Игорь Корнелюк: «Не хотел писать музыку к „Мастеру и Маргарите“, но Владимир Бортко заставил»
Песни Игоря Корнелюка стали хитами советской эстрады. Их пели Валерий Леонтьев, Анне Вески, Эдита Пьеха. В начале восьмидесятых и сам автор решил выйти на большую сцену. Чуть хрипловатым голосом Корнелюк исполнил: «Подожди — дожди — дожди. Я оставил любовь позади...» и сразу стал кумиром прекрасного пола.
Последнее время Игорь Корнелюк редко выступает с сольными проектами. Ему нравится писать музыку к кино: «Бандитский Петербург», «Идиот», «Мастер и Маргарита», «Тарас Бульба». После своего пятидесятилетия композитор собирается с гастролями в Нью-Йорк. Говорит, что будет там принимать... соболезнования.
— Соболезнования?!
— Именно, — говорит Игорь Евгеньевич. — Понимаете, 50 лет — это такой психологический рубеж. Меня уже давно перестали радовать дни рождения. Чего веселиться? А все, как специально, целый год твердят: «Тебе грядет 50, давай „бабахнем“ большой творческий вечер...» Да не хочу я ничего «бабахать» и итоги никакие не подвожу. Просто хочется идти дальше и заниматься своим делом. Честно, подумывал даже в этот день сбежать куда-нибудь в лес, в глухую тайгу и спрятаться от всех.
— Могли бы себе и позволить...
— А не получилось. Друзья не дали. Поэтому в день рождения у меня в доме соберутся самые близкие, мы поставим аппаратуру, поиграем, попоем, выпьем... Вот и все развлечение.
— На самом деле, когда мужчины начинают говорить по поводу возраста, они немного лукавят. Ну что для вас 50? Только начало!
— Кстати, не одна вы мне об этом говорите, что немного утешает. Друзья, которым перевалило за эту цифру, утверждают: «Игорь, жизнь только начинается! 50 — фигня, первый шаг на пути к взрослой жизни». Наверное, они что-то про это знают. А что касается лукавства... Когда мне было десять лет, я смотрел на
— И что же «ух»?
— Таких делов понаделал! Хотя жизнь устроена как-то неправильно, несправедливо. Приходя в этот мир, мы получаем много радостей открытия неизведанного, яркие впечатления. В детстве каждый год — открытие: родители, небо, солнце, трава, цветы, бабочки, облака. Потом музыка, дружба, любовь... И когда к середине жизни ты уже многое понимаешь и готов жить на полную силу, начинаются проблемы со здоровьем, организм изнашивается, оптимизм пропадает. Вот было бы здорово, если бы, допустим, дойти до 50 лет, набрать опыта, а дальше — все в обратную сторону. Иногда я завидую старикам с блаженным, наивным взглядом. Незатуманенным, как в детстве. Мне хотелось бы стать таким, но, боюсь, не смогу, я уже не тот, что прежде.
— Слишком богатый опыт прожитых лет?
— «Опыт, сын ошибок трудных...» Наш человеческий опыт — штука интересная. Он отвечает только на вопрос, как нельзя делать, и никогда не подскажет, как делать надо. Поэтому мне по жизни не раз приходилось открывать один и тот же «велосипед».
— В то время, как могли бы спокойно почивать на лаврах.
— Вот этого никогда не хотелось. Я труженик, мне все еще хочется, что просто прекрасно! Это касается всего: музыки, пения, сочинительства, женщин... Рано почивать. Помню, как маленьким открыл для себя музыку. Это случилось на похоронах одного из наших родственников. Мне было года четыре. Мы пришли на кладбище с отцом. Было много людей, а в стороне стоял духовой оркестр. И вдруг музыканты заиграли вторую часть си- минорной сонаты Шопена. Меня буквально пригвоздило. Я оказался в гуще оркестра, казалось, ничего прекраснее в жизни не слышал...
А в шесть лет состоялось мое первое выступление на публике — на свадьбе папиного друга, завуча музыкальной школы в Бресте. На праздник съехалась вся профессура Белорусской государственной консерватории, а меня как молодое дарование попросили что-то спеть. Голос мой тогда был звонкий, красивый, в отличие от теперешнего, хриплого. Меня поставили на стульчик, и я выдал практически весь репертуар советских эстрадных певцов. Тогда один из профессоров подошел к моему отцу и сказал: «Вы обязаны отдать вашего мальчика учиться музыке». Так я попал в музыкальную школу, и судьба моя была решена.
— И ни о какой другой профессии не задумывались?
— Даже в голову не приходило. Кроме музыки, ничем серьезно не интересовался. Хотя, конечно, я как всякий мальчишка играл в футбол, лазил через заборы, приставал к девчонкам, воровал яблоки в колхозном саду... Правда, была еще одна вещь, всегда вызывавшая у меня восторг и восхищение, — машины. Обожаю ездить за рулем.
— И много у вас машин?
— Ну здрасьте, что я, Рокфеллер какой-то? Сейчас езжу на «Мерседесе» и очень горжусь своим автомобилем. Кстати, я не согласен с Ильфом и Петровым, писавшими, что машина не роскошь, а средство передвижения. Для меня автомобиль — предмет мужской гордости. Единственное место, где я отдыхаю. Моя бы воля, и в спальню, и в сортир ездил бы на машине. Но пока хожу туда пешком... Впрочем, к музыке это не имеет никакого отношения.
— Правда, что сочинительством вы стали заниматься из-за несчастливой любви?
— О, это давняя история. Я учился в шестом классе и безумно влюбился в девочку, которая была на год старше. Мне всегда нравились женщины чуть взрослее. В общем, я был влюблен по уши, мы даже встречались. А потом девочка меня бросила. Я так страдал, что на две недели просто слег. Был в бреду, забытьи. Когда пришел в себя, увидел склоненное лицо мамы. У меня было тогда одно желание: съесть персик. Не знаю даже почему. Стоял март, конечно, о свежих фруктах можно было только мечтать. И мама принесла банку, в которой плавал консервированный персик. Я попробовал его и сказал: «Мама, он горький...» А когда окончательно пришел в себя, у меня появилась физиологическая потребность излить свою меланхолию в звуках. И я стал сочинять. Кстати, той девочке я благодарен до сих пор — безответная любовь и сделала меня композитором.
— Вспоминаете период, когда подрабатывали лабухом, играя в питерских ресторанах?
— Хорошее было время. Даже в
— На что потратили свой первый серьезный гонорар?
— Отдал маме. Я стал зарабатывать деньги с 12 лет. Играл в ансамбле при музыкальной школе. Нас иногда приглашали выступать на танцах, за что платили по двадцать рублей каждому. Для мальчишки пионерского возраста здорово. Я чувствовал себя мужчиной, который приносит в дом деньги. А первый гонорар как композитор получил летом 1982 года. Тогда я сдавал выпускные экзамены в музыкальном училище и вступительные — в консерваторию. Мне предложили написать музыку к спектаклю Пушкинского театра (теперь это Александринский), который назывался «Трубач на площади». В нем дебютировал молодой выпускник Института театра, музыки и кинематографии Коля Фоменко. Гонорар, полученный за спектакль, ушел на оплату нашей с Мариной свадьбы.
— Правда, что вы редко продаете свои песни?
— Я начинал в те годы, когда не существовало такого понятия, как шоу-бизнес, была «советская эстрада». К ней можно относиться по-разному, но было и много хорошего. А артисты какие! Ободзинский, Пугачева, Юрий Гуляев, Эдуард Хиль... Свои первые песни я не продавал, а дарил. Сочинял хиты для вокально-инструментального ансамбля «Поющие гитары». Одной из первых исполнила мои песни Анне Вески. Работал с Михаилом Боярским, Эдитой Пьехой... Лишь спустя несколько лет стал петь сам. Помню, будучи еще совсем молодым композитором, встретился с Аллой Пугачевой. Первый вопрос, который она мне задала, был: «Почему сам не поешь? У тебя классно получается!» Алла Борисовна пригласила меня поработать в ее театре. Был период в моей жизни, когда я часто приезжал к Примадонне. Мы сидели, музицировали, и я понимал, что, наверное, должен что-то для нее написать. Как-то сказал: «Алла Борисовна, если бы вы меня позвали год назад, я бы с удовольствием всю жизнь писал для вас». Но в то время я уже сам стал артистом, спел на «Музыкальном ринге» и съездил на свои первые гастроли.
— В родную Белоруссию.
— Мой первый сольный концерт состоялся в Витебске. Там только построили зал, где теперь проходит знаменитый «Славянский базар». Перед концертом страшно нервничал, боялся выходить на сцену. Тут вдруг меня подзывает директор, открывает щелочку в декорациях и показывает зрительный зал. А там — пять тысяч человек, купивших билеты, чтобы слушать мои песни. Знаете, я заплакал. Меня не могли успокоить, началась настоящая истерика. Я рыдал, поскольку не верил, что такое произойдет в моей жизни. Концерт задержали минут на 40, потом я все-таки взял себя в руки, сел за рояль и запел: «Я разучи-и-ился летать...» И все.
— Известный режиссер Владимир Бортко признавался, что ваша музыка помогла ему в создании фильмов «Бандитский Петербург», «Тарас Бульба», «Мастер и Маргарита». Не боялись браться за бессмертное произведение Булгакова?
— Если честно, я не очень хотел писать музыку к «Мастеру и Маргарите». Просто не верил в возможность экранизации этого творения. Неверие даже сейчас отчасти осталось. Но было как-то неловко отказать Бортко, и я все время думал: «Как бы сделать это помягче, чтобы он не обиделся?» Но у Бортко очень развита интуиция, он все «вычислил», приехал ко мне домой, мы начали обсуждать режиссуру. И через 20 минут я поймал себя на мысли, что уже выстраиваю музыкальные ряды...Ну, в общем, ввязался. Когда мы стали расставлять музыку по картине, часто ругались с Бортко. У него было свое видение музыкального материала, я бы многое сделал иначе. Но, как говорится, история сослагательного наклонения не знает: что сделано, то сделано...
— Игорь Евгеньевич, вы счастливый человек?
— Вопрос, конечно, интересный... Важно только определиться, что же такое счастье?
— К 50 годам можно было и определиться.
— Думаю, это философский вопрос, на который пытались ответить лучшие мыслители человечества. Наверное, я счастливый. Хотя по-настоящему, глубоко счастливыми бывают только идиоты! Или святые. Я счастлив, что занимаюсь любимым делом и мне за это платят деньги. У меня хорошая жена, сын. В конце концов, я богатый человек. Не потому, что много денег, просто мне их хватает. Имею замечательную студию мирового класса. Мой дом стоит в потрясающе красивом месте — на берегу озера Разлив. Того самого, где в 1917 году в шалаше жил Ленин. Я не собираюсь покупать самолет, но у меня есть то, без чего я не мыслю своей жизни, — музыка. Поэтому да, я счастлив.
3092Читайте нас в Facebook
