуменьшать. Вокруг отца много неправды, конечно. Но дело еще и в том, что он много общался, и если человек ему нравился, то действительно чувствовал себя его другом. Он не Ленин, но после смерти вокруг него оказалось гораздо больше «друзей», чем было при жизни.
Былое и байки
«Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с удивлением выясню, что было много интересного… » (Из письма Высоцкого Ивану Бортнику)
Хорошо написанная книга Влади вылила много грязи и неправды
-- Кстати, о книге. Раньше было много разговоров о том, что она претенциозна, не все там соответствует действительности…
Н. В. : -- Не все. Ну и что же? Я не судья Марине. Это был восемьдесят девятый год, когда отца официально разрешили. Маринина книга была первой. У нее был шанс пройти посередине. Если бы она прошла по этой грани, огромного количества грязи, сплетен, откровенной неправды об отце удалось бы избежать. В этой книге много информации, которую Марина узнала из рассказов. Там много вещей, которые были, но не так и не тогда. Я думаю, это произошло и потому, что Марина писала для западного читателя, у нее была задача -- открыть Высоцкого Западу. И эту задачу книга выполнила. А здесь она открыла шлюзы для желтой информации.
Дело не в том, что мне не хотелось бы, чтобы люди знали, что отец пил. В нашей стране пьет каждый второй. А Высоцкий -- один. Нужно писать не о том, чем он похож на остальных, а о том, чем он отличается. Уберите фамилию Высоцкий из воспоминаний о нем -- и вы будете читать о скучном человеке, который был наделен диким количеством пороков. Для того чтобы написать о гениальном человеке, самому надо обладать талантом. Высоцкому это не навредит -- вся грязь со временем отпадет, а песни останутся. В этой книге есть жуткие вещи о моем деде. Он так и умер с этим, оклеветанный.
Отдавая должное Марине как женщине, которую любил мой отец, я считаю эту книгу скверной. Есть скучные статьи, исследующие фактическую жизнь Высоцкого, но их никто не читает, а вот Маринину книгу прочли миллионы, и они считают, что мой дед был скверным человеком.
-- Вы поддерживаете отношения с Мариной Влади?
Н. В. : -- Нет. При жизни отца я Марину видел пару-тройку раз. У нее была другая жизнь, которую я не понимал. Я с ней реально познакомился, когда отец умер. Тогда все были объединены этим горем, но с годами эмоции ушли в сторону и люди разошлись. Я не думаю, что отец сильно переживал из-за того, что его дети не были близки с Мариной и ее детьми.
Былое и байки
«На стадионе в Грозном Володя поет свою песню о депортации чечено-ингушей в 1944 году, «Я сам с Ростова, я вообще подкидыш». Володя заканчивает эту песню, и вдруг на сцену выскакивает с цветами Махмуд Эсамбаев в белоснежном костюме, в своей знаменитой папахе, встает на колено и пытается поцеловать Володину руку. Володя опешил: «Что ты, Махмуд, немедленно встань!» В это время прекратился дождь и люди зажгли тысячи факелов из газет, просто из бумаги, и этот вид потряс меня до глубины души. Аж мурашки по телу побежали… » (Из воспоминаний Владимира Гольдмана)
Гамлет -- лучшая роль Высоцкого, потому что он ее не играл
-- Каким вы помните Владимира Семеновича?
Н. В. : -- Я об этом не люблю говорить, это интимное дело, которое я не хочу выносить на общий суд. Не чувствую необходимости. Я к нему хорошо относился и даже любил как-то по-детски. Когда начал взрослеть, мы стали немножко ближе. А понимать его я начал только после смерти. День его похорон меня буквально перевернул.
Почти все мои воспоминания -- это воспоминания не об отце, а о себе. Помню, мне было 16 лет, хотелось ходить на танцы в джинсах, но все они были малы, и приходилось идти в школьной форме. Тут вдруг на «Мерседесе» подъезжает отец… Опять же я вспоминаю себя, а не отца.
Вспоминает Виталий Шаповалов:
-- Володя был очень добрым. В деньгах выручал. Не любил подлость, пошлость. Был общительный, коммуникабельный -- когда хотел. Когда не хотел -- не подходи. Спросил как-то: «Володя, а почему ты, когда с ясным умом, такой суровый и даже жесткий? А когда выпивший -- сама доброта»? А он мне: «А ты -- наоборот». Вот и умыл.
Любимов относился к нему сначала так себе, как к автору каких-то блатных песенок. А потом стал серьезно относиться к нему -- как к поэту. Да и Володя рос. Стал писать философские вещи. Когда у Высоцкого начались срывы, и он неожиданно исчезал -- его заменяли. Я, Золотухин. Только в «Гамлете» нельзя было его заменить. Помню, в Марселе за кулисами дежурил врач, и была заготовка -- в нужный момент сказать: «С принцем легкий обморок», -- пока укол сделают. А Высоцкий пропал. Марину вызвали из Парижа. И вот Любимов, Боровский и Влади нашли его где-то в таверне… У Володи бывали страшные срывы. Но его терпели, потому что он был нужен, он был гением. Считается, что «Гамлет» был его лучшим спектаклем. Потому что он не играл его. Шекспира невозможно испортить плохой игрой -- надо было просто быть самим собой.
Я профессиональный музыкант, трубач. Гитару тоже хорошо знал, но после армии вместо консерватории поступил в Щукинское. Как-то говорю: «Володя, тебя все упрекают в примитивизме, что ты только шесть аккордов знаешь. Хочешь, я тебе седьмой покажу?» Он сначала в амбицию: «Я знаю только шесть, но народ меня понимает». Мы как раз на «Павших и живых» одевались -- Володя Гитлера и Чаплина играл, а я Карбышева. Он походил, походил, а потом говорит: «Ну, покажи, где вот это… » «Ля бемоль?», -- спрашиваю. «Ну да, ля бемоль». Показал. «А если я беру маленькую звездочку?» «Глупый ты, это не маленькая звездочка, это ля минор называется». Ладонь у него махонькая была, я посоветовал ему найти гитару с узким грифом -- чтобы можно было играть большим пальцем левой руки.
Ревности к Володе никакой не было. «Зори» Высоцкий хотел играть, но Любимов отдал их мне. «Пугачева» играли вместе -- он Хлопушу, я -- Пугачева. Вот Гамлет -- это было его.
Как-то на гастролях в Болгарии спрашивает: «Шапен, хошь 88 левов заработать?» «Хочу». «Ночью запишем диск?» «Володя, я ж не знаю все твои песни». «Если ты их не знаешь, то кто их знает?! Ты ж на раз их делаешь. Если бы я так аккомпанировал на гитаре, как ты, я бы вообще в театре не работал». Ему был важен мощный аккомпанемент -- голос у него мощный был, и надо было, чтобы аккомпанемент не уступал. И мы за одну ночь втроем (еще Дима Межевич) без репетиции все записали. В Союз я шесть дисков привез, но все раздарил. Сейчас уже кто-то сделал аудио -- теперь уже мне такую подарили.
Высоцкий предлагал мне работать на концертах. Но жена отсоветовала: «Скажут, примазываешься к славе Высоцкого. » Я подумал и отказался. Не захотел примазываться. Однажды пошутил: «Володя, хочешь, завтра на концерт вместе поедем?» А он: «Ты сейчас сколько принял?» «Ну, грамм 250». «Вот ты и смелый. А завтра позову — не пойдешь».
За 20 лет близким надоело, да и стыдно рассказывать одни и те же истории
Н. В. : -- Я с детства был очень высоким и купить хорошую одежду на меня было невозможно. А когда отец привозил что-нибудь, почти все доставалось брату: джинсы, куртки, свитера, -- а у меня из них руки-ноги торчали. Мама дошивала джинсы какими-то тряпками. Обидно было -- Аркадий ходит в двух куртках, а у меня -- ни одной.
Отец разошелся с мамой, когда мне было четыре года. Я, кстати, оказался в такой же ситуации, когда моему сыну было неполных шесть лет. Я периодически с ним встречаюсь, что-то ему дарю, куда-то хожу, поздравляю с праздниками… Так же вел себя по отношению к нам отец.
(Кстати, совместная жизнь родителей Владимира Высоцкого тоже не сложилась. Семен Владимирович вернулся из Германии в Москву уже со второй женой, Евгенией Степановной Лихалатовой. Они поселились у нее, в Большом Каретном переулке. Володя виделся с отцом, но до января 1947 жил с Ниной Максимовной. -- Т. Г. ).
Н. В. : Отец был занятой человек, семейный. Но нас не забывал. Когда мог -- помогал. Он был необычным человеком, но отцом был абсолютно обыкновенным, нормальным. Были какие-то наезды, когда он был чем-то недоволен. Но нотаций не читал. Были моменты, когда он хотел вклиниться в нашу жизнь, а мы сопротивлялись. Были моменты охлаждения, редких встреч, а были и такие, которые приятно вспоминать.
Как-то, когда я уходил от него, он говорит: «Звони». А у него часто занято было, иногда телефон просто отключал. Я обиделся, что дозвониться нельзя. Он мог сказать: «Никита, я очень занят» или вообще «не твое собачье дело». А он предложил приехать к нему в половине восьмого, посмотреть, как он живет. Я приехал, разбудил его и весь день сопровождал. Он жил своей жизнью, а я рядом с ним существовал. К вечеру уже отвалился, мол, все, папа, хватит. А он поехал еще на съемки, а ночью куда-то улетал. Так же и со зрителем -- он не старался произвести впечатление, а был таким, каким он есть на самом деле. И зрителю это нравилось. Также он вел себя и с женщинами -- не объяснял, а делал.
-- Как сверстники относились к вам -- в школе, во дворе? Знали, что вы сын того самого Высоцкого?
Н. В. : -- Знали, конечно. Он приезжал -- у него были иностранные машины (большая редкость в то время) -- народ собирался посмотреть, что это за чудо такое. Естественно, и нас с братом видели. Но на нашем положении в дворовой компании это никак не отражалось. Когда я пришел на завод работать на конвейере (отца уже не было), естественно, моя фамилия впереди меня полетела. Подошли ко мне люди и говорят: «Ты можешь не работать, вот здесь сиди -- мы на тебя смотреть будем!» А через несколько минут я неправильно закрепил обмотку для электродвигателя, и движок в обкатке сгорел. Так обкатчик схватил этот мотор и швырнул в меня -- весь конвейер за бракованный двигатель должен был ничего не получить. И все были на его стороне -- Высоцкий ты или не Высоцкий, а деньги надо зарабатывать. На самом деле шок от фамилии быстро проходит. То же самое на сцене -- я договаривался с режиссером, чтобы две-три минуты помолчать, чтобы народ отшептался -- Высоцкий-не-Высоцкий, похож-не-похож… А уже потом говорил.
Былое и байки
Как вспоминала Нина Максимовна, в ее сундуке оставалось много старинных вещей матери. Иногда она доставала их и наряжала сына. Володя всех веселил -- из-за длинных светлых локонов он был похож на девочку. Но голос его уже тогда был низким и грубоватым. К тому же, у него иногда проскальзывали такие шутки -- например, однажды, когда Семен Владимирович брился, Володя сморозил: «Посмотрите, что творится -- наш козел решил побриться!» А когда на Новый год его попросили рассказать стишок, он тяжело уселся под елкой и внушительно произнес: «Дармоеды, дайте ребенку отдохнуть!»
Вспоминает Александр Биненбойм:
-- Однажды Толя Утевский (сейчас он полковник милиции, профессор, крупная фигура в юриспруденции), который был соседом Володи в Большом Каретном, попросил меня: «У меня есть сосед, замечательно способный парень Вовка Шванц (они так звали его во дворе), послушай его». Володя был моложе нас всех, но страшно тянулся к старшим. Высоцкий стал читать мне всякие басни: «Слон-живописец», «Волк на псарне». Читал смешно и интересно -- он вообще от природы острохарактерный артист. А так как у него был идеальный слух, он еще умел всякие диалекты, нюансы передавать.
Он мне страшно понравился, и я привел Володю в Дом учителя Свердловского района к Владимиру Николаевичу Богомолову, моему первому учителю. Высоцкий ему понравился, и Володя стал к нам ходить. А потом поступил в школу-студию МХАТ. Я поступил на актерский не сразу, а он -- с первого раза. В детстве Володя был удивительно нежным, ласковым, застенчивым, но контактным -- страшно любил общение. С возрастом он очень изменился, особенно когда пришла слава. И очень изменился, когда появилась Марина. Начала появляться не то чтобы амбициозность, но ощущение своей исключительности, гениальности, которое его не обманывало. В нем росло чувство самосознания. Он иногда выстраивал дистанцию, ходил гордо почти на полупальцах, вытягивался в струнку -- особенно это было заметно в те моменты, когда он «завязывал» с питьем. Когда «развязывал», становился прежним, очень контактным. В конце жизни он ходил вообще вытянутым, как струна, точно так же сидел в своем сером «Мерседесе».
В. Ш. : -- Недалеко от театра жил Володя Сидоров, мы к нему бегали хоккей смотреть в перерывах между репетициями. Как-то Высоцкий туда зашел отдохнуть, а вечером мы с Бортником заходим -- его нет. На следующий день Любимов спрашивает: «А Высоцкий не звонил, не появлялся?» Ассистент подходит: «Юрий Петрович, он не может прийти на репетицию». «А что, у него благородная болезнь?» «Да нет, он звонил… из Магадана». Оказывается, Володя вечером улетел к своему другу. Я потом у него спросил, как он улетает, если и билеты не всегда есть, и погода нелетная бывает?.. «Ты меня вынуждаешь на постыдное признание». «Можешь не говорить, я же не следователь, но любопытно». «Понимаешь, я сначала иду, как все нормальные граждане, в кассу. В кассе нет, у диспетчера нет. Тогда я иду в комнату пилотов. И там вынужден сказать, что я Высоцкий. А Высоцкого они забирают в кабину. Ну, иногда им пою».
Н. В. : -- За год до гибели Гагарина был проведен опрос: «С кем бы вы хотели встретить Новый год?» Гагарин и отец поделили симпатии примерно пополам. Потом Гагарин погиб, и отец как-то пошутил, что теперь он самый необходимый за столом.
«Отец вовремя умер»
-- Сейчас искусство политизировано, практически всех популярных артистов ангажировали различные партии. С кем бы был Высоцкий?
Н. В. : Хорошо сказал Говорухин: «Он бы был с народом».
-- Народом -- каким? Народом Эдички, Зюганова, Путина?..
Н. В. : -- Этот вопрос можно задать только самому себе. Он же дал нам какую-то свою систему ценностей. Мы же понимаем, что купить его как исполнителя было невозможно. Он не говорил бы о ком-то, что тот хороший, только потому, что на этом можно было заработать. При жизни он этого не делал, хотя наверняка были предложения быть более лояльным к власти.
Как это ни печально, как ни цинично, но он вовремя умер. Сама его смерть стала продолжением его жизни, перевернула сознание огромного количества людей. Они стали по-другому относиться к жизни. Я разговаривал с людьми, занимающими высокие посты. Я вижу, что они любят Высоцкого, и это от очень многого их удерживает. Он присутствует в жизни -- как образ, как поэт, как Пушкин, Пастернак, Мандельштам.
В. Ш. : -- Он горел, как свеча. Тратил себя. Почему книжку назвали «Нерв»? Потому что не мог он быть спокойным, уравновешенным. Ему нужны были экстремальные ситуации. У него и во всех песнях человек в экстремальных ситуациях находится. «Когда ты пишешь, Володя?» «В основном по ночам. Тихо, никто не мешает». Когда он уже лежал в гробу, мы вынесли его, Марина и говорит: «Ну вот, Виталий, и все. Я даже плакать не могу, нечем плакать -- только что похоронила сестру». У него несколько раз была клиническая смерть, его оттуда возвращали в клинике Склифосовского.
А. Б. : -- Помню, брат мой женился, и на свадьбе Володя «держал» стол. Много пил, играл на гитаре, всех развлекал и был душой компании. Потом я его долго не видел, доносились слухи, что он в Театре Пушкина, что-то не складывается, пьет. А потом мы опять встретились на Таганке. Помню, когда ушел из театра Губенко, Володе начали давать его роли. Репетировали «Галилея». Я зашел к Юрию Петровичу, там был Володя, они о чем-то говорили, смеялись -- Высоцкий обернулся ко мне и говорит Любимову: «А вот это мой крестный отец». Меня как-то тогда это приятно ожгло -- уже тогда видно было, кто такой Володя.
Последний раз я встретился с Высоцким, когда переехал на Малую Грузинскую. Он жил через дом. Возвращался я как-то домой, взял в булочной батон -- обгоняет меня на машине Володя. Выходит: «Сань, ты как здесь?» «Живу». «Ну да! Заходи ко мне»! «Обязательно зайду как-нибудь». А через два--три дня позвонила мне Таня Сидоренко, наша актриса: «Александр Исакович, вы знаете, Володя умер». К тому времени он уже несколько раз бывал в реанимации, каждый раз ходили слухи, что он умер. Я подумал, что это опять байка. «Александр Исакович, точно». Пошли мы с женой к нему. С Володиного балкона нас позвал администратор театра. Дверь открыла Нина Максимовна. На кухне сидели Сева Абдулов, Мессерер, Марина, Белла Ахмадулина и этот молодой доктор, который был при нем. Он сказал: «Хотите посмотреть на Володю?» Открыл дверь -- на низкой тахте лежал Володя в черном свитере, черных брюках и в черных новеньких, ни разу не надеванных ботиночках. Потом в этих ботиночках его и хоронили. Я помню эту желтую подошву, совершенно не стертая, руки -- под ногтями такая чернота… Лежал такой маленький, незащищенный, какой-то совершенно миниатюрненький на этой тахте.
В. Ш. : -- Вяземский сказал о Пушкине: «Боже мой, как он легок!»
А. Б. : -- На кухне врач открыл холодильник, достал 0,75 «Пшеничной», открутил пробку, поставил два стакана прямо на холодильник, налил мне грамм 150. Такая тишина -- он лежит не преданный земле, вроде поминать рано. Мы молча выпили и ушли. А за столом был шок.
Потом уже были похороны, Ходынка. Промелькнула эта жизнь очень быстро. Я живу уже 20 лет после Володи -- а я был старше на 8 лет. Несправедливо это.
Н. В. : -- Он не был идеальным человеком. Сейчас мы делаем книгу в серии «Жизнь замечательных людей», которая должна стать первой биографией отцовской. То, что было раньше -- только вялые попытки и воспоминания. Он же был живым человеком, достаточно часто ошибался -- и в отношениях с людьми. И очень многие люди тяжело переживали, когда он с ними ссорился, рвал, хотя и причины не было. Но об это, к сожалению, еще не время знать всем.
«Facty i kommentarii «. 25-Июль-2000. Культура.
1384Читайте нас в Facebook
