Анатолий Соловьяненко-младший: «Папа часто говорил: «Я буду жить, пока буду петь...»

Донецкий театр оперы и балета теперь носит имя Анатолия Соловьяненко. В этом городе сын потомственного шахтера начал свою карьеру сначала как преподаватель на кафедре инженерной графики Донецкого политехнического института, а затем как певец. Уже в 30 лет Соловьяненко блистал на сцене Киевского театра оперы и балета. Затем попал на престижную стажировку в театр «Ла Скала», а его песни вошли в национальный хит-парад Италии. Анатолий Соловьяненко пел на сценах Большого театра и «Метрополитен-оперы». Его не раз приглашали переехать с семьей в Москву, но Анатолий Борисович так и не смог расстаться с городом, который принес ему великую славу и нестерпимую боль. Последние годы жизни Соловьяненко уже не выходил на сцену родного Киевского оперного театра, хотя по-прежнему репетировал каждый день, мечтая однажды вернуться.

*Анатолий Соловьяненко-младший, как и его знаменитый отец, связал свою жизнь с искусством, сейчас он главный режиссер Национальной оперы Украины

Жизнь великого тенора оборвалась, когда ему было всего 67 лет. Соловьяненко умер на собственной даче в Козине. При вскрытии у Анатолия Борисовича обнаружили следы нескольких микроинфарктов. Он мечтал, чтобы один из сыновей продолжил дело всей его жизни. Старший сын Андрей стал успешным бизнесменом, а младший Анатолий служит в родном театре отца. На афишах спектаклей Национального театра оперы и балета опять появилось имя Анатолия Соловьяненко — народного артиста Украины, главного режиссера театра.

— Анатолий, по признанию вашего отца, он всегда мечтал, чтобы кто-то из сыновей продолжил его профессию.

— Может, ему бы этого и хотелось. Но он был очень мудрым человеком. Главным для папы было, чтобы я и брат стали специалистами в своем деле, любили его. Он никогда не настаивал на выборе профессии, по крайней мере, моей. Старший брат Андрей с детства занимался музыкой, закончил десятилетку при консерватории по классу фортепиано, и отец возлагал на него как на аккомпаниатора большие надежды. Но, получив красный диплом, Андрей пришел домой, положил документ перед отцом и сказал: «Я для тебя закончил школу». Больше он никогда не сел за пианино. Очевидно, поэтому меня не стали заставлять заниматься музыкой. Но в 13 лет я сам попросил преподавателя.

— Что же случилось?

— Я посмотрел оперу «Фауст». Это было 25 января 1993 года. Спектакль был посвящен 60-летию отца и тридцатилетию его работы в театре. Помню, я вернулся домой настолько потрясенным, что переслушал все записи «Фауста», которые у нас были. А через несколько месяцев попросил родителей, чтобы взяли мне педагога по музыке. Им стала дочь Анатолия Кочерги Ирина. Я открыл для себя совершенно другой мир. Но даже тогда отец не навязывал мне никакого решения. В 16 лет я стал заниматься вокалом, это продолжалось шесть с половиной лет. Поступал в консерваторию, но меня «заваливали» на экзаменах. Папа страшно переживал по этому поводу.

Параллельно я стал интересоваться режиссурой, первой моей наставницей была известный украинский режиссер Ирина Молостова. Именно она посоветовала мне получить специальность, не имеющую отношения к творчеству. К тому же, говорила Ирина Александровна, я был еще слишком молод для режиссуры. Молостову поддержал папа, и я поступил на юридический факультет университета. Когда закончил третий курс, отца не стало. Дальше уже шел по жизни сам. Но, оглядываясь назад, понимаю: будь у меня возможность начать жизнь сначала, я все сделал бы так же. Ведь то, чем я занимаюсь сегодня, приносит мне удовольствие и счастье.

— У вашего отца было такое же отношение к профессии?

— Творчество не было профессией Анатолия Соловьяненко, это была его жизнь. Папа говорил: «Я буду жить, пока буду петь...» Ведь его голос звучал великолепно до последних дней.

— Тем не менее за шесть лет до смерти Анатолий Борисович сам ушел из оперного театра.

— Когда папе исполнилось 60 лет, он подписал большой контракт с Венгерским оперным театром. И в силу непростой ситуации, непонимания руководства родного театра он решил перейти на договорные отношения. В течение года папу приглашали на разовые спектакли, а потом перестали... Конечно, он сильно из-за этого страдал. Театр был его домом, и вдруг в какой-то момент отец перестал чувствовать, что нужен театру.

— Соловьяненко ни разу так и не позвали назад?

— Нет. После ухода папа появился в театре, наверное, раза четыре — на концертах своих друзей-актеров. И то приходил всегда как простой зритель через центральный вход. Сейчас я понимаю, что ситуацию можно было тогда исправить одним телефонным звонком. Просто за папу никто не вступился. А он был слишком горд, чтобы ходить и что-то для себя выпрашивать, тем более жаловаться на руководство театра. А ведь ситуация там стала кардинально другой всего через месяц после смерти отца, когда сменился генеральный директор Национальной оперы Украины. Если бы это было сделано чуть раньше, то, наверняка, отец еще пожил бы. Я в этом уверен. Впрочем, страница уже перевернута, увы, папу не вернешь.

— Зато теперь вы вольны распоряжаться многим в этом театре.

— Я очень люблю этот коллектив и дорожу добрыми отношениями с труппой. Ни о какой «вендетте» и речи быть не может. Меня часто спрашивают о моих отношениях с дочерью Анатолия Мокренко, сейчас она заведует оперной труппой театра. У нас прекрасные отношения, более того — она мой друг.

— Помните, как впервые увидели папу на сцене?

— О, это было очень ярко! Мне было лет шесть. В опере «Евгений Онегин» папа пел партию Ленского. После сцены дуэли, когда Ленского убивают, я разрыдался, и мама повела меня за кулисы, чтобы я увидел папу и успокоился. По дороге мы встретили Романа Майбороду, который исполнял роль Евгения Онегина. Я накинулся на него с кулаками и криками: «Что вы сделали с папой!» Меня еле оттащили... Папа любил вспоминать эту историю. Правда, через какое-то время я перестал нервничать на спектаклях и выучил каждую из ролей отца. Когда стал взрослее, часто вместе с мамой сопровождал его на зарубежных гастролях.

— Соловьяненко обожали в Италии...

— Он объездил с концертами практически всю эту страну! Наверное, не был только в Сардинии. Папа очень любил Италию. Приезжая на гастроли, всегда останавливался в небольших, уютных гостиницах. Был совершенно не требователен в быту. Сегодня меня очень смешат райдеры так называемых звезд. Для отца не имели значения цвет обоев в гримерке, производитель воды, марка машины. Он только просил организаторов, чтобы в его гостиничном номере было тепло.

— Что это за история, когда Анатолий Соловьяненко отдал всю Ленинскую премию в Фонд мира?

— Это было в 1980 году. Ситуация в семье сложилась довольно тяжелая. Отца выдвинули на Ленинскую премию, но поскольку он был беспартийным, группа «товарищей» по цеху написала «телегу» в Москву. Даже ездили в столицу СССР, чтобы Соловьяненко сняли с номинации и добились своего. В это же время отец заболел двусторонним воспалением легких. Поскольку он раньше перенес воспаление и недолечил его, то в легких обнаружили затемнение и врачи заподозрили рак. Мама в это время была беременна мной, на восьмом месяце. Все складывалось очень плохо...

В этот момент наши знакомые, уезжавшие за рубеж, предложили маме купить у них икону. Она не имела особой художественной ценности, но была недешевая. Мама посоветовалась с папой, и они решили купить. Через несколько дней вопросом снятия Соловьяненко с номинации на Ленинскую премию заинтересовался Первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Щербицкий, и папа был восстановлен. Еще через какое-то время не подтвердился медицинский диагноз, а затем Анатолию Борисовичу таки была присуждена Ленинская премия. Единственным, кто проголосовал против его кандидатуры, был представитель от Украины. И в конце концов, родился я... А что касается денег. Отец пережил войну, эвакуацию, во время которой от болезни умер его родной брат. Папа остался с сестрой Нелей. Так вот, когда я родился, отец сказал: «Хочу, чтобы мои дети жили в мире и никогда не знали, что такое война». И принял решение отдать все деньги в Фонд мира.

— Икона таки оказалась чудодейственной.

— Она до сих пор хранится у мамы. Для нашей семьи она очень дорога.

— Анатолий Борисович никогда не хотел вступить в Коммунистическую партию?

— Причиной этому была стажировка в Италии. Когда папа вместе с Муслимом Магомаевым, Владимиром Атлантовым и Николаем Кондратюком поехал стажироваться в миланский театр «Ла Скала», Соловьяненко оказался единственным из группы, кто хорошо знал итальянский язык. Параллельно с вокалом его учитель Александр Коробейченко занимался с ним итальянским, говорил, что это язык оперы и надо хорошо понимать, о чем ты поешь. Тогда в Италии папа читал много литературы, запрещенной в Советском Союзе, и вернулся домой, многое зная и понимая. Кроме того, у него был железный аргумент: «Как смотреть своим зрителям в глаза, если они будут думать, что ради звания я вступил в партию?» Хотя в советское время было много хорошего. Не знаю, как сложилось бы его жизнь, начни он карьеру в наше время.

— Говорят, отсутствие членского билета помешало Соловьяненко однажды заработать миллион долларов.

— Вы имеете в виду миллионное турне по Италии? Это немного другая история, партбилет здесь ни при чем. После победы на конкурсе «Милан против всех» папе предложили миллионное турне по Италии. Но он сам не мог заключать контракт, все это делалось только через Госконцерт. Спустя годы, когда он стал первым советским артистом, который пел на сцене «Метрополитен-оперы», его контракт тоже был заключен через Госконцерт. Чтобы получить деньги, папа ехал в посольство, 90 процентов гонорара отдавал государству, только 10 оставляя себе. За границей он мог ими распоряжаться, как хотел. А когда возвращался в Союз, бумажные деньги менял на чеки в Москве, за которые в валютных магазинах «Березка», «Каштан» покупал импортные вещи. В 1977 году его гонорар за спектакль составлял 4 тысячи долларов. Это был максимальный гонорар певцов. Только Паваротти получал двойной — восемь тысяч долларов. Представьте, из четырех тысяч долларов у папы оставались лишь 400.

— В семидесятые годы это были огромные деньги.

— Если перевести в рубли, выходило больше двух тысяч. В то время в Советском Союзе средняя зарплата составляла 140 рублей.

— Вы родились в комфортных условиях.

— Да, но никогда в семье у нас не было культа денег. В этом смысле я счастливый человек. Папа любил порядок, для него было важно, чтобы вещи лежали на своих местах. Кстати, неплохо готовил. На даче всегда кормил нас шашлыком. А бывало, варил и борщ. Он получался потрясающе вкусным! Я сейчас очень редко ем борщ, поскольку так, как папа, никто приготовить его не может.

— Бывало, что отец вас наказывал?

— У папы был такой проницательный взгляд, сильнее любого наказания. К тому же он никогда нам с братом ничего без повода не запрещал. Всегда говорил: «Этого не нужно делать потому, что...» И обьяснял. И это было настолько емко, что мы сами уже удивлялись своим желаниям. Папа до последних дней был активным человеком. Рано просыпался, делал зарядку, час уделял дыхательным упражнениям и работе над голосом. И так всю жизнь, не зависимо от того, был ли у него концерт. Последние месяцы перед смертью готовил партию Кобзаря в «Тарасе Бульбе» Лысенко и князя Голицына в «Хованщине» Мусоргского.

— Думаете, он предвидел свою смерть?

— Физически — нет. Но он, наверное, предчувствовал, что шансов на возвращение на сцену оперного театра становится все меньше. Помню последний разговор с отцом. Я тогда собирался поступать в консерваторию, с педагогом готовил сцену смерти Валентино из «Фауста». Там есть такие слова: «Що судилось кому, вiд того не втечеш ти... Коли час надiйде, то Небес закон...» Я пою, а папа говорит: «Рано еще меня хоронить. Подожди...» В тот день ничто не предвещало трагедии. Папа был в хорошем настроении, позавтракал, мама подвезла его на машине до автобусной станции, и он отправился на дачу.

— Он не водил сам машину?

— Последние года четыре не садился за руль. Просто в один момент перестал водить машину, продал ее и ездил общественным транспортом. Наверное, что-то случилось на дороге, но мы никогда об этом не расспрашивали. Надо сказать, папа не очень любил водить машину. В тот день отец, как обычно, доехал до Козина на автобусе, а потом минут десять прошел пешком. Где-то после обеда мне позвонил Валерий Лобановский — наш сосед по даче, у них был проведен городской телефон. Сказал: «Папе плохо, приезжайте». Хотя папы уже не было... Мы еще по дороге прихватили скорую помощь. Когда въезжали в село, уже смеркалось, но сразу увидели, что все люди вышли на улицу. Стало понятно: произошло непоправимое. После обеда отца нашли на диване... Папу так и похоронили в Козине. Помню, он всегда говорил: «Никогда не хотел бы лежать на Байковом... Тут Иванов, Петров, Сидоров, Соловьяненко, еще кто-то...»

— Папа вам снится?

— Когда мне надо принять важное решение, он дает совет. Я с этими мыслями просыпаюсь, начинаю обдумывать и часто следую совету папы. Иногда снится, что ставлю какой-то спектакль, а отец принимает участие в постановке. И имя великого певца Анатолия Соловьяненко вновь на афишах родного театра...

3232

Читайте нас в Facebook